Дмитрий Волчек: Может ли пожилой фотограф-любитель, живущий в маленьком провинциальном городке, никогда не выставлявшийся и не поддерживающий контактов с профессиональным миром, в одночасье стать знаменитостью? О странной судьбе Мирослава Тихого рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Случилось нечто невероятное. Семидесятивосьмилетний бомж с развевающейся седой шевелюрой и одним зубом во рту, чудак и городской сумасшедший, оборванец с фотоаппаратом, сконструированном из разбитых очков, пробок и консервных банок, стал мировой знаменитостью. Сам Гарольд Зееман, знаменитый искусствовед, в 2004 году устроил персональную выставку его фотографий на Бьеннале в Севильи. В 2005 году последовала его большая ретроспектива в Кунстхаусе в Цюрихе, а после этого его странные, несовершенные, в обычном смысле слова, фотографические картинки, разлетелись по всем крупнейшим выставочным залам мира – в Нью-Йорке, Берлине, Антверпене, Лондоне и снова в Цюрихе. Это были самостоятельные выставки, а экспозиции совместно с другими фотографами, состоялись за эти четыре года в музеях Парижа, в Кельне и, наконец, в метрополии его родины Моравии - в Брно, где его, изгоя и парию, тоже, в конце концов, с удивлением, но признали.
Но Мирослав Тихий на свои выставки не ездит. Он не любит выставки и, в первую очередь, европейские, ибо считает, что Европа вырождается и обречена на гибель.
Посетители выставок восхищаются пожелтевшими фотографиями с изображениями женщин шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годов, снятых самодельным аппаратом. При доработке фотографий Тихий смешивал сажу с растительным маслом. Подрисовывал размазанные портреты карандашом. Ему никто никогда не позировал, все эти нагие и полуодетые женские тела, подсмотренные в городском плавательном бассейне, все эти ноги в парке на скамейках, удаляющиеся женские силуэты, одевания и раздевания - результат, как принято говорить сейчас, вуайеризма. Женщины не обращали внимания на грязного оборванца, а он, с аппаратом под полой зипуна, неустанно снимал их во множестве вариантов. Сознательный выбор скромнейшей техники отвечает и его своеобразной философии опрощения. Не купаться, не мыться годами, носить разорванный кафтан с заплатами из жести - это было освобождение от правил окружающего его общества, поставившего перед собой иные, чем он, цели. Теперь о нем певцы слагают баллады. Джордж Эмс.
(Звучит песня)
Нелли Павласкова: С приходом славы Тихий и не подумал меняться. В документальном фильме под названием «Тарзан на пенсии» он запечатлен в своем грязном логове: умывальник черный, фарфоровые кружки стали коричневыми, из них пьют сомнительный чай важные гости Тихого – искусствоведы-иностранцы. Беззубый хозяин с длинной седой гривой и бородой, но с молодыми блестящими глазами, задорно высказывает свои провокативные афоризмы. Давно немытые руки с изящными длинными пальцами скрипача вытаскивают старые картины, написанные маслом. Мокрой губкой он стирает с них многолетнюю пыль и говорит:
Мирослав Тихий: Я не подбирал красавиц из кинофильмов, я снимал и рисовал все, что, как мне казалось, похоже на этот мир. Вот такое мне пришло в голову. Все, что можно было распознать глазом, я снимал. Я не оптик, я – атомщик, потому что должен обследовать каждый атом. Видите, эти фото грязные, грязь творит поэзию, дает художественное качество. Это не абстрактные творения, это конкретика, это глаз. Женщина – это мой мотив. Все остальное меня не интересует. Но я не сближался с ними, не пускался с ними во все тяжкие. Даже когда я вижу женщину, которая мне нравится, и, может быть, я пошел бы на какой-то контакт, я осознаю в этот момент, что меня это собственно не интересует. Вместо этого я беру карандаш и рисую ее. Эротика – это все равно только мечта. Это наша иллюзия. Это поэзия.
Нелли Павласкова: Мирослав Тихий родился 20 ноября 1926 года в моравском селе возле города виноградников, вина и веселых народных песен – Кийова. Он был единственным сыном закройщика мужского платья и дочери сельского старосты, людей зажиточных и уважаемых, обладателей фирмы и большого дома. Способный юноша сразу после гимназии поступил в 1945 году на подготовительный факультет Пражской Академии изобразительных искусств, а в 1946 году был зачислен в класс профессора Желибского. В его мастерской Тихий был признанным лидером в рисовании, сокурсники любили его за веселый нрав и юмор. Все у высокого моравского красавца складывалось как нельзя лучше, как вдруг, в 1948 году, случился в Чехословакии коммунистический переворот. Рассказывает друг Мирослава Тихого Роман Буксбаум, «открывший» миру необычного фотографа.
Диктор: Он был лучшим другом моего дяди, наши дома стояли рядом, и когда у них дом национализировали, то комнату для мастерской ему предоставила моя бабушка, с которой он подолгу беседовал на кухне. Я помню его, как члена нашей семьи, он приходил ежедневно, и они с бабушкой обсуждали все возможное на свете. А я был тогда еще маленьким и всего, конечно, не понимал. Только потом я узнал, что с ним случилось. После коммунистического переворота в Академии начались безжалостные гонения. Известные профессора и педагоги были изгнаны, студентам было запрещено работать с обнаженной натурой, вместо них на пьедесталах стояли рабочие в спецовках. Тихий перестал ходить на занятия, перестал общаться с друзьями и вскоре его забрали в армию.
Нелли Павласкова: Вот что рассказывает сам Мирослав Тихий об этом периоде своей жизни.
Мирослав Тихий: При коммунизме нам было запрещено рисовать обнаженных женщин. Мол, это уводит в сторону от построения социализма и от трудовых масс. Как только это запретили, я перестал ходить в Академию. Гулял в соседнем парке Стромовка все дни, но потом все-таки зашел посмотреть, что там происходит. И увидел, что в мастерской сидит парочка моих старых друзей, сидят и ничего не делают. Пришел ассистент профессора и обращается ко мне: «Господин Тихий, а почему вы не работаете?». А на постаменте для моделей стоял такой молодой парень и как-то странно держал одну руку. Я ответил: «Почему он так странно держит руку?» - «Он держит молоток». – «Но я никакого молотка не вижу». – «Мы в спешке не нашли никакого молотка, пишите по памяти. Молоток ищут и скоро принесут».
Нелли Павласкова: В страшные пятидесятые годы шпиономании и политических процессов, в дни опасности и преследований что-то случилось с психикой Тихого. Он попал в тюрьму, потом его мать добилась перевода сына в психиатрическую больницу в Опаве, где старый знакомый доктор Буксбаум был главным врачом. Там его держали до второй половины пятидесятых, пока не началась хрущевская оттепель. Тихий вернулся в Кийов, жил у родителей, получал грошовую инвалидную пенсию. Писал картины, упорно держась за свои старые привязанности – довоенный модернистский стиль, импрессионизм, кубизм. Говорит искусствовед Павел Ванчат.
Павел Ванчат: В шестидесятые годы его картины выставлялись на единственной экспозиции молодых художников в Брно, а потом он вообще перестал писать маслом, полностью перешел на рисунок с одной и той же тематикой – женщина.
В ужасающих условиях у него до сих пор хранится более двухсот таких рисунков, некоторые из них объедены крысами. В шестидесятые годы Тихий вообще перестал заботиться о своей внешности. Он не стриг волосы, отпустил бороду, носил и носит разорванную черную одежду. Это был антипод идеала нового социалистического человека. И он опять попадает на восемь лет в тюрьму и в психиатрическую больницу. В семидесятые годы полицейское давление на Тихого продолжается. Регулярно, накануне Первого мая и других коммунистических праздников, перед домом Тихого останавливалась полицейская машина, и его на два дня изолировали от общества. В марте 1972 года картины Тихого полиция выбросила на улицу и отобрала мастерскую в доме бабушки Буксбаум. Тихий снимает коморку у соседки, живет среди мышей и говорит: «Мыши – это мои сестры. Убивать их в мышеловках я не могу и хочу быть похоронен рядом с ними». И еще: «Я - пророк распада и пионер хаоса, ибо только из хаоса возникает что-то новое». Ужасающий беспорядок и грязь в его берлоге
– это его программа.
Нелли Павласкова: Когда Тихий начал ходить с фотоаппаратом собственного производства и фотографировать женщин в бассейне, в парке и на улицах города, милиция надеялась, что будет возможность арестовать его из-за какого-нибудь сексуального проступка. Но в его действиях не было ничего предосудительного, к женщинам он не приставал никогда. Отчаявшись, милиция обвинила его в нарушениях гигиены. Судебные эксперты указали на причину обвинения: в одежде Тихого были «со всей определенностью найдены две вши и кухонный таракан». На вопрос судьи, что он может сказать по этому пункту обвинения, Тихий ответил: «Призовите их в качестве свидетелей». О том, что в лице Тихого погиб незаурядный художник-живописец, пишет его друг Роман Буксбаум в монографии «Мирослав Тихий»:
Диктор: В семидесятые годы Тихий работает по дереву, делает графические листы. После потери мастерской он не мог больше приглашать женщин для портретирования, поэтому решил сам отправиться за ними. Тихий сознательно отказался от современных фотоаппаратов. Он отказался от достижений века, чтобы не подчиняться его требованиям вообще. Его рабочий день начинался рано утром. Уже в шесть часов утра он был в городе и фотографировал все, что видел, но, главным образом, свои любимые места: автобусный вокзал, главную площадь у костела, парк напротив гимназии. Фотографии он вкладывал в рамки собственного производства. На его фотографиях женские фигуры как будто чудом выплывают из импрессионистского света, олицетворяя не реальность, а иллюзию.
Нелли Павласкова: Сам художник раскрывает тайну своего успеха так:
Мирослав Тихий: Главное – это иметь плохой фотоаппарат. Если хочешь стать знаменитым – то делай свое дело плохо, хуже всех на свете. Красивое, пригожее, выпестованное – это уже никого не интересует.