Шестьдесят лет назад в августе 1948 года в Москве состоялась сессия ВАСХНИЛ, на которой был завершен разгром российской генетики. В сентябре 1948 года борьба с прогрессивными научными школами продолжилась на сессии Академии медицинских наук. О том, как формировалось лженаучное мировоззрение в советской биологии и медицине, рассказывает доктор физико-математических наук, автор книг по истории советской науки - «Очерки истории по молекулярной биологии», «Власть и наука», «По личному поручению товарища Сталина» и многих других - почетный профессор университета Джорджа Мэйсона Валерий Сойфер. В беседе принимает участие доктор медицинских наук, вице-президент Общества доказательной медицины Василий Власов.
– Валерий Николаевич, 1948 год является трагическим в истории советской науки. Но, как вы показываете в своих книгах, но этот разгром начался намного раньше.
Валерий Сойфер: Конечно, 48 год уже завершал эту длинную череду политиканских нападок на науку. Это было трагическим событием не просто для российской или советской науки, это было трагическим событием для мировой науки. Потому что до этого российские ученые внесли огромный вклад в развитие мировой науки. Величайшие открытия и в палеонтологии, и в развитии учения об эволюции, и в познании клеток, и в изучении биофизики и многих других аспектов. Начиналось все с того, что уже в 1920-ые годы марксисты пытались подвести особый, им видевшийся марксистский метод объяснения явлений жизни и жизненных процессы под их идеологические каноны. В 1930-х годах огромную роль играло Общество биологов, которое сначала называлось Общество биологов-материалистов, а потом Общество биологов-марксистов, где уже начался погром генетики, эмбриологии и многих других направлений.
– Может быть, вы назовете самых активных членов этого «общества биологов-марксистов»?
Валерий Сойфер: Не знаю, стоит ли тратить время. Вот был такой профессор Токин, Герой социалистического труда, был даже председателем этого общества. Но тем не менее, они были очень активны, очень крикливы, громили Кольцова, Вавилова. В 1927 году на территории Азербайджана украинский ученый Трофим Лысенко завершил первые, начальные, буквально примитивные эксперименты о влиянии низких температур на растения. По его догадке, которая никогда не была подтверждена экспериментально, но, тем не менее, очень крикливо пропагандировалась, воздействие низких температур на проростки растений повысит урожайность этих растений на 30%. Вещь совершенно невозможная и невероятная. А в то время прошел голод по многим областям России, неурожай был жуткий и большевистские руководители схватились за это, потому что это была истинная панацея. Как же, не внося никаких экономических затрат, можно было увеличить урожайность на 30%, лишь подержав проросточки на холоде. И этот простенький прием был воспринят и Сталиным, и наркомом земледелия Яковлевым, и очень многими людьми на Украине, и мгновенно Лысенко стал очень популярным ученым, потому что о нем писали газеты, о нем постоянно появлялись статьи, и он стал знаменем советской науки. В 1934 году, поскольку генетики и генетика возражали против таких простеньких методов, он объявил, что генов нет. В 1935 году он заявил, что сама генетика как наука вредна. В 1936 - 1940 годах он заявлял, что Вавилов ведет неправильную линию, что он фактически враг. В 1940 году Вавилов был арестован. В 1947- 1948 году Лысенко сумел в переписке со Сталиным указать Сталину на то, что мировая генетика – это вредная буржуазная наука, Сталин воспринял полностью этот тезис и дал указание провести сессию ВАСХНИЛ и запретить генетику. Хотя в составе политбюро были люди, такие как Андрей Александрович Жданов или Вознесенский, Андреев, которые Лысенко уже раскусили и которые пытались остановить эту экспансию лысенковизма в советской науке.
– Валерий Николаевич, вы в последней книге, которая была издана в России - «По личному поручению товарища Сталина», упоминаете, какую роль в продвижении Лысенко сыграл сам Вавилов, который потом стал его жертвой. Как вы думаете, на ваш взгляд, почему научное сообщество на тот момент не могло консолидироваться? Вы же сами говорите, что против методов Лысенко, ученые протестовали.
Валерий Сойфер: Значительное число крупных специалистов, такие как академик Константинов или Лисицын или заведующий кафедрой Московского университета профессор Собинин, академик Сукачев, такой очень яркий критик лысенковизма Лебедев в Ленинграде, профессоры Любищев, Керкес, они выступали против него. Но в вашем вопросе содержится очень важная компонента, которую нужно, мне кажется, особо отметить. Это то, что консолидации ученых всегда противостояла партийно-советская система. И возможности консолидироваться отметались партийным руководством и заявлялось, что эта групповщина. Возможности совместного выяснения в научных диспутах правды противостояли партийные чиновники и подчинявшиеся им, скажем так, прихлебатели. И когда в 1939 году в журнале «Под знаменем марксизма» была дискуссия по проблемам генетики, каждый раз во главе дискуссии вставали политиканы, которые буквально затыкали глотку критикам. Возможности консолидации как таковой не было, а напротив, соглашатели, конформисты всегда поддерживали призывы шарлатанов, поддержанных партийными властями. И когда мы читаем сегодня, как такие люди грамотные, сильные академики как Северин, другие биохимики, группа микробиологов или вирусологи начинали полностью поддерживать не то, что не научные, а антинаучные взгляды тех, кого поддержали партийные органы, то с ними простым ученым побороться было невозможно и консолидация была абсолютно невероятна в условиях советского общества. Ведь только в демократическом обществе люди могут не просто выражать свои точки зрения, но и объединяться консолидироваться. Ведь не зря, против неправительственных организаций идет известная борьба. А как же, вдруг они объединятся – это же страх.
– Вопрос Василию Викторовичу Власову, вскоре после августовской сессии ВАСХНИЛ в сентябре 1948 года состоялась сессия Медицинской академии наук. И на ней были также гонения на медицинские научные учреждения, на медицинские прогрессивные школы. Как вы думаете, как это сказалось в дальнейшем на развитии советской медицины, исследовательской деятельности медиков?
Василий Власов: Сессия академии медицинских наук, о которой вы спросили, она была калькой с сельскохозяйственной. Точно так же человека, который обладал большим авторитетом и который по советской традиции занимал много постов - Арбель, его критиковали за то, чего не было. Единственная задача была его сместить и поделить. И к власти пришли Быковы и прочие ученые, которые доминировали в нашей медицине довольно долго. Надо сказать, что испуг от этого был довольно большой. Я помню, что когда в середине 1970 годов я учился в военной медицинской академии, один из блестящих лекторов, получив мою записку на лекции, не ответил на нее, пригласил меня подойти к нему после лекции. Я его спрашивал о соотношении стресса в терминах физиологических и стресса в терминах хирургических. Там есть свои представления о шоке, противошоке и так далее. Я подошел к нему после лекции, он сказал мне, что вы задали правильный вопрос. Но он меня предупредил, что, вы знаете, концепция стресса и ее автор являются политически подозрительными. Если вы будете подобного рода вопросы задавать и обсуждать такие вопросы, вам по службе не поздоровиться. Всего-то Ганс Силье попробовал в одной из своих статей перенести взгляды на стресс на общество. Этого было достаточно, чтобы коммунисты всего мира и прежде всего московские коммунисты заклеймили как врага, который противостоит марксистскому объяснению социальных явлений. Вот такой был испуг. Через 20 лет медицинская профессура боялась.
Валерий Сойфер: Я бы добавил к словам Василия Викторовича, когда пусть напуганная профессура или осторожные профессоры так предупреждают студентов, мне кажется, это полбеды. Бедой было то, что огромное количество просто проходимцев на волне этого признания антинаучных направлений начинали нести полную околесицу. И я бы хотел несколько примеров этому привести, потому что они представляются совершеннейшим бредом, а тем не менее, они были огромной частью тогдашней официальной советской науки. Например, одна из дам, которая знала лично Владимира Ильича Ленина, Ольга Борисовна Лепешинская написала Сталину и послала ему книгу, в которой она доказывала, что клетки могут возникать из растертых в состояние кашицы частей клеток и что на самом деле клетки возникают из неживого вещества. Когда она была совсем преклонного возраста, с дочкой собирали птичий полет, прокаливали его на железном листе, потом порошок ссыпали в воду и говорили: видите, возникают живые вещества.
– Валерий Николаевич, вы рассказывали о том, как начинали свою научную и административную карьеру знаменитые лжеученые Трофим Лысенко и Ольга Лепешинская. Но ведь это только два самых известных случая. А на самом деле, как вы показываете в своих книгах, лжеучение в советской биологии в 1930-1940 годах носило чуть ли не массовый характер.
Валерий Сойфер: Да, конечно. Другой крупный «ученый» Георг Башьян заявил, что из вирусов возникают бактерии, а бактерии могут распадаться на вирусы. То, что он представлял в качестве доказательств, было смехотворным. Еще один крупный человек Гаспар Мелканян говорил, что из ленточных червей, пролежавших в формалине много лет, вдруг начинают выпадать живые кости. Или мадам Кучерова в Ростове-на-Дону растирала перламутровые пуговицы и из них появлялись живые клетки. Она говорила: ну а что такого, ведь перламутр часть когда-то живых существ, они были живые, живое вещество сохраняется и так далее. И вот когда эту гадость буквально научную поддерживали люди типа Северина, Кривицкого и прочих, то это становилось очень опасным. И я должен сказать, что всегда это освещалось между тем партийными взглядами, всегда подводилось под то, что это квинтэссенция марксизма. Вот, например, что было напечатано в центральной советской газете: «Учение Лепешинской демонстрирует гигантский рост советской науки по сравнению с реакционной человеконенавистнической лженаукой американо-английского блока, поджигателей войны. Учение Лепешинской есть результат могучего и благотворного влияния идей Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина». Конечно, под таким лозунгом, когда это выдавалось, конечно, против него трудно противостоять честным ученым, потому что они могли быть тут же обвинены в идеологических преступлениях.
– Но с другой стороны, конечно, если ученые не могли этому противостоять, как бы вы объяснили тот факт, те примеры, которые вы описали, они сродни шарлатанству и такому мелкому жульничеству. Как удавалось так долго обманывать, если научное сообщество не обманывалось, но закрывало глаза, а руководители видели, что ничего не вырастает, не появляется живое из неживого?
Валерий Сойфер: Ведь когда Сталин поддержал Лысенко и когда в письмах к Лысенко, заявлял, что Мендель, Морган, Мейсен - это не наши ученые и они враги науки, он исходил и очень простых идеологических догм, которые возникали на почве недообразованности. Подавляющее большинство тех, кто брался судить о результатах науки, принадлежали не к ученым, а принадлежали к классу политических руководителей. И когда политические руководители, дававшие деньги на науку, субсидировавшие ее, которые контролировали развитие науки и управляли этим развитием, когда они были ответственны за подготовку кадров и старались сделать так, чтобы с кафедр университетов и институтов, чтобы учителя средних школах несли только то, что разрешено идеологическими кругами, тогда и возникала питательная почва для развития всей этой действительно махровой и совершенно непристойной с нормальной точки зрения лженауки. Лженаука возникала не как результат того, что бедные ученые закрывали глаза. Бедные ученые боялись репрессий, боялись того, что их арестуют. Действительно, из борцов я упомянул Собинова, Константинова, ведь Собинова выгнали с заведывания кафедры после того, как он боролся с Лысенко, и он покончил с собой, оказавшись в изгнании. И это ведь не единственные примеры. Поэтому, конечно, любой здравомыслящий человек из числа ученых часто боялся открыть рот и мучился. Мы знаем много примеров, когда люди мучились, когда они переживали, когда они несли душевные травмы с собой, уносили в могилу, потому что они не могли ничего сделать.
Василий Власов: Несмотря на то, что рассказ о Лепешинской, Башьяне сегодня производит впечатление мерзкого анекдота, надо иметь в виду, что они не просто книжки Сталину посылали, а они ведь получали исключительное финансирование для своих работ, получали сотрудников, получали охрану. Учителей средних школ собирали на промывание мозгов, заставляли писать новые учебники, в которых прославлялись достижения советско-мичуринской биологии. И открытие Лепешинской, самообразование живого вещества, про то, как образовалась жизнь на земле по теории академика Опарина, ведь это все только кажется на первый взгляд прошлым. В действительности по моим меркам это было буквально вчера. Когда я в среднюю школу ходил, то в моем учебнике биологии были цветные рисунки замечательных сортов, выведенных Мичуриным, хотя насколько я знаю, уже этой черевишни и всего прочего уже на дух не было, не существовало в природе. Но тем не менее, эти картинки в учебниках присутствовали, и они должны были демонстрировать достижения биологии. И вот сейчас в наших вузов большинство кафедр занимают люди возрасте от 50 до 60 лет - это те, кто учился в школе по учебникам, в которых была нарисована черевишня, портрет Мичурина и описывались достижения Ольги Лепешинской. Это было вчера, то есть мы живем в этом. Некоторые ученые защищали свои кандидатские диссертации по живому веществу. Это не такое уж давно было, это рядом.
– Как вы думаете, как развивалась бы российская биология, медицина и вообще как развивалась российская наука, если бы Лысенко со своими сподвижниками, товарищами, единомышленниками не победил в этой тяжелой борьбе и победили бы более здоровые силы?
Василий Власов: Я отвечу очень коротко, потому что на этот вопрос Валерию Николаевичу отвечать. Насколько я понимаю, ряд больших открытий в биологии, в частности, в области генетики могли состояться на десятилетие раньше. Это во-первых. Во-вторых, очень многие вещи могли бы быть открыты в России. В-третьих, поскольку генетика реально дала в середине XX века очень большие достижения, которые, например, почти решили продовольственную проблему в 1960-1970 годы во всем мире. Я думаю, что очень многие вещи могли бы выглядеть иначе.
Валерий Сойфер: Я не берусь ответить лучше, но я абсолютно согласен с Василием Викторович, что, конечно, в России очень многие вещи начинались. Например, на 20 международном генетическом конгрессе в Берлине я представил данные о том, что 80 лет назад в 1928 году великий русский ученый Николай Константинович Кольцов представил доказательства или представил свои идеи о том, что наследственные молекулы должны быть представлены гигантскими молекулами. Во-вторых, двухнитевыми. В-третьих, в них в одной нити запись должна быть зеркальной к записи другой нити. Спустя четверть века в 1953 году эту идею значительно после смерти Кольцова, который, видимо, был отравлен агентами КГБ, в 1940 году Уотсон и Крик представили свою модель структуры ДНК как двунитевой молекулы, в которой зеркальные нити отражают запись одной нити в другой и таким образом представили модель того, что мы знаем сегодня как ДНК.
– Уотсон и Крик ничего не знали о модели Кольцова?
Валерий Сойфер: Я несколько раз пытался Джима Уотсона на эту тему поспрашивать, то есть не то, что пытался, я его много раз спрашивал об этом. Он каждый раз мне говорил, что он не знал этого. Но тем не менее, учитель его Герман Мюллер был хорошо знаком с Кольцовым и не мог не знать этой модели. Поэтому я боюсь утверждать, что он это знал. Но знал или не знал, факт в другом. Факт в том, что они пришли к идее, к которой гораздо раньше пришел русский ученый. И это не один пример. Несколько лет назад я опубликовал в журнале Nature большую статью о том, какой вред принесла мировой науке политическая диктатура в Советском Союзе и привел там около 20 примеров пионерских исследований, начатых в России и незаконченных благодаря тому или из-за того, что политиканство взяло верх. Поэтому, конечно, нет никаких сомнений, что российская наука, которая развивалась очень бурно в XIX веке, принесла бы. Конечно, сослагательное наклонение не работает на практике. И все наши разговоры о том, что бы было, если бы, они не более, чем разговоры. Но факт остается фактом, что в результате главенства малообразованных политиканов в развитии страны и в том числе в таком ее сегменте как наука, привело к удушению науки - это факт неопровержимый. Есть еще один момент. Дело в том, что когда в стране любой делаются крупные открытия, страна как таковая всегда заинтересована в том, чтобы это открытие стало частью мировой науки. И контакты, поездки на конференции, выступления, представления своих данных всегда были и остаются очень важной частью научной деятельности. На протяжении многих лет Советский Союз был полностью закрыт железным занавесом, воздвигнутым Сталиным для того, чтобы отгородить советских ученых от мировой науки. Меня после некоторых из моих выступлений спрашивали: а как могло случиться, что того же Кольцова идею никто не знал? Никто не знал, потому что страна была отгорожена, ученые были отгорожены, и мировая наука не знала ничего.