Марина Тимашева: В этом году на многочисленных кинофестивалях Сергей Соловьев праздновал юбилей фильма «Асса» и рекламировал продолжение картины - «2-Асса-2», работой над которой, вроде бы, занят. Например, на «Кинотавре» в Сочи весь пляж завесили матерчатыми афишами с изображением героев новой ленты. Потом Сергей Соловьев, Станислав Говорухин и Сергей Бугаев (Африка) коротенечко и весело поговорили о том, что было и что станет, чтобы уступить место музыкантам. Сергей Шнуров и группа «Ленинград», представляющие новый проект, заполонили собой всю сцену, играли, как водится, ска, ругались, как принято, матом – к общему восторгу всех собравшихся на вечеринку мажоров. Дамы средних лет, густо увешанные бриллиантами, истово подпевали, особенно им удавался припев из единственного слова и ровно трех букв. Потом Шнуров быстро смотал шнуры, и группа ринулась на следующие выступления, а на сцену вышел Сергей Рыженко, в прошлом - лидер рок-группы «Футбол», игравший с «Последним шансом», «Машиной времени» и «ДДТ». Скрипач с консерваторским образованием, последние годы он и выступает со скрипкой. Вот, значит, вышло символично: старую «Ассу» представлял один-единственный человек. Ну, и сейчас мы с Сережей Рыженко повспоминаем то время и то кино.
Сергей Рыженко: С самой «Ассой» у меня связаны самые светлые воспоминания. Было впечатление, что люди просто собрались вместе отдохнуть, нормально пообщаться. Со стороны казалось – ну, между делом взяли, да и сняли кино. Я потом, задним числом, понял, что такие метры работали, как Соловьев, Лебешев. Для них это все действительно такая «моцартовская легкость». (На самом деле, никакой легкости у Моцарта не было, и спал он по два часа в сутки, и помер, поэтому, быстренько.) Потом, конечно, у меня было свое видение. Я взял сдуру и прочитал сценарий, и, естественно, у меня возникли какие-то картинки, свои собственные, которые, естественно, с реальной картинкой не совпали. Мне вообще все фильмы Соловьева больше нравятся задним числом, как старое вино - с годами только лучше становится. Хотя, казалось бы, «Асса» привязана ко времени, но мы видим большую степень условности в этой истории. И, опять же, такой феномен Соловьева: при кажущейся картинности персонажей, придуманности, они при этом абсолютно убедительны в своей фантасмагоричности и нереальности. Это второй фокус Соловьева, который заставляет постоянно удивляться. У него, конечно, есть свой кинематографический язык, абсолютно уникальный, признак большого мастера - свой почерк. Меня поразило его требование ко всей творческой группе относиться с уважением к этим мальчикам - рокерам, которые, в общем-то, персоны нон-грата были в то время. Он сам уважительно, с пиететом относился ко всем сам, и требовал этого от всей съемочной группы. Это меня тогда просто поразило. К тому же, был просто призыв к такому нормальному коллективному генерированию идей. И если ты предлагал что-то толковое, то это все воплощалось в фильме.
Марина Тимашева: Сережа, а ты как туда попал, ты помнишь?
Сергей Рыженко: Конечно, помню. Мне позвонил Боря Гребенщиков и сказал: «Не хочешь спеть мои песни? Я знаю, ты поешь некоторые». Я говорю: «Да, люблю, пою иногда в кругу друзей. А в чем дело?» . «Так и так, кино снимается такое». Я говорю: «А почему ты сам-то не споешь? У тебя, по-моему, тоже неплохо получается». Он говорит: «Понимаешь, в кадре их Африка поет, а если он будет петь моим голосом, то это дурдом». Причем Соловьев, как потом рассказывали, долго не понимал, в чем дело. И когда ему сказали, чтобы он представил, что вот Африка запоет голосом Кобзона, только тогда до него дошло, что это явное несовпадение. А сам говорит: «Африка никак не может это спеть, не певец Африка». Меня позвали, я спел культовые любимые песни, такие, как «Старик Козлодоев», «Мочалкин блюз», и в моем поле зрения появился новый объект - маленькая песенка, написанная специально для фильма. Дальше - больше. Мне говорят во время записи песен: «А, может, ты на скрипочке сыграешь?». Я говорю: «Легко». И с удовольствием сыграл «Мочалкин блюз», соло скрипичное. Причем, забавно, что они от меня требовали - и Боря, и Соловьев - во время записи этих песен абсолютного копирования Бориной манеры, и мне это настолько ловко удалось, как я потом убедился, что некоторые члены группы «Аквариум» говорили: «Как, разве это ты поешь?». Они были уверены, что это Боря поет. И, конечно, запутка пошла еще дальше, потому что в титрах не было написано, что это я пою эти песни. Я просто там фигурировал как «Сергей (скрипка)». То есть, персонаж, играющий на скрипке. Хотя я там играл на всем, в составе этого ресторанного ансамбля.
(Звучит песня «Мочалкин блюз» в исполнении Сергея Рыженко и Бориса Гребенщикова)
Естественно, третьим логическим ходом было: «А, может, все-таки ты снимешься с нами в этом кино?». Я говорю: «А где съемки будут?». « В Ялте». Я говорю: «Ну, с удовольствием». Какой же дурак не поедет в Ялту, тем более, зимой из этой заснеженной Москвы? А в Ялте все замечательно: и бассейн с морской водой с подогревом под открытым небом, с видом на заснеженные горы, и все 33 удовольствия, и знаменитые ялтинские колбаски на набережной, от которых аромат разносится. Вот чем, конечно, Ялта отличается от Сочи? В Сочи нет такой набережной. Это не город курортный, нет такой набережной, где люди променад устраивают классический, где можно выгуливать свою половину, своих чад и так чинно кланяться друг другу на променаде. При том, что мне само место страшно нравится. В Сочи тепло, хорошо, пальмы растут и вся ерунда прочая, которую я обожаю, я же сам южанин. Поэтому я предложил столицу сюда перенести навсегда и стать, наконец, нормальным горячим южным народом. В один ряд встать с итальянцами и испанцами.
Марина Тимашева: Сережа, фильм «Асса» заканчивался, как известно, песней группы «Кино», и Виктор Цой был в кадре, «Перемен мы ждем, перемен». И перемен мы дождались. Ты тогда, наверное, тоже находился в состоянии эйфории?
Сергей Рыженко: Я – нет. Вот я тебе честно скажу, я никогда не находился в состоянии эйфории. Я помню, как мне Саша Липницкий позвонил и говорит: «Идем гулять на Красную площадь!». Это когда кончился Советский Союз, когда пошел марш счастливчиков по Тверской, выплеснувшийся на Красную площадь. Я шел с гитарой, как с ненужным хламом, и мы пришли на Красную площадь, а тут еще люди, сильно похожие на туристов – членов клуба авторской песни, с суровыми лицами, в штормовках, понесли российский триколор. Я как-то запутался у них под ногами, и этот триколор протащили у меня над головой, мне пришлось присесть. Насколько было неправильное и уродливое государство, все эти 70 лет существования с античеловеческим лицом, и настолько мерзейшее пошло потом следующее десятилетие. Грустно мне было тогда очень, и предчувствия, к сожалению, меня не обманули. В общем, я очень отскочил от этих политических историй. Они хороши в таком радикальном возрасте, а дальше это все принимает, бывает, юмористический оттенок. В этом появляется какой-то элемент шоу, не всегда даже благовидного, как мне показалось.
Марина Тимашева: Из чего состоит жизнь музыканта Сергея Рыженко в этом, не очень симпатичном, времени?
Сергей Рыженко: Я всегда был вещью очень индивидуальной. Все мои детские мечты были быть каким-нибудь смотрителем маяка, лесником или сидеть на какой-нибудь гляциологической станции и сверять показания самописцев ледников. Больше мне ничего не хотелось. Мне всегда хотелось уединиться. Главное, чтобы было побольше книжек. А, в результате, парадокс судьбы, я оказался на сцене, и при этом как бы востребованный музыкант и артист. Но в силу какой-то неуживчивости характера, какой-то неконтактности, из-за того, что мне все быстро может надоесть, если это «все» приобретает характер взаимных обязательств, я, в результате, и оказался смотрителем маяка. То есть я занимаюсь этим делом совершенно индивидуально. Новые реалии просто продиктовали всю эту историю. То есть, когда я поиграл в группе «ДДТ» в очередной раз, я потом, когда оттуда благополучно ушел, решил возродить «Футбол» и успешно его возродил. Но оказалось, что содержание группы и, вообще, нянчание со всеми этими музыкантами, совершенно не для меня. Тогда пришлось делать такую коммерческую программу с пианистом, моим же клавишником, для того, чтобы просто выживать, кормить семью и себя. 18 лет по съемным квартирам пришлось скитаться. Если бы не добрые люди, так бы все это и дальше продолжалось. Среди чиновников такие тоже бывают, но очень редко. А поскольку я не могу все, что я делаю, делать формально, нечестно, и я не могу не получать удовольствия от этого, потому что я сойду с ума, то я сделал программу под себя - играть то, что мне нравится. Пусть это greatest hits всемирно известные, но они - объективно хорошие мелодии. Оказалось достаточно востребовано. Забавно, что и фильм «2-Асса-2», он, в общем-то, тоже об этом, о том, что так все радикально разделилось, казалось бы, с одной стороны, вот классическая музыка, успешные люди, с другой стороны, абсолютный андеграунд, но при этом люди-то одинаковые, что тот, что другой, они все равно одной крови и неважно, в каком жанре ты работаешь, неважно, что ты играешь, по большому счету. Важно, с какой степенью самоотдачи. Если ты отдаешь много, тебе и возвращается много.
Марина Тимашева: Сережа, ты образован как консерваторский скрипач, ты играл на обычной скрипке, теперь ты выходишь к людям со скрипкой современной. Техника игры на скрипке при этом остается прежней или что-то все-таки должно быть изменено?
Сергей Рыженко: Вот электрогитара от акустической гитары сильно отличается и по технической манере игры, и по количеству используемых эффектов на электрогитаре. Здесь эта скрипка «Ямаха». Соловьев говорит, что он Башмета спросил, а он говорит «Ямаха» - хороший инструмент, у него у самого два ямаховских инструмента. Не хочу делать никому рекламы, но они построили инструмент электронный, который, по качеству своего звучания, максимально похож на живую скрипку. Особенность моей программы в том, что она все-таки требует большого, громкого звука. И акустический инструмент таким звуком подзвучить просто нереально. Она всегда будет «заводиться», ловить посторонние шумы. В чем-то играть немножко легче, потому что у нее отсутствует большой корпус, а в чем-то играть гораздо сложнее, потому что все-таки это электрический инструмент, и вытащить из него настоящий, эмоциональный звук гораздо труднее, чем из акустического инструмента, вот всю эту мелкую нюансировку.
Марина Тимашева: А смычок вообще точно такой же?
Сергей Рыженко: Смычок абсолютно такой же. Хотя уже есть для таких скрипок и другие смычки. Я таким играл. Надо заказать в Америке, и стоит недорого, и ничего у него не летит. Там вообще какой-то синтетический материал используется.
Марина Тимашева: Получается что смычок, строго говоря, акустический?
Сергей Рыженко: Вся манера звукоизвлечения классическая на этом инструменте. Хотя я применяю и рок-н-ролльную манеру подачи звука, и формирование фразы, но сам способ доставания звука из этого инструмента все равно без классической постановки невозможен. Можно играть кантри музыку или фидл - народная скрипка в Англии и в Ирландии, там не требуется классической постановки, там другие критерии возникновения звука. Я же стараюсь играть эту программу с классической подачей. В чем фишка? Я ее для себя сформулировал. Я играю не в инструментальной манере, а в вокальной манере, потому что это все-таки вокальные вещи. Поэтому, это хоть и инструментальная интерпретация, здесь превалирует вокальное начало, песенное.
Марина Тимашева: Я понимаю, что на электрической гитаре можно играть классическую музыку, на акустической скрипке можно играть рок-н-ролльные вещи. Но вот если, например, на акустической скрипке ты будешь играть рок-н-ролл или какую-то современную музыку, или на электрической, условно говоря, скрипке ты будешь играть классическую музыку, потери будут очень значительны?
Сергей Рыженко: Конечно, ты Страдивари ничем не заменишь, никаким электронным инструментом, и никаким другим, даже очень хорошим акустическим инструментом. Есть абсолютный эталон, который ничем не заменим. А той же самой электронной скрипкой ты все равно создашь какое-то подобие живого звука. Но если ты будешь брать акустическую скрипку и пытаться это все играть, то, помимо технических сложностей с озвучиванием, у тебя возникнут и сложности формирования рок-н-ролльного драйва. Она будет трещать и хрипеть у тебя, и ты ее будешь насиловать, пережимая звук. А акустика может захлебываться звуком. Конечно, лучше классику в чистом виде, особенно то, что для скрипки соло написано, лучше играть на акустике. А музыку современную лучше играть на этом инструменте.
Марина Тимашева: В какой степени музыкант зависит от своего инструмента? Вот очень хороший музыкант, но у него что-то стряслось, ему надо играть концерт, а у него украли его дорогую скрипку и дали другую - слепили из того, что было.
Сергей Рыженко: Все зависит от степени индивидуальной близости музыканта с инструментом, насколько взаимопроникли они друг в друга, потому что инструмент это вещь мистическая. Когда ты в концерте что-то делаешь, то ты находишься не на земле. Если у тебя что-то получается, ясно, что звуки приходят откуда-то из другого мира, который гораздо лучше этого. Инструмент тебе либо позволяет это делать, либо не позволяет. То есть скрипка, естественно, с тобой вместе это делает и, конечно, отношения здесь возникают весьма и весьма сложные. У меня смычок как-то украли в клубе, я до сих пор больно ощущаю эту потерю. Другой смычок мне не может его заменить, потому что от смычка тоже очень много зависит.
Марина Тимашева: Сережа, магнитофоны, микрофоны они могут взять и начать безобразничать. Не хочет работать без всякой причины. Его можно обругать, можно сказать «Ах ты, такой-сякой, не работаешь, мешаешь мне» , а можно сказать: «Хорошенький, миленький, маленький, давай, попаши еще немножечко». Ты разговариваешь с инструментами, и если разговариваешь, то бранишься или нет?
Сергей Рыженко: Естественно, каждый раз, когда иду на концерт, я какие-то свои ритуальные слова произношу про себя, в том числе, естественно, прошу инструмент и всю аппаратуру нормально работать. Кто-то приезжал из легендарных, допустим « Deep Purple », давно еще, а им дали нашу аппаратуру, которая у всех хрипела, стонала и выла. Они включились, заиграли … пластинка, понимаешь, звучит. Потому что профи.
Марина Тимашева: Сережа, ты говоришь, что в титрах значишься не как Сергей Рыженко, а как Сергей (скрипка), вот, в результате, так и оказалось. Сергей-скрипка.
Сергей Рыженко: Я ведь годами не играл на инструменте и занимался, чем попало – шил штаны, благополучно продавал их на рынке, работал в службе 907 - секс по телефону, директором по связям с общественностью. Чем я только не зарабатывал себе на жизнь. Но, в результате, когда настали более или менее стабильные времена, оказалось, что наиболее естественно заниматься тем, чему тебя, во-первых, прилично научили, и под что ты, в общем-то, заточен.
Марина Тимашева: Кому из педагогов, ты, Сережа, чувствуешь себя обязанным?
Сергей Рыженко: Начиная с педагога музыкальной школы, это первый этап, самый важный. Потому что я - мальчик, который рос в неблагополучном районе города Севастополь, там сплошное хулиганье жило. В общем-то, надо быть адекватным в поведении, иначе ты - белая ворона и тебя вообще со свету сживут. И я хотел быть кем угодно, но только не музыкантом. Но меня так аккуратненько вели. Такая Антонина Васильевна Васильева была у меня, молодой тогда педагог, и, конечно, мама, которая каждый день меня заставляла минут 20 пилить на скрипочке. Она сначала в хор меня отдала, там обнаружилось, что у меня абсолютный слух, пианино у нас в доме не было, покупать с бухты-барахты тоже не хотелось, его особо и не купишь, поэтому меня на скрипочку отдали. Хоть из-под палки, но я худо-бедно закончил эту музыкальную школу, а к тому времени я в такой уже конфликт вступил с подростками в своем районе, что надо было просто ноги уносить. И это было тоже побудительным мотивом взять и поехать в Москву. Мне еще 16-ти лет не было, когда я поступил в Гнесинское училище и стал жить в общежитии, учиться, совершать все те глупости, которые совершают юноши, оторвавшись от родного дома. В училище тоже был замечательный педагог - Никитянский Семен Михайлович. А он вообще ученик Столярского. Это легендарная одесская школа, легендарный педагог, который воспитал кучу великих виртуозов наших, потом он был еще и ассистентом Мостраса. Скажем, под редакцией Мостраса «Сонаты и партиты Баха» играются. И в институте Гнесинском был замечательный педагог, завкафедрой, покойная ныне Ахтямова Халида, она ученица Ойстраха. Там - Столярский, тут - Ойстрах. А потом, когда я пытался дожать до конца свое образование, хотя я уже, в общем, занимался совсем не этим делом, а уже играл в «Машине времени», меня с удовольствием взяли в Одесскую консерваторию, и я там учился у Истоминой, а она ученица Янкелевича. Из всех этих школ я почерпнул что-то, взял для себя, но все равно свою манеру потом вырабатывал сам. Этому нигде не учат. В скрипичной классической музыке для меня всегда эталоном игры была игра Когана Леонида. А к Ойстраху я всегда ровно дышал, он не вызывал во мне той эмоциональной отдачи, как Коган - в этой насыщенности звука, богатой, сочной, в этой яркости фразы, построения, вот в этой бриллиантовой филигранной технике, когда все отчетливо, каждая нота вколачивается как серебряный гвоздь серебряным молотком на свое место. Мне нравится все-таки более эмоциональная манера, нежели такое ровное классическое исполнение. Может, это недостаток вкуса моего, провинциализм.
Марина Тимашева: А существует ли еще в живой природе рок-музыка?
Сергей Рыженко: Она всегда существовала, и всегда рокеры были среди музыкантов. То есть, это как бы та степень пассионарности и эмоциональной отдачи, которую человек позволяет себе на сцене и способен это индуцировать в себе. Вот тот же Паганини, это такой нормальный рок-музыкант своего времени. Просто рок-музыка все-таки появилась, во многом благодаря изменению технических средств и упрощению музыкального стиля до того, что ты простыми способами можешь выразить очень яркую эмоциональную идею. И для этого не надо быть семи пядей во лбу, не надо иметь академическое музыкальное образование. Вот, в чем прелесть этого. Если тебе есть что выплеснуть, ты можешь – раз, немножко позанимавшись, выплеснуть это дело. Тут максимально короткий путь между творческим посылом и сердцами зрителей и слушателей, которые ты приобретешь. А в том виде, в каком сейчас все существует, мне это все давно и активно не нравится. Я в свое время своим друзьям рокерам говорил: «Вот когда вы будете уже не первой молодости, не первой свежести, вы, конечно, будете продолжать тянуть свою лямку, потому что больше ничего не умеете, а я в это время, наверное, буду играть на скрипке». Так и получилось, в конце концов.
Марина Тимашева: Я разговаривала с рок-музыкантом и скрипачом Сергеем Рыженко. Осталось сказать спасибо всем, кто продолжает слушать Радио Свобода, и – с наступающим вас, друзья, Новым Годом!