Марина Тимашева: При встрече с очередной исторической книжкой – Игорь Янчук, «Перу на рубеже веков, 1884 – 1914», Институт Всеобщей истории, 2008 год – я отмечаю, что литература по Латинской Америке издается очень скромно по сравнению с монографиями по китайской, японской и даже по древнерусской истории. Это случайное совпадение, что именно такие книги попадают к нам в студию, или какая-то тенденция, связанная с левыми настроениями латиноамериканцев? Хотелось бы это выяснить у рецензента Ильи Смирнова.
Илья Смирнов: Мне, честно говоря, в исторической литературе для взрослых изыски полиграфии как-то без надобности. Важно содержание, а форма хороша постольку, поскольку помогает его усвоить. Или хотя бы не мешает, как в глянцевых журналах, где любят печатать текст зелеными буквами по синему фону с желтыми разводами. Иллюстрации? За иллюстрации - спасибо, но только в том случае, когда они имеют отношение к делу. И, конечно, нужны карты, чтобы в чужой стране сориентироваться, где река, где дача, то бишь, феодальное поместье или военный лагерь. Карта Перуанской республики в новой книге, слава богу, есть (5). И напечатано всё четко, черным по белому. А единственная читательская претензия: очень много специфической терминологии: «гамоналы» (47, 167), «янаконы» (65), «пертененсия» (87) и так далее, объяснения приходится выискивать в глубине текста, между тем, сподручнее было бы открыть словарик в конце и там найти нужное слово по алфавиту.
Теперь - о содержании.
Перед нами – драма «зависимого капитализма» (116). Временные рамки. Начало. 1884 – год окончания Тихоокеанской войны. Была такая бессмысленная бойня между латиноамериканцами, которые внезапно обнаружили, что они теперь разные нации, у каждой своя «идея», и теперь в порядке «национального возрождения» надо повоевать за месторождения селитры, точнее – из-за того, через каких чиновников английские компании будут этой селитрой распоряжаться. Финал. 1914 – в этом году военные свергли президента Гильермо Биллингхурста, который попытался улучшить положение простого народа (182).
А каким было это положение – читайте источники, приведенные в книге. «Напоят самого тупого индейца общины, дадут ему 20 солей и побуждают в присутствии нотариуса подписать документ о продаже земель всего айлью (то есть общины). С этим документом гамонал (то есть крупный земельный собственник, латифундист) является к субпрефекту и говорит: «индейцы продали мне свои земли за 20 тысяч солей…, но мошенники отказываются признать меня хозяином, утверждая, что никакой продажи не было. Так как это неуважение к закону, я прошу вас, сеньор субпрефект, оказать мне помощь вооруженной силой. Я оплачу 10 солей за каждого жандарма». Другая схема. Правительство требует налог деньгами, «а откуда достать два соля… в условиях практически натурального хозяйства»? Хозяин предлагает: я заплачу за вас эти 2 соля. Потом отработаете. (20 –21, 123). Так «крестьянин, его семья и дети становились вечными должниками» (25), «целые поколения трудились безвозмездно в счет уплаты долга» (170). Выходили на работу в цепях и колодках. Пища их «была почти лишена животных белков, основной продукт питания – «чунью», вымороженный до крахмала картофель…, чувство голода заглушали жвачкой из листьев коки» (169). А если осмеливались протестовать – что ж… «Внезапно безоружные крестьяне были атакованы войсками… Улицы Уараса завалены трупами индейцев» (28). «Армия в 1896 г. уничтожила большинство жителей Чукуйто, защищавших своё право на землю, а оставшиеся в живых бежали в горы» (171) и так далее. Подобные описания – постоянный фон перуанской истории, борьбы партий и идеологических дискуссий в газетах. Когда в стране развернулся сбор каучука – на экспорт, естественно, «для производства автомобилей в развитых капиталистических странах» - то один только начальник сборочного пункта по имени Фонсека собственноручно убил сто человек. Тех, кто приносил мало каучука, он живыми закапывал в землю, а одному из вождей, не обеспечивших выполнение нормы племенем, он «отрезал половые органы, сварил и заставил жену жертвы съесть их» (163).
Вспомним: на заре человеческой цивилизации рабство произрастало из долговой кабалы. И вот в конце Х1Х - начале ХХ столетия, на фоне всех положенных институтов парламентской демократии происходит то же самое, с точностью до формулировок: в департаменте Пуно в 1910 году хозяин латифундии называл своих крестьян «живым инвентарем» (171). А мировой капиталистический рынок этому только способствовал, то есть одной невидимой рукой обеспечивал научно –технический прогресс, а другой – запихивал ни в чем не повинных людей в нищету и абсолютное бесправие.
Особый интерес для российского читателя представляет глава «Рост промышленности и дискуссия о выборе пути». Из жизни уже не крестьян, а городской интеллигенции. А выбор такой. Нужна ли вообще перуанцам собственная промышленность или они должны быть счастливы, обеспечивая сырьем другие, более развитые страны? Система аргументации противников промышленного развития такая знакомая, как будто наши продвинутые экономисты переводили с испанского статьи столетней давности. Зачем защищать собственное производство высокими таможенными пошлинами на импорт? Ведь тогда потребитель будет «вынужден удовлетворяться товарами худшего качества» (142). Добрые люди, как настойчиво они заботятся о потребителях.
Хотя, может статься, ближе к истине автор книги, когда он указывает на социальную базу подобного альтруизма – «традиционная господствующая олигархия – аграрная и торговая…» в союзе с иностранным капиталом (141).
Очень своевременную монографию написал Игорь Иванович Янчук – в контексте современной латиноамериканской политики. Книга помогает правильно понять корни левого экстремизма и партизанских движений.
Ни в коей мере не оправдываю захват заложников и соучастие в торговле наркотиками. Но есть ведь и предыстория. Есть память поколений о том, как «цивилизованный» хозяин выдавал работникам ту же коку вместо зарплаты и нормальной еды (78 и др.) – чтоб двигались шустрее, а помрут, так прикажу новых пригнать. И сегодня наследники капиталов, приобретенных подобным образом, читают потомкам рабов нравственные проповеди. Конечно, от воспроизводства ненависти по замкнутому кругу из поколения в поколение ничего хорошего не выйдет. Но можно ли этот круг разорвать, не назвав вещи своими именами и не постаравшись исправить несправедливости? Чтобы больше не было разделения людей на отдыхающих первой категории, которые «сходят с ума, потому что им нечего больше хотеть» - и на «говорящий инвентарь», прозябающий где-то там, на задворках глобализации.