Знакомый как-то спросил меня: «Слушай, а почему говорят о «Пражской весне», если танки в Прагу вошли в конце августа?». Путаница характерная: чехословацкие события 1968 года часто сводят к их самой драматичной части – вторжению армий пяти стран Варшавского договора. Этому событию сейчас исполняется 40 лет.
Но танки на улицах чешской столицы были лишь завершающим погребальным аккордом того, что началось несколькими месяцами ранее – попыток реформировать социализм. Улыбающееся лицо Александра Дубчека, открытого, необычного для тех времен коммунистического лидера, и стало «человеческим лицом» чехословацкого социализма. Лицом большой иллюзии, поскольку было наивностью полагать, будто можно создать демократию, сохранив «руководящую и направляющую роль» компартии, и идти своим, отличным от Москвы путем, оставаясь в рамках соцлагеря и сохраняя близкие отношения с СССР.
За эту наивность, за склонность к иллюзиям пражские реформаторы и расплатились. А чехословацкое общество погрузилось в оцепенение «нормализации» – так те, кто пришел на смену Дубчеку, назвали свою политику. Ее суть составлял простой обмен: граждане отказывались от какой-либо общественной активности, кроме разрешенной властями, взамен получая право жить тихой и относительно благополучной частной жизнью – покупать столовые сервизы и «шкоды-120», ездить на «хаты и халупы» (дачи по-чешски), иногда – к социалистическим собратьям на Балатон или Золотые пески... Период утраченных иллюзий, начавшийся в августе 68-го, длился 21 год, до самого падения режима «нормализаторов».
Этого режима уже не было, когда в другой стране, России, наступил другой август. Если пражский август 68-го покончил с иллюзиями, то московский август 91-го иллюзии принес. Помню короткий мультипликационный клип того времени: Ельцин, похожий на доброго богатыря, смывает в унитаз мелких букашек-таракашек – гэкачепистов. Так тогда и казалось многим: надоевший советский социализм будет навеки отправлен на свалку, а на смену ему придет новая, свободная и зажиточная жизнь. Надежды на быстрое и безболезненное торжество демократии и капитализма, однако, оказались такими же иллюзиями, как и давние упования чехов на «правильный», демократический социализм. Всё оказалось труднее, печальнее, кровавее...
Пожалуй, окончательное расставание с августовскими иллюзиями 91-го выпало тоже на август – 98-го, когда случился дефолт. Он подорвал наметившееся было подобие благополучия российского среднего класса и означал самое серьезное после Чечни поражение ельцинской власти. Эта власть, шатаясь и потрескивая, протянула еще год, чтобы затем уступить место российскому подобию «нормализации». Цены на нефть рванули вверх, Чечня оказалась худо-бедно усмирена, а народ России открыл для себя прелести частной жизни и потребительского рая, без политических страстей и общественных забот. Кесарю – кесарево, вот пусть политики политикой и занимаются. Так пришла эпоха утраченных (большинством – без сожаления) иллюзий, российские «нулевые» годы.
Всё это вполне естественно. История – чередование подъемов и спадов, революционных бурь и «тихих гаваней». Ее смысл, если он вообще есть, – в непрерывности, в том, что революции и «нормализации», иллюзии и разочарования не проходят бесследно. Чешский август 68-го оставил свое наследие – опыт гражданской солидарности и ненасильственного сопротивления. Из этого опыта потом выросла «бархатная революция». Какое наследие оставил российский август 91-го? Вырастет ли что-нибудь из его опыта? Вряд ли ответы на эти вопросы будут найдены до конца нынешней «нормализации».