Марина Тимашева: 23 января в Первом павильоне Мосфильма будут вручены премии «Золотой Орел». В основных номинациях – «Адмирал», «Бумажный солдат», «Исчезнувшая империя», «Дикое поле», и «Все умрут, а я останусь». Странно, согласитесь, что члены Академии голосовали одновременно за фильмы, например, «Адмирал» и за «Все умрут, а я останусь». Прошу главного отборщика премии Кирилла Разлогова высказать свое мнение на этот счет.
Кирилл Разлогов: Вокруг той и другой картины много шума. Значительная часть голосования все-таки, во всех премиях, в том числе у журналистов, происходит, условно говоря, понаслышке. Мы слышали, что эта картина заметная, мы слышали, что картина показывалась в Каннах («Все умрут…»), в Венеции («Бумажный солдат» получил призы), мы слышали и знаем, что картина показывается во всех кинотеатрах в случае «Адмирала».
Марина Тимашева: Предваряя церемонию, президент Академии «Золотой Орел» режиссер Владимир Наумов любезно ответил на мой вопрос, что он думает о состоянии современного российского кинематографа.
Владимир Наумов: Мне лично кажется, что в нашем кинематографе существует самый нищий слой картин, такого амебоидального типа, где суть состоит в том, что режиссеры и все прочие опираются на фабулу – кто за кем погнался, кто кого поймал, где подстрелил, и по пути изнасиловал и ограбил. Это самое низшее, как мне кажется, направление в нашем кинематографе и самое обширное, которое приучило зрителя к тому, что ему уже этого хочется как наркотика, он уже этого жаждет. Второе - сюжетное кино, когда движение внутри картины происходит посредством человеческих характеров. Для примера- «Бег». Я говорю не о своей картине, а о Булгакове. Генерал Чарнота – бабник, картежник - играет в карты. В это время ему докладывают, что красные в монастырь ворвались. Крапчиков бежит к этому, он говорит: «Генерал Крапчиков, карты сданы, играйте». Продолжают играть. Крапчиков говорит: «Пас». Он говорит: «Получите». Тот получает. «Сосчитайте». «Какой считайте?! Везде стреляют, стекла летят, бьют!». «Считайте!». «Немножко не хватает». «Возьмите еще». Тот хватает, бежит к двери, его убивают. Если бы не генерал Чарнота с его дурацким характером, а, может быть, замечательным характером, то этот бы остался жить, сюжет повернулся бы в другом направлении. У Булгакова, как у крупных писателей, все построено на персонаже, на человеке, и он двигает сюжет. Мы про это забыли. И сейчас из пальца, не всегда, скажем так, чистого, высасываем эту фабулу и потом ее показываем на экране. Мы монтировать не умеем, сейчас мы склеиваем картины. Об этом надо тоже думать, потому что монтаж, соединение двух эпизодов, это огромная сила, на этой склейке, на этом шве, на этом шраме режиссер может сосредоточить огромный эмоциональный момент. И, последнее, это, что же там говорить, это Феллини, с совершенно потрясающий как бы простотой и совершенно потрясающий продуманностью, необыкновенно точной и глубокой, всех подробностей внутренних соединений. Вот мне бы не хватало в нашем кинематографе философских картин. Вы знаете, как в науке - есть фундаментальная наука и наука прикладная. Нам нужен фундаментальный кинематограф, который касался бы вопросов философии, поэтический кинематограф. Я не говорю, что нам не нужны фабульные картины, они нужны большому количеству людей, которые смотрят, отдыхают, следят, но нам нужно и серьезное, глубокое кино.
Марина Тимашева: На мой вопрос о положении дел в современном кино отвечает вице-президент Академии режиссер Геннадий Полока.
Геннадий Полока: Поколение послевоенное училось у золотой когорты нашего кинематографа, начиная с Эйзенштейна и Кулешова, на которой до сих пор держится авторитет нашего кино. А в том кино был очень высокий уровень режиссерского мастерства. Как пианист, который играет чисто. Картины монтировали сами, а не какие не монтажеры. А нынешнее поколение отдает материал, и все. Когда я читаю в титрах, что там три режиссера по монтажу, я не понимаю, что они делают. Продюсеры, наиболее передовые, жалуются на то, что талантливые люди часто не владеют мастерством чисто техническим. Когда мы учились, у нас были такие предметы, как рисунок, фотокомпозиция и операторское мастерство. Сегодня этих предметов нет в программе учебной. Причем западные киношколы, где я часто мастер-классы читаю, там классическая программа Кулешова-Эйзенштейна, там это есть. В наиболее чистом виде та программа, по которой мы учились, существует в Америке, во Франции, в Польше. У нас, к сожалению, с этим делом неважно. Другое дело, что я очень сожалею, что в пятерку номинантов премии «Золотой Орел» не попала картина «Пленный». Видно, что это одна рука делала все - и артистов отбирала одна рука, никто ему их не подбирал, и репетировал он сам, а не нанятый человек и музыку монтировал он сам, а не какой-то человек, и кадр ставил он. Понимаете, это картина наиболее авторская и мастеровито сделанная. Вообще, в наше время, когда реклама определяет порой интерес к картине, без рекламы самая замечательная, самая кассовая картина сегодня не пройдет. У нас успех картины складывается из трех компонентов: успех у профессионалов и коллег, у критиков, и у зрителя. Так вот зритель у нас ушел, мы его потеряли, а сейчас он возвращается, и очень трудно, а все эти разговоры, что, якобы, наше кино хорошо прокатывается, это разговоры, в которых заинтересованы прокатчики, чтобы была видимость, что все хорошо. Я думаю, что без государственного проката, как в Германии, скажем, там, так называемый, клубный прокат, мы из этого положения не выйдем. Путь нет, скажем, артистов такого уровня как Ульянов, такого масштаба. Но средние артисты - очень крепкие.
Марина Тимашева: Тут Геннадий Полока почти прямо цитирует пьесу Чехова «Чайка». В ней доктор Дорн говорит: «Больших дарований теперь мало, зато средний артист стал значительно выше».
Геннадий Полока: Вы понимаете, средний артист часто определяет уровень кинематографа. Это вот покойный Филатов сказал очень точно. Я бы хотел отметить в этих картинах, что там даже в ролях не то, что второстепенных, а в третьестепенных пристойно очень играют. Другое дело, что жалко, что мрачноватое кино все-таки. Жалко. Иногда, когда смотришь 25 наших картин подряд, у меня на несколько дней пропадает аппетит, я на мясо не могу смотреть, какие-то естественные жизненные функции вдруг исчезают, и тогда невольно я беру какую-то старую американскую картину, которая считается плохой, смотрю, и немножко распускаюсь. Знаете, когда у нас стали подражать американскому кино, блокбастеры делать, я вспоминаю, как я посмотрел «Комнату Марвина», скромную американскую картину, на нашем фестивале, ее де Ниро привез, он был там продюсером. И там действие происходит в кабинете врача и в комнате Марвина, этого старика, и больше ничего. И насколько это зрелищное кино, и как оторваться невозможно. А сейчас есть порой картины, в которых чего только нет, все есть, вот если существуют какие-то выразительные киносредства, и их выписать на бумагу, то они все всунуты в одну картину. Сейчас что спасает? В дорогих кинотеатрах есть бары, и администрация разрешает выходить во время фильма. 10 минут посмотрели, вышли, приняли, немножко поболтали, ну, пойдем дальше посмотрим. Пошли, дальше посмотрели. Но все-таки надо надеяться. Уж таких, как несколько лет назад, любительски сляпанных картин в этом потоке почти нет.
Марина Тимашева: Слушать Владимира Наумова и Геннадия Полоку было чистым удовольствием. Наконец-то кинематографисты заговорили о сути того дела, которому посвятили свою жизнь. И что же? Поступает информация: на 6 февраля в Пресненском суде города Москвы назначено слушание по иску, вроде как поданному Василием Ливановым и тем самым Владимиром Наумовым к руководству Союза кинематографистов. Они обвиняют, грубо говоря, своего друга и коллегу Никиту Михалкова в недолжной организации съезда. Руководство Союза охотно, естественно, признает свою вину, ведь сам Никита Михалков неоднократно заявлял, что не считает съезд легитимным. А если суд признает правоту подателей иска, то выходит, тем самым, признает и не легитимность съезда. И выйдет все так, как нужно Никите Сергеевичу. И вот в воздухе повисает вопрос: зачем немолодым и уважаемым людям, тем же Ливанову или Наумову, участвовать в этой малосимпатичной интриге?