Открыв книгу Жака Сустеля «Повседневная жизнь ацтеков» [Jacques Soustelle. Les Aztèques: A la veille de la conquête espagnole], читатель может вспомнить фильм Apocalypto Мела Гибсона, где городская культура доколумбовой Америки представлена как чудовищная, сатанинская цивилизация смерти. Но в книге Жака Сустеля все наоборот. Оказывается, ацтеки имели «всеобщее образование» для детей (209), «пенсии» для стариков (235), и медицина у них была «научнее», чем в Европе (234), император советовался с народом (267), а простолюдины «могли добиться самых высоких должностей» (208). Если идиллию временами нарушали истошные вопли, а потом по улице проходили жрецы, одетые в плащи из свежесодранной человеческой кожи (139), то это случайное отклонение от идеала. Откуда берется подобная благостная картина? Очередное проявление закономерности «кто что изучает, тот то и защищает»?
Действительно: если все было идеально, то почему так быстро рухнуло при первом же столкновении с кучкой испанцев? Но вначале о фильме Apocalypto. Действие, вроде бы, происходит южнее, у майя, но ужасы — характерные и для других цивилизаций Мезоамерики, и для ацтеков, может быть, в большей степени. Я имею в виду индустрию человеческих жертвоприношений и своеобразную эстетику пыток и убийств. Создателей фильма обвиняли в расизме, на мой взгляд, несправедливо, ведь главный герой и его соплеменники, лесные индейцы-охотники, показаны с большой симпатией, скорее в духе Руссо. Жесткое неприятие вызывает именно городская языческая культура древней политархии — это, напомню, самая ранняя, «первичная» модель цивилизованного общества, и она повсюду была очень жестока. Чтобы понять, почему, задумаемся над вопросом, который долго мучил археологов: переход от первобытности к цивилизации не обязательно сопровождается каким-то явным прогрессом техники. Вот в империи ацтеков «главные орудия труда, а также важнейшие детали оружия делались… из камня», а лучшим другом земледельца оставалась палка-копалка. Откуда же тогда берется монументальная архитектура, искусство, религия? Или материализм уже не работает, и надо признать, что дворцы строились святым духом или с помощью НЛО? Нет, просто мы забываем, что производительные силы — это не только орудия, но и сами люди, которые могут работать больше и интенсивнее. До предела своих физических возможностей. Для этого их нужно убедить — и появляется на небе иерархия грозных богов, а на земле священный правитель. Или заставить, переборов эгоизм страхом. Вот почему ранние цивилизации так жестоки, и при видимой монолитной прочности довольно легко разваливаются или просто обрушиваются обратно в первобытность. Безо всякого Кортеса, сами по себе, такое бывало и в Новом, и в Старом свете. Но ацтеки, пожалуй, немного перебрали с кровожадностью, додумавшись, например, до т.н. «войны цветов», которую устраивали между соседними городами без видимых причин — «на поле боя старались убить как можно меньше народу…, сражались в основном для того, чтобы захватить пленных в жертву» (135), т.е. обеспечить богов человеческим мясом. Все как в фильме Apocalypto. Возможно, это связано с особыми условиями Мезоамерики, где цивилизации развивались на крайне ограниченной хозяйственной основе. Без использования колеса (и, соответственно, транспортных средств: все свое ношу с собой), без тягловых животных и вообще с минимальным животноводством (только птицы и собаки (188), которых тоже использовали в пищу), с каменными орудиями и, по мнению многих ученых, на фоне «хронического дефицита белкового питания». В книге Жака Сустеля с одобрением отмечается изобретательность ацтеков в пополнении своего рациона мухами, червями и даже яйцами насекомых (187), но таким образом, согласитесь, все-таки трудно обеспечить продовольствием города с десятками тысяч жителей. На одной из иллюстраций в книге весьма реалистично изображено поедание жертвенной человеческой ноги, и не богами, а их земными почитателями.
То, что ацтеки на столь шатком экономическом фундаменте построили империю, достойно всяческого уважения. Но описывая их культуру, как и любую другую, лучше все-таки сохранять объективность. Французский этнограф и политический деятель Жак Сустель, чья книга предложена российским читателям (книга в оригинале далеко не новая и, кстати, не «повседневная» по тематике) — его не упрекнешь в полном игнорировании сложных и неприглядных сторон. Например, рассуждения о демократизме ацтеков опровергаются на соседних страницах конкретными примерами должностей, закрепленных за знатными родами (243). Но, в общем, это вынужденные оговорки на фоне общей идеализации. Даже разгром империи Монтесумы — кстати, не просто испанцами, но испанцами в союзе с восставшими индейскими народами — этот печальный финал объясняется через превосходство ацтеков, которые якобы вели рыцарскую войну по правилам. А «наша современная война с массовым уничтожением…, аннексией или расчленением государств» показалась бы им «чем-то совершенно непонятным и невероятно жестоким… Мексиканцы оказались побеждены, потому что их мышление, основанное на традиционном политическом и религиозном плюрализме, не было приспособлено к конфликту с догматизмом унитарного государства и религии» (251). И тут, видимо, дело не только в симпатиях к предмету изучения, но в общих принципах подхода. Это, во-первых, откровенный идеализм — «для древних мексиканцев не было ничего более жизненно важного, чем… обрядовые действия» (183). Во-вторых, так называемый «культурный релятивизм» или «мультикультурность», а что это значит, цитирую по «Философии истории» Юрия Ивановича Семенова: «Согласно этой концепции все культуры равноценны… Английская культура ХХ века ничем не превосходит культуру аборигенов Австралии… Они просто разные… Замыслы создателей концепции культурного релятивизма были весьма благородными… показать, что люди, которых колонизаторы называли дикарями, по уровню культурного развития стоят ничуть не ниже европейцев… Но признание благородства идей, увы, не исключает оценки их как ошибочных… Развитие общества в общем и целом идет по восходящей линии… Разные социоисторические организмы находятся на разных ступенях общественного развития… Разные локальные культуры могут соотноситься и реально соотносятся как высшие и низшие» (Философия истории, М.: Старый сад, 1999, с. 38). Вот характерная иллюстрация из «Повседневной жизни ацтеков», глава о болезнях и их лечении. Богини «сиуапипильтин… носятся стаей в воздухе… и насылают болезни… Можно заметить, что нынешняя вера в микробы — та же традиция, но только обезличенная» (229). Понимаете? Наука микробиология — это не объективное знание, а именно «вера», ничем не лучше веры древнего человека в духов и чертей.
Кроме такой «мультикультурности», в книге много занимательной информации о жизни и мировоззрении древних обитателей Мексики. Вот готовый сюжет для «новой драматургии»: «в Тлателолько произошло чудо, когда жена правителя во время купания вдруг заговорила своими половыми органами» (148). Допустим, в таком духе можно подавать историю детям — нет, я имею в виду не «Монологи из вагины», а сам жанр, в котором выдержана книга Сустеля: красивые сказания про экзотическую древность. Но годится ли это для взрослых, не уверен. Ведь масса информации складывается в совершенно вывернутое представление о прошлом. И самое странное, что особенности книги, которые просто бросаются в глаза любому мало-мальски квалифицированному читателю — они вообще никак не отмечены в современном научном предисловии, написанном, извините, профессором и директором Центра мезоамериканских исследований.