Самые интересные, на мой взгляд, книги этого года не объединяются ни в тематические, ни в стилистические группы. Пестрота — как в деревенском букете. И в центре букета — роман Тони Моррисон «Милосердие», действие которого происходит как раз в деревне... правда, в деревне XVII века.
Богатый фермер Джейкоб строит дом, который призван стать идеалом семейного очага. Джейкоб — хороший человек: он не жесток, он отказывается от применения на своей ферме рабского труда. Из двух женщин, которые заправляют его хозяйством, одна — индианка, другая — негритянка. Но счастья в его недостроенном доме нет — потому что все отношения там строятся на владении и подчинении, а не на любви и свободе.
Любимая моя черта таланта Тони Моррисон — умение замечать и описывать сложность человеческих отношений в ярких, иногда душераздирающих сценах.
Тони Моррисон афроамериканка, и в своих романах она в основном описывает жизнь чернокожих американцев. Но, к счастью, не для того, чтобы сделать это своей социальной миссией, а потому, что знает их жизнь лучше всякой другой. Ее искренность, внимание к деталям, писательский талант позволяют понять из ее книг душу народа лучше, чем из сотни социологических исследований.
«Республика страданий»
Исторические работы этого года разлетелись по разным эпохам: от новой биографии Макиавелли до книг, посвященных войне в Ираке. Одна работа, попавшая (как, впрочем, и роман Моррисон) в список книг, отобранных газетой The New York Times, — «Республика страданий. Смерть и американская Гражданская война». Ее автор, историк Дрю Фауст, как и все американцы, поражена чудовищными жертвами Гражданской войны, в которой за 4 года погибло 2 процента населения Соединенных Штатов — 620 000 человек. Но Фауст разбирает не причины братоубийственного кровопролития, а его следствия — феномен нового отношения к смерти.
Что в довоенной Америке считалось «хорошей смертью»? Смерть в кругу семьи, в присутствии священника, когда умирающий мог обратиться к Богу, покаяться, проститься с близкими. Поле боя аннулировало процесс «хорошей смерти», и родные боялись не только за жизни, но и за души солдат, умиравших без отпущения грехов.
В начале войны армия Севера была абсолютно не готова к «шабашу смерти». Не было подразделений санитаров и могильщиков, не хватало гробов, крестов, не было государственных кладбищ, не было опознавательных жетонов (солдаты носили при себе старые конверты с их именами и адресами семей). По опустевшим полям сражений бродили родственники — в надежде найти тело своего убитого сына или брата, и среди них — частные агенты, искавшие сыновей своих клиенток — престарелых матерей, которые за эту услугу отдавали агенту часть пенсий. К концу войны было создано всего пять национальных кладбищ, из которых три оплатили генералы Северной армии. Автор книги «Смерть и Гражданская война» считает, что только когда стало известно точное число убитых, до Америки дошел масштаб трагедии. И страна была так потрясена, что ей понадобилось искупление — новый культ — памяти погибших.
Но для Америки характерен и практичный подход. Генри Боудич, отец солдата, истекшего кровью на поле под Геттисбергом, положил остаток жизни на то, чтобы ввести в практику американской армии образцовую службу полевой скорой помощи. И во всех последующих войнах эта служба спасла тысячи солдатских жизней.
«Этикет» Эмили Пост
В жанре «легкой литературы» появилась в этом году увлекательная биография Эмили Пост, легендарной законодательницы хороших манер. Почему это напоминание о хороших манерах вышло именно сейчас? Спросите об этом у пассажиров нью-йоркского метро. Впрочем, и в 1922 году, когда впервые появилась ее книга «Этикет», она оказалась очень своевременной:
В чем же загадка успеха такой книги в предположительно бесклассовом обществе Америки. Вот как это объясняет историк Артур Шлессинджер:
В Америке, с ее миллионами иммигрантов из разных слоев общества, многих людей надо было учить не сморкаться в пальцы. В своей стране такие люди жили бы среди себе подобных, но в Америке они легко могли оказаться среди людей другого круга. Массовое обучение манерам было выравнивающим процессом демократического общества. Книги о хороших манерах выходили и раньше, но книги и статьи Эмили Пост отличались от остальных. Во-первых, она писала их как беллетристику, на примерах воображаемых семей. Но главное — в «Этикете» она предложила некую цель, возможность, соблазнительную для широкого читателя: Высшее общество Америки не горит желанием исключить из своего круга людей небогатых или рожденных в незнатных семьях, — писала Пост. — Это общество — ассоциация джентльменов и леди, для которых грамотная и вежливая речь, обаяние воспитанности, понимание светской любезности и инстинктивное внимание к чувствам и удобствам других людей являются главными рекомендациями». Эмили Пост сломала больше стен, разделяющих социальные слои американского общества, чем сам Франклин Рузвельт. Не знаю, можно ли делать такие далеко идущие выводы об исторической роли Эмили Пост, но американцы на разных уровнях воспитания и образования и до сих пор свято соблюдают ее указания: кашлянув во время разговора, непременно извиняются, а позвонив по телефону, непременно спрашивают: «есть ли у вас время поговорить со мной?»; никогда не звонят в чужие дома после 9-ти вечера, и в гостях никогда не ударяются в длинные монологи и не занимают внимание общества более, чем на пять минут. Кое-что из этого я и сама с благодарностью усвоила.