Культура Китая издавна привлекала внимание отечественных интеллектуалов. Как отмечал один из них, Борис Гребенщиков: «Горят кресты горячие на куполах церквей — И с ними мы в согласии, внедряя в жизнь У Вэй». Пекинская Олимпиада дополнительно стимулирует интерес ко всему китайскому. «Фантазию из Поднебесной» показывает в театре Эстрады акробатическая труппа из Ханчжоу, — это крупный порт и бывшая столица династии Южная Сун.
Как зритель, я принципиально не отличаюсь от граждан младшего школьного возраста на соседних креслах. Одна девочка даже отложила электронную дурилку с какой-то глупой игрой, которую очень умная мама, видимо, сует ей как соску: пусть зрение портит, лишь бы взрослых не отвлекала. Но то, что происходило на сцене, показалось интереснее. И я сейчас могу так же по-дилетантски поведать свои восторги. Артисты из Ханчжоу действительно опровергают все науки подряд. Девушки вертят над головой сервизы на палочках, потом выполняют сложнейшие упражнения, а сервизы, вопреки физике, продолжают над ними вращаться. Юноши забираются на гладкие столбы и перепрыгивают (точнее, перелетают) с одного на другой такими способами, что любой зверь, обитающий на деревьях, сильно задумался бы, прежде чем с ними соревноваться. Характерные для китайского цирка номера с женщиной — змеей (только здесь из дюжины змей, изогнутых в немыслимых позах, строятся сложные пирамиды, точнее, пагоды) — они меня скорее подавляют. Видимо, медицинское образование мешает воспринимать такое посягательство на анатомию. Могу еще посетовать на то, что программа короткая и некоторых заявленных чудес так и не показали.
А профессиональный артист цирка, конечно, разобрал бы каждый номер по существу. Показал бы конкретные достоинства и недостатки, каковых, наверное, тоже хватает, потому что труппа молодежная.
Но возникает другой вопрос. Почему это представление вообще назвали цирком? Ведь каждый акробатический номер вырастает из танцевальной композиции, порою, они просто неразделимы: артистка на пуантах танцует на руке у партнера. Подобное чудо у нас уже показывали шанхайские мастера, и тогда, помнится, балетные профессионалы отзывались пренебрежительно: «заезженное "Лебединое озеро" в обрамлении акробатических кунштюков». А собственно, почему? Если по сюжету перед нами дуэт человека и птицы, то китайское решение — танец на плече — художественно оправдано. Но критики считают, что это всего лишь «кунштюк». А вот если взять и переодеть мужиков в пачки, чтобы они изображали женские партии — тут уже откроются экзистенциальные глубины.
По-моему, все как раз наоборот.
Итак. Получается, что «Фантазия из Поднебесной» может быть с равным успехом отнесена и к цирку, и к хореографии.
Но в том-то и дело, что в китайской традиции эти епархии никогда не были так строго разведены, как в современном европейском театре, восходящем к древнегреческому. Прототип китайского театра — байси или «сто представлений». Этот жанр сформировался в эпоху Хань из любимого народного развлечения, спортивных состязаний под музыку. Он включал все то, что мы называем «цирком» — акробатику, хождение по канату, жонглирование, — плюс танец, плюс фехтование разными видами холодного оружия, плюс инсценировки литературных сюжетов. И в дальнейшем уже развитой профессиональный театр все время возвращался к «синтетическим представлениям», к «сочетанию речевых и вокальных партий, музыки, танца, акробатики» (Тарасова И.В. Цит. по: Театральная энциклопедия, т. 3, М, Советская энциклопедия, 1964, с. 50).
Отметим еще особую роль хореографии в культуре Китая (да и других стран Дальнего Востока). Именно из-за балетной критики пострадала служебная карьера Конфуция, когда он оскорбил начальство, покинув официальное торжество со словами "Восемь рядов танцоров! (то есть больше, чем положено) Если не стыдятся такого, то чего ж еще можно устыдиться?" (Малявин В.В. Конфуций. М, Молодая гвардия, 2003, с. 135).
Так что китайский цирк на своем месте именно в театральном зале. Только страшно за артистов, которые выполняют почти все номера без страховки. Как на представлениях байси две тысячи лет назад.
И тут открывается самое исторически интересное: не так уж непреодолима стена, разделяющая Запад и Восток. Ведь в последние годы [см. статью Марины Тимашевой в журнале «Театр», 2004, № 4] — европейский драматический театр становится неотличимо похож на модерн-данс. То есть: Европа со своей стороны движется к тому же синтетическому представлению. К тому же, да не совсем. Опять же, сошлюсь на театроведа Марину Тимашеву: модерн-данс сплошь и рядом представлен «мрачными по сути и уродливыми по форме представлениями… бесконечными повторами одних и тех же движений... косолапых танцоров». Вы скажете, не обязательно так, бывает и поинтереснее. Бывает. Но ведь и косолапые уродцы не из тайги набежали. Вот профессор Ханс-Тис Леман, между прочим, директор Франкфуртского института театроведения — он подводит под них теоретическую базу. Называется «постдраматический театр». «Экспозиция интенсивной телесности… тело не демонстрирует ничего другого, кроме как самое себя… становится единственной темой…» (См.: Театр, 2008, № 31, с. 119). Эволюционируя в такой вот «постдраматический» модерн-дансинг, театр должен отбросить все достижения культуры: психологию, сюжет, мораль, лишиться какого бы то ни было смысла — «провокативное присутствие вместо воплощения образа» — и перестать быть искусством.
Таким образом, синтетическое представление в Китае — это сложение. Во Франкфурте — сплошное вычитание.
Мы привыкли смеяться над формулировкой «сделайте мне красиво». Дескать, эстетика тупого обывателя. Зрелище, показанное в Москве молодыми китайскими артистами, замечательно красивое, в соответствии с поговоркой: «на небесах есть рай, на земле есть Сучжоу и Ханчжоу». Красивы костюмы, движения, прически, красивы, прежде всего, сами люди, которые ежесекундно доказывают, что можно усилием воли преодолеть свою слабую «телесность» и именно в этом, а не в смаковании комплексов, состоит наше человеческое предназначение. По-моему, театр и должен быть таким. Чтобы смотреть на сцену было захватывающе интересно, а не противно. Чтобы из зала человек выходил воодушевленным и искал применения собственным талантам, а не веревку удавиться.
Только прошу не понимать превратно: конечно, в жизни хватает гнусного и уродливого, что тоже должно быть отражено средствами искусства. Но «с конечной целью преодоления зла»— а не растворения в нем.
Или, согласно Конфуцию, «если человек не обладает человеколюбием, то о какой музыке может идти речь?»
Сейчас в Азию перемещается центр мировой экономики, она становится (по мнению некоторых ученых, уже стала), «мастерской мира». Значит, и культурное влияние с Востока будет неминуемо возрастать. И, видит Бог (то есть Дао), в этом нет ничего дурного.