Владимир Кара-Мурза: 18 апреля в Читу прилетел директор ФСИН России Александр Реймер, и сразу же направился в Краснокаменск, где накануне осужденные сожгли колонию № 10. Уже на месте глава ведомства провел осмотр территории, посетил помещения, после чего провел совещание с участием руководителей центрального аппарата. В первую очередь генерал-полковника интересовал вопрос, какие меры предприняты по устранению последствий чрезвычайной ситуации. Между тем, вывоз заключенных из колонии продолжается. По информации краевой прокуратуры на данный момент этапированы уже 515 осужденных. К концу дня их будет уже 700. Колония общего режима номер 10, которая расположена в 550 километрах от Читы, известна тем, что здесь в 2005—2006 годах отбывал наказание экс-глава ЮКОСа Михаил Ходорковский. По информации Краснокаменской межрайонной прокуратуры, поджог в колонии номер 10 города Краснокаменск совершила группа осужденных. Следствие выявило 25 организаторов и участников поджога. Подозреваемые изолированы от основной массы заключенных. Однако правозащитники настаивают на том, что разом вспыхнувший пожар во всех спальных помещениях, отделенных друг от друга – это шаг отчаяния большинства осужденных, не имеющих других способов обратить внимание на свое бедственное положение общественности и надзорных органов. "Последний месяц в забайкальский правозащитный центр поступали сведения о том, что осужденные ИК-10 режут себе вены и объявляют голодовки. Объяснялось это произволом персонала учреждения. Якобы в колонии есть отряд, где руками лояльных зеков "ломают" тех непокорных, кто отказывался сотрудничать с администрацией".
Какие пороки службы исполнения наказаний вскрыл поджог в колонии в Краснокаменске, об этом мы сегодня говорим с Валерием Борщевым, бывшим депутатом Государственной думы, членом Московской Хельсинской группы и Алексеем Розуваном, генерал-лейтенантом милиции в отставке, депутатом Государственной думы от фракции "Единая Россия". Насколько типична ситуация, вскрывшаяся в колонии № 10 Краснокаменска?
Валерий Борщев: Вы знаете, в свое время вот эти методы борьбы так называемой с отрицательным контингентом были весьма распространены. То есть существовали секции дисциплины и порядка, и руками этих активистов, членов секции дисциплины и порядка оказывалось определенное давление, нередко физическое, которое вызывало острое напряжение. Я выезжал в свое время в Льговскую колонию, там тоже вспыхнул бунт. Там 800 человек порезали себе вены, и именно это был протест против этого давления секции дисциплины и порядка. Слава богу, после нашего протеста министр юстиции согласился с нами и секции дисциплины и порядка упразднены. Но тем не менее, вот эти методы так называемой борьбы с отрицательным контингентом через активистов сохранились, и это очень опасно. Одно дело, когда осуществляет какие-то действия администрация, они тоже нередко переходят за рамки, но тем не менее, есть понимание, а когда этим занимается такой же заключенный, да и не такой же, а он чувствует безнаказанность, поскольку он выделен, вот эти люди часто действительно переступают грани. Поэтому то, что сообщают правозащитники забайкальские, то, что существовал такой отряд, где осуществлялся прессинг – это очень страшно. Я думаю, что этот отряд напоминает активистов секции дисциплины и порядка. Увы, от этой методики колонии не избавились, хотя в России высказывалась отрицательная оценка секций дисциплины и порядка, опоры на так называемый актив, но тем не менее, увы, от этой практики отказались, она приводит к таким вещам, которые возникли в этой колонии, к бунту.
Владимир Кара-Мурза: Алексей Михайлович, как вы считаете, почему так живучи пережитки прежней систему исполнения наказаний?
Алексей Розуван: Вы знаете, то, что говорил господин Борщев – это догадки и предпосылки. Насколько я знаю, идет проверка, которую проводит прокуратура края, федеральная служба наказаний во главе с руководителем. И был ли такой незаконный прессинг через специальный отряд, созданный по инициативе администрации – это еще не подтверждено. Если действительно был такой отряд, где использовали незаконные методы воздействия на заключенных с тех, чтобы их перевоспитывать с помощью различного рода приемов незаконных, конечно, это недопустимо, и это действительно могло привести к нежелательным эмоциям со стороны лиц, отбывающих наказание. Но это еще надо доказать. Не исключено, что отрицательно настроенная группа осужденных, отбывающих наказание, могли спровоцировать беспорядки в ответ на законное требование администрации соблюдать режим, вставать по подъему в указанное время и так далее. Поэтому здесь все-таки я бы не стал сразу говорить о том, что этот бунт был вызван неправомерными действиями администрации, что это протест на действия работников колонии. Все-таки надо разобраться, если действительно это было так, конечно, руководство колонии, другие лица, виновные в этом, должны быть наказаны. Я уверен, что в этом дело объективно разберется руководства ФСИНа и прокуратура края, а так заявлять без оснований и преждевременно нельзя.
Владимир Кара-Мурза: Наум Ним, правозащитник, главный редактор журналов "Неволя" и "Индекс: досье на цензуру", по крупицам собирает информацию о происходящем.
Наум Ним: Хотелось бы как можно больше узнать, но туда не прозвониться, в управление не прозвониться, в главном управлении ФСИН комментариев не дают. Это невиданно. Я не знаю, как это позволили, но это жест отчаяния. Знаете стихи Домбровского, когда человек поджигает карцер, в котором сидит. Такой образ, что уже все, хуже быть не может. Как можно было довести людей до этого состояния, как работала оперативная часть, что не смогли это дело заранее узнать и как-то предотвратить. Ущерб такой, как они жить будут? Может быть не редчайшая ситуация, тот беспредел, который там был, но то, что спалили всю колонию, не просто один корпус – это очень редко. Я другого такого случая не могу вспомнить.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, можно ли считать из ряда вон выходящим жестом отчаяния поджег колонии, в которой находишься, со стороны заключенных?
Валерий Борщев: Конечно, надо разбираться более тщательно, мы пользуемся той информацией, которую нам дали правозащитники. Но чтобы выйти на такое, я часто занимался конфликтами, часто занимался какими-то такими проявлениями протеста, и по характеру протестов можно судить о серьезности конфликта, о правомерности возмущения. Та же самая Льговская колония, там это потом подтвердилось, там было избиение палками, было сексуальное домогательство, там было много чего, Генеральная прокуратура с этим разобралась, многие вещи были установлены. И вот тогда-то, ни много, ни мало, 800 человек вскрыли себе вены. Тут тоже массовый протест. Если бы это речь шла о деструктивном поведении какой-то группы, то это выглядело бы иначе, это было бы не так демонстративно и не так массово. А вот взять и поджечь, а в итоге сжечь все помещения колонии, здесь должна быть консолидация, здесь должно быть действительно, что люди пришли к общему решению, что надо выразить таким образом протест. Я думаю, что там были серьезные причины для такого протеста.
Владимир Кара-Мурза: Какие бы шаги предприняло руководство службы в советское время в этой ситуации?
Алексей Розуван: Во-первых, мне бы хотелось сказать то, что, безусловно, недоработки руководства колонии, оперативного состава налицо. По смыслу того преступления, которое совершено, явно оно подготовлено. Были подготовлены факелы, в ночное время начался бунт. И безусловно, оперативный состав обязан был располагать информацией о готовящемся преступлении. Необходимо было, безусловно, выявить организаторов, защитников, привлечь их к ответственности, кого-то в штрафной изолятор направить, кого-то отправить в другие колонии, изолировав. В отношении тех 18-летних, которые прибыли из детских колоний для дальнейшего прохождения наказания, можно было привлечь для воспитательной работы и родителей. Целый ряд других мер, которые бы не позволили совершиться этому чрезвычайному происшествию. Безусловно, здесь недоработка руководства колонии, оперативного состава налицо, я уверен, что оценка этому руководством федеральной службы исполнения наказаний, прокуратурой будет дана.
Что касается вашего вопроса, что бы предприняло руководство подобных учреждений в советские время, то, собственно говоря, работа ничем не отличается. Есть оперативные службы в местах лишения свободы, которые должны контролировать настроения среди осужденных и в случае выявления преступных замыслов, замыслов, связанных с совершением конкретных преступлений против личности, подобных преступлений, организованных бунтов, поджогов, массовых беспорядков и так далее, есть методы оперативно-следственной работы, которые применяются и в принципе заранее о готовящихся подобного рода преступлениях, преступных замыслов, можно это успешно предотвращать. Я думаю, что, к сожалению, этот опыт работы в советское время и в настоящее время не был использован в силу каких-то причин, то ли неопытный оперативный состав, может быть информация была, но недооценили. Я не могу сказать. Я думаю, что оценку даст комиссия, которая находится сейчас на месте.
Владимир Кара-Мурза: Александр Подрабинек, правозащитник, бывший советский политзаключенный, не удивлен тем, что дело получило широкую огласку.
Александр Подрабинек: Я думаю, что стало известно так широко именно потому, что это Краснокаменск, где сидел Ходорковский. В принципе таких случаев всегда было много и сейчас хватает. Конечно, власти будут говорить, что это такие-сякие плохие уголовники в целях бандитизма и тому подобное. Но на самом деле это люди делают от отчаяния, от того, что возможно добиться никакой справедливости. Когда беспредел администрации зашкаливает, то люди вынуждены идти на такие крайние действия, в том числе лагерные бунты, поджоги строений. Мне картина абсолютно ясна, что там происходило. Копится по капле ментовской беспредел, беспредел администрации лагеря, а потом какая-то вроде, казалось бы, незначительная мелочь, все взрывается, все начинает полыхать, у людей кончается терпение, они вскрываются, они режут себе вены, бунтуют, как только возможно. Это от полной безысходности и от абсолютного беззакония в местах лишения свободы.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвички Любови Семеновны.
Слушательница: Добрый день. У меня вопрос к представителю "Единой России". Вы знаете, у меня мой опыт общения с прокуратурой, милицией, судами говорит о том, что со мной обращаются, с пенсионером, инвалидом, как с оккупированной. Мошенничество на мошенничестве, грабят по-черному. Неужели вы можете говорить о каком-то доверии прокуратуре, судам и милиции. Я не знаю, из каких данных вы исходите, что, вот, прокуратура разберется. Я представляю, как с осужденными, из которых, вероятно, многие невинно засужены, обращаются еще хуже.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, подорвано ли доверие к органам российского правосудия?
Алексей Розуван: К сожалению, есть примеры такого недобросовестного отношения работников правоохранительных органов к исполнению своих обязанностей. Есть элементы прямого предательства, крышевания и так далее. И об этом сегодня открыто мы говорим. Но все-таки я бы не стал мазать черным всю правоохранительную систему нашей страны, и органы внутренних дел, и прокуратуру, и судебные органы. Все-таки, чтобы ни случалось, большинство этих сотрудников добросовестно и честно выполняют свой служебный долг. Если мы говорим о конкретных нарушениях со стороны сотрудников правоохранительных структур, надо именно о нем говорить. Надо говорить о том, какие меры приняты вышестоящие руководители на действия того или иного сотрудника. А так в целом говорить о недоверии к нашей правоохранительной системе нельзя, мы просто будем рубить сук, на котором сидим.
Мы же не говорим о том, что у нас вся плохая медицина, если какой-то врач неудачно сделал операцию и забыл, зашил ножницы или ватный тампон после операции, и после этого человек умер. Да, это плохой врач, это плохой специалист, мы его должны осудить. Но мы не будем говорить, что у нас плохие все хирурги, у нас все плохие медики. При всем том наша медицина решает вопросы, когда нам плохо, мы обращаемся не к американскому хирургу, а именно к нашим. Так же к работникам милиции, плохо случится, мы обращаемся к нашим милиционерам. Сегодня ежедневно ребята в милицейских погонах, прокурорских, следственного комитета выезжают на места происшествий, рискуют жизнью. Ежедневно получают ранения гибнут и так далее. Это члены нашего общества и с пороками, которые у них есть, надо бороться нам всем. Но я не могу согласиться с мнением уважаемой москвички, которая сказала, что никому нельзя верить. Я уверен, что в этой ситуации, которая произошла в колонии, разберутся в причинах и будут расставлены точки над i и будут наказаны и те, кто непосредственно организовал этот поджог, кто непосредственно исполнял преступные деяния, и в то же время будут приняты меры к тем руководителям, к тем исполнителям, которые в силу своих обязанностей не сделали все для того, чтобы своевременно предотвратить это преступление и принять меры к виновным до того, как они совершили это правонарушение.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, случайно ли совпадение, что Михаила Ходорковского этапировали именно в такую колонию, и каковы были бы масштабы скандала, если бы он находился в момент этого чрезвычайного происшествия?
Валерий Борщев: Вы знаете, эта колония раньше была, никаких тревожных вестей оттуда не поступало. Я был у Ходорковского в "Матросской тишине", члены нашей наблюдательной комиссии посещали его. Мы больше интересовались условиями содержания "Матросской тишины", но если бы что-то было бы тревожное в этой колонии, он бы сообщил нам. Он знал, что мы занимаемся вопросами контроля над тюрьмами. Это действительно ситуация изменилась недавно, когда уже Ходорковский был в Москве, шел процесс, это в его отсутствие ситуация изменилась. Разумеется, к этой колонии внимание особое, оно всегда было особое, сейчас, разумеется. Тут вот в чем дело. Дело в том, что у нас не отработан механизм реагирования на тревожные симптомы. Даже такой факт нормальной критерий: прокуратура реагирует, если будет 50 вскрытий вен, реальных, символических, чаще символических. А если меньше, я был в Льговской колонии, там вначале вскрылось 36 человек – ноль реакции, а потом 800. 800 - уже была реакция. Так вот, если появляется какой-то сигнал тревожный, надо сразу вникать что там происходит. А они отнеслись к этому сигналу, я имею в виду и прокуратура, и УФСИН, и другие контролирующие органы, абсолютно равнодушно, беспечно. И ничего не предприняли, чтобы изучить ситуацию, чтобы понять причины нарастающего напряжения протеста, как-то изменить ситуацию. Нет, было равнодушие. В итоге, чтобы это равнодушие пробить, происходят такие масштабные проявления протеста. Это урок всем тем структурам, что если идет тревога, если появилось письмо жалобное, обрати на него внимание. А у нас ведь как получается: у нас только 2% жалоб считаются подтвержденными.
Владимир Кара-Мурза: Лев Пономарев, исполнительный директор общественного движения "За права человека", председатель фонда "В защиту заключенных", встревожен порядками, царящими в забайкальских колониях.
Лев Пономарев: В апреле 2010 года в Забайкальский край пришел новый начальник УФСИНа Забайкальского края Владимир Никитеев. Раньше он работал заместителем начальника УФСИНа Иркутской области, пошел на повышение. Иркутская область знаменита тем, что там существует несколько пресс-зон, там заключенных часто пытают, выбивают явки с повинной. К сожалению, это продолжается многие годы. Но одновременно Иркутск хорошо отчитывается по раскрытию уголовных преступлений, как говорится, на хорошем счету. Поэтому это человек, который иркутские методы должен был претворять в Забайкальском крае, и он стал делать, это сразу отразилось по количеству жалоб. Правозащитники стали получать все больше и больше жалоб. Больше всего шло из тех колоний, которые ближе к Чите, то есть в самой Чите находятся - ИК-2, ИК-5, но приходили жалобы и из ИК-10, на это надо было обратить внимание. Но, к сожалению, жалобы не расследовались, прокуратура, как всегда, на это не обращала внимания.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвича Валерия.
Слушатель: Здравствуйте. Самое главное, хотелось бы вопрос генералу задать от "Единой России". У нас все генералы лукавят или только лукавят от "Единой России"? Поймите сами, 800 человек порезали себе вены - это же не два, не три, а он смеет говорить, что какие-то люди, какие-то факты не проверены. Если честно сказать, Россия эта "единая" всех достала, мы так жить не можем, все надоело. По поводу прокуратуры: прокуратура действительно не работает, ничего не делает. У меня есть знакомые в УВД, они, чтобы завести дело в прокуратуре, если раньше просто взятки мелкие приносили, сейчас меньше 5 тысяч не берут, чтобы возбудить уголовное дело, которое по факту, преступление совершено. Так что прокуратура у нас в России не работает.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, вредит ли коррупция раскрываемости преступлений подобного рода?
Алексей Розуван: Я бы хотел ответить товарищу, который задал вопрос по прокуратуре. Дело в том, что сейчас по закону прокуратура не имеет возможности возбуждать уголовные дела, она лишена этого права законом. Поэтому не знаю, кто и кому носит взятки и для чего. Дело возбуждают самостоятельно следственные подразделения, будь то следственные подразделения МВД, следственного комитета Российской Федерации, следственные подразделения наркоконтроля или Федеральной службы безопасности. О том, что есть определенные проблемы и недоработки в работе правоохранительных органов, я об этом уже говорил и еще раз повторяю, что нужно говорить о конкретных сотрудниках, о конкретных лицах, которые недобросовестно исполняют свой долг, и о них надо сигнализировать, если есть такие данные. Я уверен, что со стороны вышестоящих руководителей к таким сотрудникам будут приняты необходимые меры. Что касается 800 человек порезали вены, мы сейчас обсуждаем ситуацию в колонии № 10, где речь идет о поджоге, о беспорядках, а не о вскрытии вен.
Владимир Кара-Мурза: Он просто вспомнил льговский случай, который привел в пример Валерий Борщев. Сергей Бровченко, адвокат, бывший политический заключенный, доверяет версии о причинах беспорядков в колонии, где сидел Михаил Ходорковский.
Сергей Бровченко: Колония, где сидел Ходорковский, возможно и то, что начальство говорит правду. Я бы еще проверил 20 раз, потому что очень часто начальство дает необъективную информацию. Если общественный контроль, действительно имеющийся в проектах законов, то этот общественный контроль дал бы возможность лучше понимать обстановку, которая складывается в тех или иных местах лишения свободы, предупреждать преступления, в том числе эти несчастья, которые совершились в Краснокаменской колонии.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвича Евгения Николаевича.
Слушатель: Добрый вечер. Вы знаете, я с предыдущим согласен, я в возрасте, почти всю власть пережил, мне за 70. И вот когда я услышал генерал, да еще "Единая Россия", конечно, этому товарищу не верю абсолютно. Ведь "Единая Россия" сидит на государственном бюджете и отравляет нам жизнь. Два года тому назад они приняли закон о лесе, а кто-нибудь понес из них ответственность хоть какую-то, сколько горя это принесло в прошлом году. А теперь о воде. "Единая Россия" борется с народом, и этот бунт, который произошел, я думаю, вопрос о времени, 300 лет или 30 лет, русский медведь вылезет из берлоги и будет тогда бунт по всей стране. Они же собственно борются с народом и делают вид, что заботятся о народе. Как это так, половина в нищете, а им подавай Чемпионат мир по футболу или Сочи или Универсиаду. Соединенные Штаты такую же имеют территорию, но у них 300 миллионов, законы для всех едины, а у нас не едины. Вот как я услышал генерала из "Единой России", я понял – тут честности никакой не может быть.
Владимир Кара-Мурза: Заговорили о дорогостоящих проектах, а каковы сейчас масштабы и стандарты финансирования системы исполнения наказаний?
Валерий Борщев: Пока явно недостаточны. Но в связи с концепцией реформирования уголовно-исполнительной системы там предполагается увеличение финансирования, во всяком случае, этот вопрос обсуждается, потому что там планируется отказ от барачной системы, переход на камерную и так далее, замена воспитательных колоний воспитательными центрами. Там большая программа. Но вы знаете, я хотел бы развить мысль Сережи Бровченко. Он правильно сказал, да, прокуратура не реагировала, другие структуры, которые следили за колонией, не отреагировали на протесты. Но тут бы и общественно-наблюдательная комиссия, наблюдательный сконтроль, она и должна была сыграть свою роль. Мне неизвестно, есть ли в Забайкальском крае общественно-наблюдательная комиссия, во всяком случае, ничего не слышал, но тенденция, которая сейчас происходит, когда выдавливают правозащитников из общественно-наблюдательных комиссий и во многих регионах они чисто номинальные, не осуществляют общественный контроль, бывают такие эксцессы. Только при наличии реального общественного контроля мы можем снижать проявление таких ситуаций.
Владимир Кара-Мурза: Зоя Светова, обозреватель журнала "Нью таймс", считает, что избиения в колониях начались уже после отъезда Михаила Ходорковского.
Зоя Светова: Это никак не связано с Ходорковским. Там были заключенные, которые избивали других, активисты. Я так предполагаю, что просто они не смогли терпеть этого беспредела и подожгли колонию. Это такой бунт, это повсеместно происходит. Ходорковский в Москве, по-моему, три года сидит, еще до этого сидел в Чите, так что люди могли меняться. Я не думаю, если только какие-то люди остались, у которых были большие сроки, которые сидели в Краснокаменской колонии, люди, которые не согласны с администрацией, за малейшую провинность из закрывали на строгие сроки содержания, избивали, всякий был беспредел. Поэтому они в какой-то момент возмутились и подожгли эту колонию.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Ростовской области от радиослушателя Николая.
Слушатель: Здравствуйте. У меня такой вопрос: почему простой человек напишет письмо Путину и Медведеву, и лично в руки письмо не доходит. И комментарии по заключенным. Я был тех, кто поджог, отпустил. Потому что действительно доверху наши жалобы, а с зоны тем более не доходят. Я их оправдываю, они показали всему миру, какое у нас идет безобразие в России.
Владимир Кара-Мурза: Согласны, что у заключенных не было другого способа докричаться до истины, и они таким образом странным привлекли к ситуации внимание?
Алексей Розуван: Очень печально, что мы сегодня говорим только об одной версии, что в колонии был беспредел, что заключенные были доведены до отчаяния, что они совершили это для того, чтобы обозначить себя на весь мир, как сказал звонивший. Давайте мы будем исходить их того, что может быть и другая версия происходящего – элементарная уголовщина, когда верхушка колонии, уголовные преступные авторитеты не захотели подчиняться распорядку и организовали этот бунт. Эта версия тоже имеет право на существование. Поэтому, если мы говорим об объективности расследования, то давайте будем объективными и дождемся результатов. Может быть и одна причина, может быть и другая причина. И какая причина этого преступления, вот этого поджога была, все-таки пусть установит проверка, пусть установит расследование. Говорим о догадках, что там были безобразия, что там был пресс-отряд, но ведь это не доказано - это только предпосылки. Там же работают сотни людей, это наши россияне, у них есть семьи, у них есть дети, практически выносим им приговор, что это преступники, что это люди, которые недобросовестно выполняют служебный долг, что они довели заключенных до такого состояния. Я бы с таким мнением не согласился, надо дать возможность разобраться. И если это действительно было так, значит виновные должны быть наказаны, в том числе и со стороны администрации. А если это уголовно-преступные элементы организовали в ответ на законные требования администрации - это значит совершенно другая картина происходящего. Давайте будет объективны, нельзя судить только односторонне.
Владимир Кара-Мурза: Юрий Шмидт, адвокат Михаила Ходорковского, президент Российского комитета адвокатов "В защиту прав человека", рад тому, что Михаила Ходорковского не было на месте событий.
Юрий Шмидт: Единственное, в чем я твердо уверен, что его в этом поджоге не обвинят. Его могут обвинить в чем угодно - во взрыве в московском метро и в аэропорту Домодедово, все-таки он близко находится к этому месту, но в поджоге колонии его обвинят вряд ли. По-моему, это типичная колония, она похожа на многие другие, в которых мне случалось бывать. Говорят, что там был сухой апрель и сильный ветер, и поэтому от одного загоревшегося здания пламя очень быстро перенеслось на другие строения. Существует и версия о поджоге. Полагаю, что если был поджог, то сразу в нескольких местах. Как оно было реально - покажет расследование. Но факт, что колония практически перестала существовать – это очевидно.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Ленинградской области от радиослушателя Геннадия.
Слушатель: Добрый вечер. Я хочу спросить, что нужно сделать, чтобы подобного рода пожары и другие беспорядки не были возможны? И все-таки после разбирательства, какие выводы, на ваш взгляд, могут быть сделаны?
Валерий Борщев: Я думаю, что самый главный путь, чтобы было больше прозрачности. Чем более закрытая структура, чем более закрытая колония, тем больше почвы для произвола, для беззакония. Если у людей нет возможности, там действительно надо разбираться, но тот факт, что оттуда поступали сигналы, а на них не реагировали - это такие свидетельства есть. Конечно, их надо было проверять. Когда мне говорят с гордостью: что жалобы, 2% жалоб подтверждается. Меня это убивает. Потому что я разговаривал с людьми, которые пишут эти жалобы, часто их прессуют. Они напишут жалобу, а потом через другой канал передают: извините, я не мог подтвердить ее, потому что вы уедете, а мне тут оставаться. Поэтому самый главный путь – это прозрачность, контроль со стороны не только прокуратуры, а общественный контроль, депутатский контроль, контроль уполномоченного по правам человека. Эта система должны быть максимально прозрачной.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Невьянска от радиослушателя Александра.
Слушатель: Здравствуйте. У меня знакомый живет в городе Кировоград, у него была комната, от матери досталась, и владелец автостоянки его захватил с дружками-уголовниками, его били и заставили поехать в юстицию, подписать отказ от этой квартиры. Он заплатил какой-то долг, который и не просил. И вот это все передали мировому судье, дело всячески заматывают. Я слышал о коррупции, в начале программы выступающий говорил, что не меньше пяти тысяч и так далее, прокуратура не берет в рассмотрение дело. Я воочию впервые в жизни увидел то, что происходит. Этот богатый некто, у него три иномарки, такое происходит с человеком, и он не может добиться правды, это все переводят в мировой суд.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, отчаялись ли граждане особенно в российской глубинке добиться справедливости?
Алексей Розуван: Да нет, я бы сказал, сейчас во всех регионах попасть на прием к чиновникам никакой проблемы нет. Работают региональные приемные и партии "Единая Россия", приемные лидера партии Путина, приемные президента нашей страны Медведева, приемные губернатора, они сами принимают, заместители, руководители федеральных ведомств, УВД, прокуратура. Я не встречал в своем регионе и в Москве мне пишут, хотя это не мой округ избирательный, но когда люди обращаются, мы разбираемся, направляем письма в инстанции для принятия мер и так далее. Многие факты действительно подтверждаются, мы помогаем людям, решаем эти вопросы. Поэтому не надо так уж говорить о безысходности, что сегодня человек не может добиться правды. Конечно, судебная деятельность, здесь проблемы, мы, депутаты, не имеем права вмешиваться в работу судебно-следственную. Когда есть решение суда, рекомендуем обратиться в вышестоящий суд, рекомендуем обратиться в прокуратуру, чтобы было отменено решение и так далее. Здесь, конечно, люди не всегда остаются довольны и хотели бы, чтобы депутат или администратор отменил решение суда и сделал так, как хочет заявитель, но мы же живем в правовом государстве, суд есть суд, к сожалению, судебным решением одна сторона, как правило, остается недовольна.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Подмосковья от радиослушателя Александра Ивановича.
Слушатель: Добрый вечер, уважаемые. Спасибо за актуальную проблему. Вопрос к уважаемому генералу и депутату. Известно ли вам, что чиновники, госаппарат от самого верхнего уровня до низа, ссылаясь на статью 3 закона 59 Российской Федерации, переправляют письмо, которое направлено президенту, председателю Совета министров, генеральному прокурору, а те, ссылаясь на эту статью, переправляют ниже, и в конце концов вы получаете ответ от того бюрократа, на беспредел которого вы жалуетесь. И это уже система. Самое ужасное заключается в том, что происходит отрыв власти от народа, то есть не получают адекватную информацию правдивую о том, что происходит в стране. Это же страшное дело. Именно поэтому одна из причин того, что так удачно удалось развалить Советский Союз. И дальше: этот депутат говорил о том, что ведет бурную деятельность, что все у нас хорошо. А вы нам проценты назовите, что я за это время рассмотрел столько-то заявлений, взял их на контроль, со своими помощниками проверил. И не только проверил, но и добился того, чтобы справедливость восторжествовала, а виновный был наказан. Ведь у нас до чего дело дошло: освободили прокурора Московской области, и там разговоры шли страшные - игорный бизнес, что-то в этом плане. И он понес наказание? Нет. Он устроился прокурором на железную дорогу.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, может так быть, что жалобы заключенных, в частности, Краснокаменской 10 колонии не выходили за пределы службы исполнения наказаний и ходили по кругу?
Валерий Борщев: Тут действительно изменили правила внутреннего распорядка. Существует положение, что письма, адресованные генеральному прокурору, в Государственную думу, уполномоченному по правам человека, они не проходят цензуру, они отправляются сразу. Но написано в правилах внутреннего распорядка: если осужденный может решить вопрос, поднятый в этом письме, с администрацией, то письмо не посылается. Как это практически делается: вот он подает письмо, допустим, в генеральную прокуратуру, администрация видит адрес, вызывает: ты что написал, чем ты недоволен? Тем-то, тем-то. Расскажи, что ты там написал. Он рассказывает, естественно. Давай решим, давай это письмо не отправляй. И письмо в итоге не уходит. Вот эта норма появилась не так давно, ее надо убирать, поскольку таким образом блокируется выход жалоб, бесцензурные заявления, как полагается по закону, обращенные в контролирующие органы. Вот вам и следствие то, что происходит.
Владимир Кара-Мурза: Следует ли поломать эту систему, согласно которой жалоба попадает к своему обидчику?
Алексей Розуван: Если заключенный обращается в вышестоящую инстанцию о том, что какие-то неудобства в камере или притеснения со стороны заключенных терпят или просят еще какие-то вопросы решить на уровне колонии, изолятора, и администрация мест лишения свободы может этот вопрос решить на месте, на мой взгляд, зачем отправлять куда-то это письмо, когда этот вопрос решаем и здесь. Например, заключенного переводят в другую камеру по его просьбе, там он решает другой вопрос свидания и так далее, зачем ему отправлять куда-то? Его приглашают и говорят, что мы этот вопрос решим. Я считаю, это совершенно правильно. Но когда приходят жалобы заключенных, а они в основном приходят на судебные решения, на строгость наказания, на то, что не предоставляют условно-досрочное освобождение и так далее, в этой ситуации тот, кому направлено письмо, в частности, депутат не может решить вопрос, пересмотреть судебное решение или решить вопрос об условно-досрочном освобождении. Поэтому направляется в судебные или другие инстанции для того, чтобы рассмотрели вопрос и дали ответ и депутату, и заключенному. Это практикуется. Я не знаю ни одного примера, чтобы ко мне обратился заключенный и на его письмо мы не дали ответа. Другой вопрос, что положительно не всегда можно решить, не всегда пересмотришь приговор. Но человеку дается ответ, разъясняется и так далее. Поэтому я считаю, что система апробирована и срабатывает нормально.
Владимир Кара-Мурза: Ожидаете ли вы справедливого и детального расследования ЧП в Краснокаменской колонии № 10?
Валерий Борщев: Не знаю, посмотрим. Допустим, в Копейске прокуратура нормально отреагировала на ситуацию, где убили 4 заключенных, и Федеральная служба исполнения наказаний вначале хотела все это дело оправдать, и даже представители Общественной палаты ездили, тоже встали на стороне позиции Федеральной службы исполнения наказания. Уполномоченный по правам человека, прокуратура в этой ситуации заняли позицию достойную, и виновные сейчас на скамье подсудимых. Я надеюсь, что и здесь прокуратура примет разумное решение.