Владимир Тольц : Мы не раз уже в наших передачах говорили о полиции и жандармах в дореволюционной России. И сегодня продолжим разговор о деятельности этих учреждений, которые в ту эпоху еще никто не именовал "спецслужбами". Понятия такого не было, да и круг обязанностей нынешних спецслужб еще не сложился, занимались ими самые разные ведомства. Сегодня мы обсудим тему, вечно актуальную: перлюстрация почтовой корреспонденции. В "Ревизоре" Гоголя вскрытием писем занимается местный почтмейстер. В этом - историческая правда: в николаевскую эпоху, да и раньше, именно почтовое ведомство по совместительству с другими своими функциями интересовалось: что пишут?
Ольга Эдельман : Об этом все знали. Аристократия, обыватели, члены царской семьи. Предупреждения не писать важных конфиденциальных вещей по почте, можно найти даже в письмах императриц и великих князей. Московский почт-директор Булгаков служил для Первопрестольной главным источником новостей: все же знали, что он читает письма и его информация - наисвежайшая и самая полная, чем и пользовались.
Владимир Тольц : Так вот, начнем со скандальной истории. Почтовые чиновники настолько привыкли вскрывать пакеты, что однажды один из них не задумываясь, вскрыл и прочел не что-нибудь, а секретную эстафету высшего начальства. И вот это начальству уже не понравилось. (Чтобы понятнее слушателям было: это как если бы какой-нибудь нынешний начальник почты в провинции прочел бы секретную переписку кого-то из кремлевских или около того, например, главного санитарного врача Онищенко. Ну, понравилось бы это начальству?)
Ольга Эдельман : Дело было в 1829 году, и по поводу этого инцидента, случившегося в Кишиневе, тогдашний глава почтового ведомства князь Александр Николаевич Голицын доложил императору Николаю I .
Доклад главноначальствующего над Почтовым департаментом князя А.Н.Голицына Николаю I , 24 июля 1829 г .
Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор граф Воронцов сообщил мне донесение к нему Бессарабского гражданского губернатора о том, что Кишиневский полицеймейстер полковник Радич, получая от него 16 июня приказания о принятии по городу мер предосторожности, по случаю неблагоприятных сведений из Вадалуй-Исаки об открывшийся там сомнительной болезни, нечаянно обнаружил, что ему известно, что и от графа Воронцова сделано по сему же поводу секретное предписание начальнику карантинной линии на Пруте. Когда же губернатор спросил его, почему он знает о таковом распоряжении, то полицеймейстер признался, что почтмейстер Алексеев, с которым он имеет дружескую связь, в его присутствии распечатывал и читал помянутое секретное предписание, следовавшее 15 июня через Кишинев с эстафетою.
К сему губернатор, присовокупив, что он имеет подозрение, что и присланное к нему 16 июня от графа Воронцова секретное предписание ... там же было подпечатано, заключает, что почтмейстер, вероятно, с давнего времени дозволяет себе сии законопреступные действия, побуждаясь к покушению на сие не одним любопытством, но и другими какими-либо видами, а может быть и корыстью, почему в предотвращение могущих произойти от сего вредных последствий, просит об удалении полковника Алексеева из Кишинева.
Граф Воронцов со своей стороны изъясняет, что открывать описываемые Кишиневским гражданским губернатором обстоятельства он признает затруднительным, ... а как через Бессарабскую почтовую контору непрестанно пересылаются пакеты с важными и секретными бумагами, то по сему уважению и признает нужным переместить полковника Алексеева к другой должности, а на место его назначить другого чиновника. ...
Я полагаю ... полковника Алексеева на сей раз отозвать в начальствующий над ним Малороссийский почтамт, а как на него поступали уже и другие жалобы ... то, по приведении всех сих обстоятельств в ясность, я не оставлю рассмотреть, может ли он оставаться в почтовой службе.
Владимир Тольц : Давайте, Оля, поясним, что персонажи это все весьма в истории известные. Голицын - близкий человек к Александру I , в его царствование был министром просвещения. Граф Воронцов знаменит и как герой войны 1812 года, и как влиятельный начальник юга Российской империи, а главное - как нелюбимый начальник Пушкина, адресат его злых эпиграмм и муж дамы, с которой у Пушкина был весьма успешный роман. Алексеев, главный герой этой истории, также фигурирует в пушкинистике. Он встречался с поэтом во время Кишиневской ссылки Пушкина.
Ольга Эдельман : Только этот не тот Алексеев, что был приятелем Пушкина в Кишиневе.
Владимир Тольц : В этой истории со вскрытой эстафетой мы наблюдаем провинциальный, узкий чиновничий мирок. И дело они хотели решить тихо, по свойски - переместить Алексеева в другое место.
Ольга Эдельман : Но неожиданно доклад Голицына вызвал резкую реакцию Николая I . Он передал дело в III Отделение, а на докладе рукой Бенкендорфа записано распоряжение императора.
Послать в Кишинев надежного жандармского офицера, арестовать почтмейстера и, опечатав его бумаги, доставить как его, так и бумаги, прямо сюда под строгим присмотром. Сему же офицеру арестовать таким же образом полицеймейстера, которого также доставить. Донести мне, кто послан будет, и отправить как поспешное.
Владимир Тольц : Видно, что Государь Император рассвирепел и собирался обоих чиновников отдать под суд. Но вот дальше произошли забавные вещи, ясно демонстрирующие, я бы сказал, реальные пределы самодержавной власти.
Ольга Эдельман : Два месяца спустя Бенкендорф доложил результаты расследования. Кстати, учитывая, сколько времени тогда занимала дорога в Кишинев и обратно (ведь жандармский офицер должен был туда поехать и привезти виновных в Петербург), так вот, с учетом дороги дело было расследовано очень быстро.
А.Х. Бенкендорф - императору Николаю I , 21 сентября 1829 г.
... Отправленный для исполнения сего высочайшего повеления майор Браун представил сюда, с должною исправностью, помянутых арестованных чиновников и отобранные у них бумаги.
По тщательном рассмотрении их бумаг не оказалось в них ничего подозрительного. ... Найденные у Алексеева партикулярные письма ... не содержали в себе ничего кроме известий и семейных обстоятельств и похвальных изречений на счет правительства.
Ольга Эдельман : А второй виноватый, полицмейстер полковник Радич, переписывался с правильными людьми - собственным начальством, которое у власти было на отличном счету.
По сей переписке можно положительно заметить, что Радич человек благородный, чуждый всякому притворству. Дружба его с Алексеевым основывается на семейственных связях, они одноземцы, происходят из сербских дворян.
В допросах они также подали удовлетворительные показания: касательно вскрытия казенного пакета полковник Алексеев объявил, что он никогда не открывал ни частных, ниже казенных пактов ... кроме вышепомянутого секретного предписания графа Воронцова к карантинному начальнику ...
В июне месяце полковник Радич поехал под вечер по частям города, для поверки частных приставов в отношении к нарушенному порядку. Проезжая в 9-м часу мимо квартиры почтмейстера Алексеева, он заехал к нему и застал его одного. После обыкновенного между друзьями приветствия, Алексеев спросил его о новостях и когда Радич отвечал, что ничего не знает, Алексеев сказал: «Так я тебе скажу самую неприятную новость, угрожающую нам величайшею опасностью». Радич спросил: «Что такое», и Алексеев рассказал следующее: «Сию минуту приехал почтальон с эстафетою из Дубосарского карантина и сказал мне, что почтальон, привезший эту эстафету из Одессы и передавший оную в Дубосарском карантине, говорил, что в Одессе открылась чума, и в одну ночь умерло 300 человек».
Сия новость поразила Радича, тем более что Кишинев почти со всех сторон окружен был чумою, однако же, он не хотел этому верить. Алексеев призвал того почтальона, который при Радиче подтвердил все выше сказанное, но и это не могло убедить Радича, который считал невозможным, чтобы в самом начале чумной заразы, могло умереть от оной столь значительное число людей. Спорив, таким образом, довольно упорно, они разгорячились, и наконец, Алексеев сказал: «Эстафета к начальнику бессарабских карантинов еще не отправлена, содержание оной должно относиться к сему предмету, распечатаем ее и удостоверимся в истине». Радич сгоряча согласился на это. Алексеев послал за эстафетою, распечатал и прочитал ее Радичу, но о возникшей в Одессе чуме вовсе не было сказано в сей бумаге, в которой господин генерал-губернатор уведомил начальника бессарабских карантинов о появившейся в новых наших портах и других местах заразительной болезни, и предписывал ему меры к отвращению сей пагубной заразы.
Алексеев, опять призвав помянутого почтальона, стал его расспрашивать и сей, наконец, признался, что он не помнит хорошенько слов передавшего ему эстафету, 300 или 30 человек умерло в Одессе. Они рассмеялись, Алексеев снова запечатал эстафету.
Приехав домой, Радич задумался о сем опрометчивом поступке, о своей обязанности, о нарушенной присяге, о дружбе Алексеева, о тесной фамильной их связи и почувствовал мучительное угрызение совести, столь сильно, что на нем выступил холодный пот.
Ольга Эдельман : Радич провел ночь "в ужасной бессоннице", решил поутру во время обычного рапорта губернатору во всем признаться. Тут в рапорте Бенкендорфа приведена еще одна сценка из жизни чиновников.
Подав рапорт, спросил: «Не получал ли его превосходительство что-нибудь из Одессы?» – когда губернатор, дав отрицательный ответ, спросил его: «А что там такое?», Радич со свойственным ему простодушием сказал: «Слухи носятся, что там появилась чума, и будто 300 человек умерли в одну ночь от сей заразы». «Кто Вам это сказал?» – спросил губернатор. «Почтальон, привезший вчера ввечеру из Дубоссар эстафету от генерал-губернатора к начальнику бессарабских карантинов, однако же, известие почтальона не подтверждается, ибо я был у почтмейстера ввечеру, прочитал с ним вместе ту эстафету, но в ней не сказано, чтобы в Одессе появилась чума». Губернатор возразил на сие начальственным голосом: «Как он смел распечатать эстафету? Знает ли он что будет примерно наказан, когда я о сем донесу государю императору!» – Радич отвечал, что так случилось, но что они действительно читали эстафету; просил губернатора, чтобы он приказал разведать это из-под руки; и прибавил, что дружеские связи их известны его превосходительству.
После сего губернатор, получив с почты пакет, вырезав из оного, по совету же Радича, печать, которая показалась ему сомнительной по той причине, что вдоль оной заметна была ... складки конверта, и что герб в середине не совсем отпечатался, сказал: «Господин Радич! Все это останется между нами, Вы мне дадите честное слово, что все, Вами мне пересказанное, никому более не скажете, как генерал-губернатору и государю императору». Сие лестное предложение принял Радич с величайшею радостью.
Владимир Тольц : Помета А.Х.Бенкендорфа:
Собственною его величества рукою написано карандашом: «Алексеева отдать под суд, по распоряжению князя Голицына, Радича продержать месяц на гауптвахте и отправить к должности ».
Ольга Эдельман : Доклад Бенкендорфа впечатляет стремлением выгородить виновных, изобразить их во всех отношениях достойными, лишь однажды совершившими ошибку, да и то из лучших побуждений - заторопились спасать Кишинев от чумной заразы.
Владимир Тольц : Да, Бенкендорф очень явно им подыгрывает. Даже в их изъятой переписке, видите ли, обнаружились исключительно "похвальные изречения на счет правительства". В общем, несмотря на очевидную вину, монарший гнев и намерение сурово покарать, оба чиновника благополучно выкрутились. Вот только одна деталь, очевидная из донесения Бенкендорфа, но проигнорированная Императором, оставленная без внимания: отмеченные Бенкендорфом умение и опыт, проявленные полицмейстером и губернатором в обращении с конвертами и печатями. Возможно, это было обойдено вниманием как раз потому, что дело-то было житейское - конверты вскрывать и обратно запечатывать…
Ольга Эдельман: Мы говорим о перлюстрации почты в Российской империи. В первой половине 19 века этим занимались чиновники почтового ведомства. Когда было учреждено III Отделение, туда передавались для цензурирования письма лиц, находившихся под надзором - как, например, ссыльных декабристов. Ну и еще особо подозрительные случаи, помните, знаменитый скандал, поднятый Пушкиным, когда были прочтены его письма к жене, и Бенкендорф доложил об их содержании Николаю. Пушкин оскорбился, что это не по-дворянски.
Владимир Тольц : Да, эту историю любили обсуждать пушкинисты. При этом обличали «самодержавный произвол», хотя, думаю, в глубине души эта патриархальная простота и возможность разобидеться на шефа жандармов и повсюду возмущаться его неджентльменским поступком у советских людей пробуждала сильную ностальгию по временам минувшим.
Но вернемся к перлюстрации. Во второй половине 19 века эта служебная функция перешла от почтовых чиновников к чинам полиции. Сегодня наша гостья - специалист по истории дореволюционной полиции и жандармерии Зинаида Ивановна Перегудова, и я прошу ее пояснить: когда и как состоялась эта перемена? Кто, какие ведомства занимались перлюстрацией корреспонденции, и были ли на этот счет какие-то законы?
Зинаида Перегудова : Я бы не сказала, что эти обязанности перешли целиком и полностью из рук почтового ведомства. Они продолжали этим заниматься, просто произошло распределение акцентов. Общее руководство осуществлялось через старшего цензора петербургского почтамта, в общем, все это осталось в тех же руках. Официально он именовался помощником начальника Главного управления почт и телеграфов. Его деятельность. Его власть распространялась не только на петербургский почтамт, но и на местные органы, которые занимались перлюстрацией, так называемые «черные кабинеты». В 80-е годы их было около восьми: в Москве, Петербурге, Киеве, Харькове. Они потом создавались или ликвидировались в зависимости от обстановки в стране, какой-то период были в Риге, Вильно и других городах. В некоторых городах не было перлюстрационных кабинетов, но необходимость в перлюстрации была. Вот в таких случаях из Петербурга приезжал чиновник и как-то налаживал временно эту работу. Или давались права начальнику губернского жандармского управления, охранного отделения, налаживать контакт с почтовым ведомством местным. С каким-то очень доверенным чиновником. Но нужно сказать, что это действие было незаконным. Поэтому все держалось в особой тайне. Те люди, которые занимались перлюстрацией, писали различные бумаги о неразглашении тайны. А если замечали, что почтовый чиновник из любопытства, как в данном случае, интересуется перепиской, то, в общем, его отстраняли от работы. Если он интересуется для того, чтобы передать сведения другому, из любопытства, то это каралось законом от 4-х до 8-ми месяцев заключения.
Ольга Эдельман : Давайте, раз мы перешли ко второй половине 19 века, расскажем еще одну архивную историю. В марте 1864 года в Петербурге было перехвачено письмо, написанное шифром. Полиция, разумеется, насторожилась. Письмо было от некого Гржималло из Житомира к Медведеву в Петербург. Первым делом навели справки об обоих. С Медведевым проблем не возникло, он обнаружился сразу.
Отставной надворный советник Николай Николаевич Медведев имеет занятие в Правлении общества Пароходства и торговли, он долгое время управлял имением у графа Кушелева-Безбородко, человек он семейный, имеет свой дом на Васильевском острове, вообще о нем отзываются хорошо.
Ольга Эдельман : О личности Гржимайло пришлось запрашивать житомирское начальство. Тем временем, в Петербурге занимались дешифровкой подозрительного письма.
Препровожденная при письме из г. Житомира от Гржимайла к Медведеву стенографическая рукопись была передаваема, частным образом, в Министерство Иностранных дел для разобрания и возвращена с уведомлением, что в министерстве рукопись разобрана быть не может; затем была передана Генерального штаба генерал-майору Иванину, который возвратив, отозвался, что рукопись эта вероятно стенографическая и потому была передана состоящему при II Отделении Собственной его императорского величества канцелярии тайному советнику барону Торнау, занимающемуся стенографиею, который, разобрав, объяснил, что рукопись сия стенографическая, заключает в себе известную малороссийскую песнью "Гей, гей волы".
Владимир Тольц : Таким образом, над расшифровкой трудились в четырех наисерьезнейших ведомствах. III Отделение обратилось за помощью в МИД - потому что там имелись специалисты-шифровальщики. Надо сказать, что тогда стенография в России действительно не была распространена. В середине 19 века появилась на эту тему пара книг, но не более чем в порядке курьеза. По-настоящему о способе быстрой синхронной записи речи задумались после судебной реформы, когда стало нужно вести протоколы судебных заседаний. Так что не очень удивительно, что весной 1864 года знатоков стенографии были единицы.
Ольга Эдельман : И они славно потрудились над расшифровкой народной украинской песни. На том дело и кончилось. Хотя песня, как и многое в распространявшемся в ту эпоху фольклоре, была из тех, которые очень даже можно было понять как революционно-романтическую. Но жандармы оставили это без внимания. Я вот о чем хочу спросить нашу гостью Зинаиду Ивановну Перегудову: а как это вообще делалось - перлюстрация? Вот практически, детально - как это выглядело?
Зинаида Перегудова: Во-первых, перлюстрацией занимались кабинеты, которые официально занимались цензурой иностранных газет и журналов. И в эту цензуру набирались люди со знанием языков, со знанием математики. То есть в этой цензуре могли работать и профессора университетов и банковские служащие, и работники МИДа. И вот под этой вывеской «черные кабинеты» и существовали. Такой же кабинет был и в Петербурге. Он был очень интересно устроен: в первую комнату, в которой происходила как бы цензура этих газет входили служащие. В комнате стоял большой желтый шкаф. И они входили в этот шкаф и оказывались в другой комнате, где и происходила вот это вся тайная работа по перлюстрации. Они там смотрели эти письма. Расшифровывали, если они были зашифрованные, если они химические были письма, то есть, написаны чернилами скрытыми, лимоном, молоком и так далее, то они старались проявить эти письма. И таким образом проводилась вся работа с этой перлюстрацией. Как туда попадали письма? Письма попадали по специальному подъемнику из общего отдела почты.
Ольга Эдельман: А не все же письма подряд вскрывались, как они выбирали?
Зинаида Перегудова: Разборкой этих писем, для того, чтобы переслать эти письма в перлюстрационный кабинет, занимались почтовые чиновники, но тоже не все, а определенная группа, которая работала годами. Они имели списки: списки департамента полиции, списки МВД, в которых указывалось, за какими адресами, за какими фамилиями нужно вести наблюдение. Но нужно сказать, что они из года в год работали, там были люди, которые, в общем, собаку на этом съели, поэтому они по весу письма, по нюху, они по почерку уже знали тех, письма которых нужно перлюстрировать. Они отбирали эти письма. То есть, почтовые работники на этом этапе, на первом этапе, они только отбирали эти письма. Дальше по подъемнику эти материалы поступали в перлюстрационный кабинет, в «черный кабинет», и там уже велась работа. Опять-таки не жандармами, а вот этими служащими, Которые не были чиновниками ни департамента полиции, Ни почтовыми чиновниками, они были работниками по найму. И они просматривали. Но иногда бывали очень сложные письма, которые просто невозможно было расшифровать. Тогда эти письма отсылались в департамент полиции. Нужно сказать, что вот те письма, которые оставались в «черном кабинете», они оставались на час, на два, не больше, потому что очень быстро это все проводилось. Ежедневно 20-30 писем перлюстрировалось, в год где-то считается около 380-ти тысяч. Но выписок делалось примерно десятая часть из этих писем. И когда они чувствовали, что они не могут расшифровать, тогда срочно это письмо пересылалось в департамент полиции, потому что там были свои специалисты, вот Цыпин, например. Не было такого шифра, который бы он не разобрал. Это был ас своего дела, и даже в период Первой мировой войны Генеральный штаб его даже привлекал к расшифровке вражеской документации. Но в то же время иногда бывало, что в перлюстрационном кабинете письма, Особенно химические письма, портились. Они проявились, они засветились, они стали с желтыми пятнами, и что делать с такмими письмами? Нужно же наблюдать за этим адресом и заинтересованно продолжать. В таком случае отправляли в департамент полиции, и там тоже был очень такой интересный ценный чиновник Зверев. Он был художником. Он так подделывал письма, он так подделывал почерк, просто изумительно. Бралась такая же бумага, даже если не было в департаменте полиции бумаги, то из этого города, из которого данное письмо, отсылалась депеша, чтоб прислали такую же бумагу. Значит, бумага, чернила, все точечки, которые были на этом письме, в общем, все это подделывалось. Потом письмо, таким образом, восстанавливалось. То есть новое создавалось. И отправлялось по тому адресу, по которому это необходимо. И вот у нас несколько писем таких есть Надежды Константиновны Крупской. Я думаю, как бы посмотреть? И, очевидно, это письма, если сравнить даты, это уже подделанные письма. Письма Крупской.
Владимир Тольц : Подводя итоги нашего сегодняшнего разговора, скажу, что образ, который рисуют архивные документы, зачастую отличается от хрестоматийного стереотипа. Да, царская полиция, охранка работали. Но оказывается, что не такими уж царские жандармы были сатрапами, бывало, что вступались за справедливость, законность, или не раздували дело там, где могли бы. Или просто оказывались довольно безвластными: наблюдали, донесения в Петербург писали, а сделать сами ничего не могли. Ну, а вопрос: помогла ли тщательно налаженная полицейская служба, перлюстрация, о которой красочно рассказала гостья нашей передачи Зинаида Ивановна Перегудова, - помогло ли все это поддержанию порядка в Российской империи?- этот вопрос сегодня представляется риторическим. - Ведь с революционерами-то не справились….