Марина Тимашева: В Петербурге, в серии «Авангард на Неве», вышел альбом известного художника Михаила Карасика. Рассказывает о нем Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Верблюды, караван-сараи, минареты, петушиные бои, огненные тени, «Песнь Песней», бесконечные створки дверей старых петербургских домов, в которых видны машинописные листочки со стихами Бродского, первые советские самолеты, победное шествие «Черного квадрата», расчищающего путь новому искусству – все это и много другое предстает на страницах нового альбома Михаила Карасика. На обложке - скорбный автопортрет художника в серых очках. Слава Богу, мучиться, пересказывая живопись, мне не придется - авангардист Карасик вполне литературен, и каждый лист его альбома плотно спаян с текстом. Вот, например, с таким:
«Город весь словно вымер. На улицах было пустынно, и только беспородные исхудавшие собаки небольшими стайками перебегали от одной тени к другой. Эти легкие тени, отбрасываемые почти увядшими деревцами, несли кратковременное спасение от жары. Мечетей здесь было больше, чем жилых домов, скорее походивших на маленькие семейные крепости с узкими и редкими щелями окон и глухими воротами, соединявшими их с внешним миром. Иногда у стен мечетей вырастали странные существа, похожие на каменные наросты или раковины, с годами образовавшиеся на древних стенах. Это были дервиши».
Михаил Карасик: Там не столько подведение итогов, хотя есть работы середины 80-х годов. Но сегодня 80-е годы кажутся очень далекими. И, как во вступительной статье написала моя однофамилица Ирина Карасик, многие, кто знают меня сегодняшнего, не узнают во вчерашнем. Это работы другого содержания, другой темы, мое увлечение поездками в Среднюю Азию, на Восток. Маргинальная жизнь у нас у всех была. Это акварели и литографии на тему Средней Азии и Востока.
Татьяна Вольтская: А почему возникло такое увлечение?
Михаил Карасик: Дело в том, что мы были закрытой страной, хотя огромной, и можно было передвигаться, искать и заниматься археологией в границах вот этой огромной страны, и знакомиться с Востоком или с Библией, с Израилем или другими культурами через собственное что-то, похожее. Я свои среднеазиатские вещи делал, и реально это персонажи Средней Азии, но часто это сюжеты библейские. На выставке мне приходилось их называть «Встреча», вместо «Авраам и ангелы». Там встреча действительно. Или реально это Исход, а там – «Поминки». То есть нужно было считаться с правилами официальной игры, с некоторыми темами было сложно, хотя это не самые страшные времена были. Но, в принципе, это не мешало.
Татьяна Вольтская: Слушаю вас и думаю, сколь счастлив был художник по сравнению с писателем или поэтом, где все словами.
Михаил Карасик: В прежние времена художник не был публичным человеком. Во-первых, ему не обязательно было выставляться.
Татьяна Вольтская: Работа в стол это понятно, а я имею в виду, чтобы существовать все-таки в более или менее отрытом пространстве.
Михаил Карасик: Мне кажется, что визуальная культура более абстрактная всегда была. Все-таки даже тему трудно придумать абсолютно новую или абсолютно свою. Вот как Средняя Азия. Очень многие путешествовали в Среднюю Азию. Начиная от Самохвалова, Петрова-Водкина, Фалька - кто только не путешествовал в Среднюю Азию! Удальцова, Древин, художники русского авангарда. Некоторые оставались там навсегда, как Александр Волков ...
Татьяна Вольтская: Павел Кузнецов тоже без Азии невозможен.
Михаил Карасик: Да. Видимо эта органика жизни, первобытность среды и простота подсказывали что-то в творчестве. Я, допустим, нашел себя, как мне кажется. Кто-то искал пластику, ориентальную форму, возможность обобщения формы. Когда рассказывали о том, что советская Азия перешагнула из феодализма в социализм, то это было так и не так. То есть меня удивили тогда очень многие вещи. Например, человек, у которого я много лет останавливался, он был членом партии и муллой-общественником. Это трудно себе представить. Мы вечером смотрели на звезды, разговаривали. Это кишлак в Предпамирье. Я ему говорил, что трудно себе представить, что звезды так далеко, космические корабли, спутники… Он ничего не знал, не слышал ни о каких кораблях и спутниках. В кишлаках не было ни радио, ни телевидения. Мужчины, к сожалению, не имели работы, жизнь практически была впроголодь. Для гостя могли приготовить мясо, зарезать бычка или барана, но вообще сами жили без овощей, фруктов и мяса. Меня, конечно, поразил Самарканд в свое время, очень сильно поразила Хива - обветшалое, настоящее средневековое пространство. Я впервые ощутил себя самого таким странным путем. В Питере я всю зиму мечтал об этой летней поездке, живя на Невском, представлял себе эти совершенно безлюдные пространства, случайные разговоры, встречи с людьми, которые встречают тебя на дороге, приглашают в дом, и ты можешь у них жить.
Татьяна Вольтская: Азия это только часть альбома Михаила Карасика. Есть там и то, что окружает нас сегодня, сейчас. Вот, например, на этой странице.
«Старые дома вдруг потеряли свое лицо, а я потерял свой город. Оказывается, я уже много лет живу в другом городе, в городе, где проходные дворы не соединяют параллельные улицы, так как ворота закрыты на цифровые замки. В городе, где больше нельзя ходить к друзьям и знакомым, как раньше, наобум, по наитию, не помня точно номера квартиры, зная только дом и этаж. В кармане должен лежать мобильный телефон или записная книжка с шифром, или же нужно договориться заранее и прийти к определенному часу. Я иду по улице Пестеля и рассматриваю чудом уцелевшие старые двери».
Михаил Карасик: Если начало альбома это Библия, Восток, она так и делится - у меня есть работы, посвященные «Песне Песней» или главам из Библии, то последние работы, одно название уже говорит о том, как это все изменилось, и как я изменился. Эти работы поздние, то, что последние годы я делал, это тоже археология, тоже какое-то путешествие, но археология уже не в древнюю культуру, но в культуру недавнего прошлого, всего лишь в 30-е годы. Но, оказывается, сегодня настолько забытую, настолько неизученную, ведь известно, что Сталин уничтожал архивы, и сегодня мы культуру того времени воспринимаем по художественным фильмам 30-х годов, в лучшем случае - по живописи.
Татьяна Вольтская: Может быть, в какой-то степени Восток древний кажется ближе и понятнее, чем эта археология.