«Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. Природа этих потребностей, — порождаются ли они, например, желудком или фантазией, — ничего не изменяет в деле. Дело также не в том, как именно удовлетворяет данная вещь человеческую потребность: непосредственно ли, как жизненное средство, т. е. как предмет потребления, или окольным путем, как средство производства.
Каждую полезную вещь, как, например, железо, бумагу и т.д., можно рассматривать с двух точек зрения: со стороны качества и со стороны количества. Каждая такая вещь есть совокупность многих свойств и поэтому может быть полезна различными своими сторонами.»
Эти строки Карл Маркс посвятил своему «незабвенному другу, смелому, верному, благородному, передовому борцу пролетариата Вильгельму Вольфу». Строчек этих было много, набралось три толстых тома под называнием «Капитал». Кто такой этот Вильгельм Вольф, скончавшийся в изгнании в середине позапрошлого века в английском Манчестере, сегодня мало кто помнит и знает. Да и сам основатель научного коммунизма не пользовался в последние годы большой популярностью, и лишь дети, в зависимости от страны проживания, принимали портреты импозантного бородатого дедушки за изображение Санта-Клауса или Деда Мороза.
Но грянул кризис. И листы бумаги с напечатанными на ней строчками «Капитала» оказались вдруг действительно полезны и востребованы. Рост спроса на "Капитал" на родине его творца оказался настолько большим, что издательству Карл Дитц Ферлаг пришлось печатать дополнительные экземпляры книги. А ведущее германское информационное агентство ДПА сообщило, что если совсем недавно годовой спрос на труд немецкого философа и экономиста составлял порядка 500 экземпляров, то в этом году было продано уже 2400 экземпляров "Капитала", и есть еще новые заявки. Книги в Германии дороги, значит, действительно, собираются читать.
Природа этой потребности рождена, скорее, не желудком, а все же фантазией – доказать очередной провал капитализма вообще и рынка в частности, которые, как то предсказывал Маркс, проходя циклы подъемов, кризисов и рецессий, все-таки никак не хотели становиться последней стадией собственного развития.
В СССР марксизм был объявлен не догмой, а руководством к действию, и марксистские постулаты приспосабливались под историю. Учившиеся в то время помнят, как преподаватели обществоведения в школах и истории КПСС в институтах объясняли, что коммунизм в страны Восточной Европы был принесен вовсе не на штыках Красной армии. Просто аккурат к середине сороковых в этих государствах, строго по Марксу, созрели предпосылки для социалистических революций, которые там и случились. Спрашивать, почему до революций не дозрели Италия с Францией и западная часть Германии, не рекомендовалось. Как и громко шутить о том, что Восточная Германия унаследовала от своего великого, без сомнения, соотечественника коммунистический манифест, а Западной достался капитал.
Впрочем, совсем уж людоедской марксистскую теорию сделали его последователи – Ленин, Сталин, Троцкий, Мао и Пол Пот, сам он таких рек крови не предвидел.
Не берусь предположить, сколь долгим будет сегодняшний интерес к Марксу, вероятнее всего угаснет вместе с кризисом. Но если популярность основоположника марксизма будет расти такими же темпами, то уже к ближайшему Рождеству его, по крайней мере, точно перестанут путать с Санта-Клаусом. Марксу, по большому счету, все равно, а Санте должно быть приятно.