Иван Толстой: Пасхальное воскресенье с отцом Александром Шмеманом.
О празднике Пасхи в Евангелии от Луки сказано:
Отец Александр Шмеман: В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие; но нашли камень отваленным от гроба.
И, войдя, не нашли тела Господа Иисуса. Когда же недоумевали они о сем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда они были в страхе и наклонили лица [свои] к земле, сказали им: что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес.
Иван Толстой: Мы уже рассказывали в наших программах, что два года назад издательство Православного Свято-Тихоновского университета в Москве выпустило большой сборник радиобесед отца Александра Шмемана - более 500 воскресных программ, шедших на волнах Радио Свобода на протяжении трех десятилетий: с 1953 по 1983 год. Вскоре после аудиозаписей (подготовленных и оцифрованных его племянником Сергеем Осоргиным) вышла и печатная версия этих выступлений – два больших тома, в которых беседы были сгруппированы тематически: ''Вера и неверие'', ''Человек'', ''Основы христианства'', ''Религиозный опыт'', ''Таинство таинств'', ''Христианство и мир'', ''О христианской культуре'', ''Гонимы, но не оставлены''. Один из тематических разделов озаглавлен ''Праздники''. Сегодня, к празднику Пасхи, мы отобрали несколько фрагментов из бесед отца Александра и примеры литургического пения, записанного в церкви Свято-Владимирской семинарии в Крествуде под Нью-Йорком, как раз тогда, когда службу вел отец Александр.
Отец Александр Шмеман: Христос Воскресе!
Сегодня, в день Пасхи, возглас этот повторяется тысячи и тысячи раз, он повторяется всюду, где есть верующие, и каждый раз вызывает ту же удивительную, ясную радость. О чем же эта радость?
Я обращаюсь сейчас к тем, кто или сомневается в ней, или совсем ее не знает и не чувствует. Я говорю заранее: я не хочу ничего доказывать. Да и как бы я мог доказать, что это правда, что рано утром, в первый день недели, по рассказу Евангелия, женщины, пришедшие ко гробу своего распятого и на кресте умершего Учителя, нашли гроб пустым. И что когда они в страхе уходили от гроба, сам Иисус Христос встретил их и сказал им: ''Радуйтесь!''.
Я не могу доказать, что это правда, так же, как никто не может доказать, что это неправда. Но вот что я могу сказать и сказать честно, то есть так, как должен говорить человек человеку. Эта радость и уверенность, о которых говорит Евангелие, дошли до меня, дошли через тысячи лет, и наполняют меня радостью так же, как наполняли когда-то радостью тех, кто слышал эту необычайную весть.
Суеверие? Нет. Я изучал, как и все, и химию, и биологию, и физику, и историю, и я противник всякого суеверия. Я знаю силу науки, я знаю, что в нашем трезвом, будничном мире то, что умирает - умирает, и ничто не воскресает. И вот я верю всем умом, всем сердцем, верю в воскресение Христа, и верю не вопреки всем знаниям и наукам, а вместе с ними. И если слабым, приблизительным, ограниченным своим языком я должен объяснить, чем является для меня эта вера, радость, уверенность, то я скажу, прежде всего, что это не вера в чудо. Нет, не необъяснимое потрясающее чудо необъяснимо ворвалось тогда, в то утро в нашу историю, а открылась последняя правда о жизни. Смерть есть неправда о жизни. Жизнь не может, не должна распадаться, уничтожаться, исчезать. Не может быть мир одним огромным космическим кладбищем, по которому в смертном ужасе мечутся муравьи, приговоренные к смерти. Все учение Христа говорит: нет, это не правда, это тьма, это победа небытия, это страшная болезнь самой жизни. Но жизнь, - говорит Христос, - может быть исцелена, жизнь может снова поглотить собою смерть и распад. И вся вера во Христа есть вера в то, что он в себе явил эту жизнь с избытком, что он ею жил, и потому его жизнь оказалась сильнее смерти, и в ней умерла сама смерть.
Иван Толстой: Отец Александр Шмеман. Воскресная беседа о Пасхе, запись 1962 года. Как началось сотрудничество отца Александра с Радио Свобода? Вспоминает вдова, Юлиана Шмеман (запись сделана специально для нашей программы).
Юлиана Шмеман: Почти что с первого же дня нашего приезда в Америку из Франции к нему подошли люди из Радио Свобода и просили его говорить по радио русскому народу, русским слушателям. Для него это было всегда параллельно с его работой в Семинарии, где он был деканом, где он священствовал, где был его алтарь, где был смысл его жизни. Но эти его радиоскрипты были для него, с одной стороны, очень трудными и массу времени занимали, а времени у него никогда не было, но для него было совершенно очевидно, что это была его связь с той страной и с теми людьми, которые были его предками, которая была его страна, его язык и его сущность.
Он был, без малейшего сомнения, русский человек. Его связь с Россией была для него колоссальной радостью, когда он получал оттуда письма, которые свидетельствовали о том, что то, что он говорит, люди слышат и любят. И один из них был Солженицын, который тоже регулярно слушал его радиоскрипты. Так что для него это было, с одной стороны, обязательством, но обязательством, которое соответствовало его желанию и, без малейших сомнений, его природе настоящей.
Как он их писал? Он их писал всегда в последнюю минуту, иногда писал два или три подряд, потому что уезжал и надо было заранее. В последнюю минуту заключалось в том, что в 11 часов ночи он сажал меня в автомобиль, я должна была его беречь, а он через какие-то кусты, потому что что это был самый короткий путь, шел к секретарше, которая к нему была очень привязана, и давал ей скрипты, которые она должна была печатать на следующий день для того, чтобы он мог их говорить по радио.
Эти скрипты он должен был говорить ровно 9 минут. Он настолько привык к этому, что он, не смотря на часы, говорил ровно 9 минут. Его очень любили все те, которые продуцировали скрипты, очень любили с ним работать, потому что он был абсолютно надежный в своих передачах. И он был очень дружен со многим людьми, которые там были, потому что он для них был, я думаю, не только политик, социолог или историк, а он был священник, и он говорил о самом важном. Он это любил, потому что это была его связь с русским народом.
Иван Толстой: Воскресная беседа отца Александра о Нагорной проповеди, май 1958 года.
Отец Александр Шмеман: Увидев народ, Христос зашел на гору, и когда сел, приступили к нему ученики его и он учил их, говоря: Вы слышали, что сказано древним: око за око зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,
Это слова из Нагорной проповеди Христа, как она записана в Евангелии от Матфея. Они оставляют самую сердцевину нравственного учения христианства. И вот, когда антирелигиозная пропаганда говорит о религии вообще и о христианстве в частности, хочется спросить: почему никогда эта пропаганда не говорит о Нагорной проповеди и выраженном ею учении? Этот вопрос важен потому, что антирелигиозная пропаганда скрывает, что именно здесь вся сущность и святая святых христианской религии. Христос обличал религию своего времени и осуждал всякую внешнюю религиозность и обрядность задолго до современных присяжных борцов с религией. Он даже нарушал правила и законы этой внешней религиозности, чтобы показать, что сущность религии вовсе не в соблюдении внешних обрядов, а в учении ее, в новой жизни, в новой цели человеческого существования. Но обо всем этом антирелигиозная пропаганда предпочитает молчать. Гораздо проще указывать на недостатки и даже преступления религиозных людей, а этих преступлений было много, забывая, опять-таки, что нет на земле учения, теории, идеологии, которые не были бы нарушаемы теми, кто их исповедует. Но ведь это нечестный и несвободный метод.
Иван Толстой: О том, что значило Радио Свобода в жизни Александра Шмемана, рассказывает его сын, журналист Сергей Шмеман.
Сергей Шмеман: Отец Александр начал делать свои передачи по Радио Свобода с самого начала существования радио, он был один из первых, который передавал. Это была маленькая группа людей, и они абсолютно не знали, кто их слушает, слушают ли их. Но он с самого начала думал и был уверен, что он разговаривает со своими соотечественниками, что это не чужие, что это не иностранцы, что это свои же люди, просто у них нет доступа к какой-то информации, к каким-то мыслям. И вот он с ними как бы беседовал. Это так и называлось — ''беседы''. Это не были проповеди, это не были лекции, это не были какие-то поучения, это были беседы, он говорил со своими людьми. И когда начали его оттуда слушать, появились какие-то отклики, было ясно с самого начала, что его слушают и что это очень все для них важно и нужно. А для него это тоже было нужно, потому что у него, конечно, была миссия православия в Америке, миссия американцам, миссия всему миру, но в то же время он был сугубо русский человек и считал своим долгом жить, страдать и помогать русским, которые тогда жили за этой железной завесой. И я думаю, что это всегда была одна из главных задач его жизни. И в этих беседах он испробовал свои идеи, свои мысли, потому что он мог беседовать с американцами, с французами, а тут он беседовал с русскими и как бы утончал свои же мысли, они как бы в этом находили еще какую-то сторону, русскую. Так что для него, я думаю, Радио Свобода было с самого начала очень важной задачей и очень важной частью всей жизни.
Иван Толстой: О понимании христианского религиозного опыта, запись 1963 года.
Отец Александр Шмеман:
Даром все - легко ль смириться,
Годы мук, надежд, труда...
Был бы бог, так помолиться,
А как нету - что тогда?
Так написал недавно Твардовский в своей нашумевшей поэме, и эти слова наводят, пускай совсем косвенно, на размышления о понимании и непонимании христианского религиозного опыта. Противники религии всегда отождествляют религиозный опыт с опытом слабости, жажды в помощи, заступничестве, утешении. Человек, де, выдумал Бога, потому что он не мог добиться чего-то сам, и религия, таким образом, - от недостатка, от слабости, от страха. А как только недостаток восполняется, слабость заменяется силой и страх проходит, отмирает религия, делается ненужной и бессмысленной.
Такова теперь уже классическая схема, годами повторяющаяся во всех антирелигиозных изданиях и пособиях. Идея помощи Бога заменяется тут идеей человеческой солидарности и взаимопомощи. Так вот, хочется напомнить или, вернее, просто поведать, что схема эта не подходит к христианству. С какой-то очень глубокой точки зрения, христианство произвело религиозную революцию, означало переворот в понимании религии, как оно сложилось за бесконечные века, до христианского религиозного развития.
В чем заключалась эта революция? В том как раз, что Бог - в мире, в истории, во взаимоотношениях между людьми и во всей вообще жизни - действует через человека, в человеке и, больше того, как человек. Носителем божественного замысла о мире и божественной цели мира является человек, в этом смысл единственного, ни с чем не сравнимого места Христа в христианской религии.
До Христа все усилия религии, вся суть ее состояли в разграничении божественного, то есть, священного, таинственного, страшного, сверхъестественного, с одной стороны, а, с другой - человеческого, немого, естественного, природного. Бог ощущался как какая-то таинственная, непонятная сила, которую можно и нужно было только умилостивлять жертвами и слепо верить в нее. И христианская революция, сохраняющая свое подлинно революционное значение и сейчас, состояла в том, что это древнее ощущение Бога, ощущение, действительно насквозь пропитанное страхом и слабостью, было заменено.
Какое поистине высокое понимание человека, его свободы, разума, ответственности нужно было иметь, чтобы проповедовать Христа! Проповедовать, что решающее явление божественного, откровение Бога совершилось вот тут, в этом нищем учителе, который сам себя называл сыном человеческим. Утверждать, что в нем, в его любви, смирении, всепрощении, но и свободе, и мужестве, и полном отсутствии страха, что во всем этом, и не в чем другом, - говорил людям Бог. Вся полнота божества, - говорил о Христе апостол Павел, - обитала в нем телесно.
И еще. Бога никто не видел никогда, Христос его явил. Что это значит? Это значит, что в христианской вере, в христианском опыте действительным представителем и носителем Бога в мире, творцом божественного плана о мире и человеке является сам человек. Он - образ Бога, он - творец жизни и истории, он - носитель духа и истинной свободы. Не про человека ли сказано, что Бог славой и честью венчал его, и поставил его над делами рук своих. Не о человеке ли учит христианство, что он - хозяин и царь мира и что ему надлежит возделывать его, то есть творить. А если так, что самые основные установки антирелигиозной пропаганды оказываются и ложными, и бессмысленными.
Иван Толстой: Сын отца Александра - Сергей Шмеман - продолжает.
Сергей Шмеман: О значении Радио Свобода, я уверен, что именно с самого начала радио, в 50-х годах, он считал, что это очень важно, что именно такая станция, что это не иностранцы, которые поучают русских, которых и так получали всякие свои станции, там пропаганда была и без этого тяжелая, так что им не нужно было другой пропаганды. Русские были аллергичны, это я знаю, когда мы там жили, к пропаганде. А вот такая станция, где русские, где свои люди говорили со своими. Это была с самого начала и цель этого радио, и это было очень важно для слушателей. Я знаю, в России (слушатели это знают лучше меня) люди потом это записывали там, где не глушили, предавали, и все это было очень, очень нужно и ценно. И, я думаю, отец Александр тоже понимал, что именно такой контакт для русских с другими русскими за рубежом был всегда очень нужен и важен.
Иван Толстой: Одна из воскресных бесед отца Александра входила в цикл ''Религиозная философия'' и была посвящена христианскому отношению к миру. Запись 1967 года.
Отец Александр Шмеман: Для того, чтобы понять подлинное значение религиозного возрождения в западной христианской мысли, нужно напомнить о парадоксальном отношении христианства к миру. Тот, кто не знает христианства и церкви изнутри, может, читая Евангелие и христианскую литературу, прийти к выводу, что отношение это сводится к открытому противоречию. С одной стороны, как будто, цель христианства — спасти, обновить мир. Так, в Евангелии от Иоанна Христос говорит:
''Так возлюбил Бог мир, что отдал сына своего....''. И дальше: ''Я пришел не судить, а спасти мир''. А, вместе с тем, в писаниях того же евангелиста Иоанна мы встречаем прямо противоположные тексты. Например: ''Не любите мира, ни того, что в мире. Ибо все, что в мире, — похоть плоти, похоть очей и гордость житейская''. Тексты того и другого содержания можно было бы умножать до бесконечности. Отсюда и двойная установка христиан по отношению к миру. Так, мы можем, с одной стороны, рассматривать всю эту историю как строительство христианского мира. Действительно, ни одна мировая религия не вызвала такого вдохновения культуры, творчества, обновления искусства и литературы, как христианство. С другой стороны, та же христианская эра отмечена, как мы знаем, никогда не прекращавшимся уходом лучших, максималистически настроенных христиан в поиски того, что в Евангелии названо ''единым на потребу''. Лучший пример этого — создание, почти спонтанное, монашества в начале 4 века.
Я думаю, что очень важно понять подлинный смысл этого парадокса. Противоречие между христианским ''да'' по отношению к миру и христианским ''нет'', на деле есть противоречие кажущееся. Христианская мысль всегда напряженно боролась со всяким дуализмом, то есть с идеей, широко распространенной в древнем мире, согласно которой мир имеет два источника, или даже два Бога: одного - хорошего, светлого, а другого - злого и темного. Христианство всегда исповедовало твердо и ясно, что все в мире восходит к единому Богу, но христианство учит также, что мир этот свободен. То есть, что он может отказаться от Бога, сказать Богу ''нет''. Но тогда мир становится, с христианской точки зрения, злым и бессмысленным. И от этого злого мира христианин доложен отказаться и отречься. Но отказаться и отречься не во имя просто другого, загробного мира, а, прежде всего, во имя этого самого мира, во имя его восстановления в свободе и свете. Христианство учит, что Христос вернул людям знание подлинного мира и указал путь к его восстановлению. Христианское ''нет'' по отношению к миру открывается, таким образом, как условие и предпосылка христианского ''да''.
Иван Толстой: Отец Александр Шмеман о значении проповеди.
Отец Александр Шмеман: Очень характерно, что закон у нас говорит не о религиозной свободе, а о свободе культа. Вы можете, если хотите, ходить в церковь, слушать церковное пение. Это - свобода культа. Но вы не можете объявить в университете лекцию о смысле и происхождении этих образов и, главное, об их разумности, об их современности. Религия должна стать музеем, пережитком древности, и только в таком виде она и терпится властью.
Между тем, свобода культа и свобода религии - совсем не одно и то же, и для христианства, например, в этом различии вся суть дела. Ибо христианство вошло в мир как проповедь, и весь смысл его был в Евангелии, то есть в провозглашении благой вести, как надо перевести греческое слово ''евангелие''. Заповедь Христа своим последователям была: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всему, что существует. Апостолы, то есть посланники Христа, все время странствовали, и вся жизнь их была в проповеди, то есть в рассказе о Христе и объяснении его учения. И Римская империя преследовала христиан, сажала их в тюрьмы и приговаривала к смерти не за образы, а за проповедь опасного с ее точки зрения учения о распятом, умершем и воскресшем Господе. Иными словами, если бы апостолу Павлу сказали то, что сегодня говорит о религии диктатура и вдохновляемая ею казенная антирелигиозная пропаганда, а именно, что суть религии в храмах, таинственных обрядах и странных облачениях, апостол Павел очень бы удивился и, конечно, резко бы возражал. Потому что для него весь смысл религии был именно в целостном объяснении всего, во всеохватывающей истине. Эта истина, возможно, нелегка, но она объяснима, она не суеверие древнее. Но апостол Павел, и за ним все христиане, всегда говорили о новизне своей веры, о ее смысле, как разрыве со всем древним, суеверным и темным. Свет разума, свет во тьме - вот излюбленные, ключевые понятия христианства. Казенная пропаганда начинает с ложного утверждения: христианство - это культ древний и непонятный. И с него, с этого ложного утверждения, начинает свое обличение религии. Но, повторяю, это — ложь. Ложь потому, что именно с разоблачения регалии как культа начинается история христианства, и говорить нужно об его проповеди, только тогда спор о религии становится осмысленным и честным.
Иван Толстой: Каково прожить много лет бок-о-бок со священником? Вспоминает вдова Александра Шмемана Юлиана Шмеман.
Юлиана Шмеман: В нашей семье никогда не ставился вопрос: священник или не священник? Это было очевидно с самого начала моего знакомства с отцом Александром. Мы познакомились на лестнице, которая вела в церковь Святого Сергия Радонежского в день, когда было открытие Семинарии, института, где он учился для того, чтобы стать священником. Ему было 19, мне было 17 лет. С тех пор для нас обоих было очевидно, что часть нашей жизни, и не часть, а всецело наша жизнь была кругом его священства. И для наших детей это было совершенно нормально, это не было что-то особенно выходящее из нормальной жизни, это была наша семья — священник, трое детей и его жена.
У меня была своя очень активная жизнь, но вся наша жизнь была просвещена, весь свет исходил от того факта, что он — священник. И это было детям очевидно.
Мои дочери, например, всегда говорили: ''Мы, конечно, выйдем замуж за будущих священников''. И так и было, это было для них совершенно нормально. Для моего сына было нормально, что его отец вел семью, но никогда не вел ее каким-то авторитетом, а просто тем фактом, что для него вся его жизнь была основана на его священстве. Он был священник, это было основное.
Иван Толстой: Из цикла ''Религиозная философия''. Перемены в физике и христианская апологетика. Выступление по Радио Свобода 1967 года.
Отец Александр Шмеман: В прошлых наших беседах мы говорили о глубочайших переменах, происшедших в научном мировоззрении в связи с теориями, выдвинутыми таким учеными как Макс Планк, Эйнштейн, Гейзенберг и Эддингтон. Напомню здесь, что несчастный и ничем по существу не оправданный разрыв между религией и наукой произошел совсем не потому, что наука стала отрицать Бога, а потому, увы, что религия, главным образом в лице католической церкви, отождествила себя с одним только, вполне догматическим, научным мировоззрением. И во имя этого научного мировоззрения стала отвергать то, что составляет сущность науки, а именно движение ее вперед к никогда не законченному и не могущему быть законченным постижению мира и природы. Можно сказать, что разрыв этот достиг своей высшей точки в середине прошлого века, при римском Папе Пии IX, который решил как бы сделать невозможное - остановить движение и искание человеческого разума. Он издал свой знаменитый Cиллабус (или список) ложных учений, в которые, увы, попали все научные теории того времени. Но печальным парадоксом этого реакционного и неудачного поступка было то, что он запрещал пользование разумом, то есть именно то, что церковь провозгласила величайшим призванием и действительно божественным назначением человека. Иными словами, разрыв этот между наукой и религией был глубочайшим и трагическим недоразумением.
И уже с конца прошлого века начинаются попытки исцелить и преодолеть его, вернуться к той изначальной ценности веры и знания, что составляет одно из основных утверждений христианства. Одним из первых представителей этого движения был английский христианский ученый и мыслитель Стриттер, скончавшийся в преклонном возрасте в 1937 году. Стриттер считает, что изначальное единство человеческого сознания раскололось в истории на два основных миропонимания. Одно он называет ''механоморфическим'', а другое - ''антропоморфическим''. Первое, механоморфическое миропонимание воспринимает мир, прежде всего, как некий механизм или машину, и объясняет действие его в таких понятиях и категориях как материя, энергия, причина, следствие, и так дальше. Но, - продолжает Стриттер, - в этой гипотезе всегда оставались необъяснимые пробелы. И вот с революцией, происшедшей в самой физике, понимание мира с точки зрения твердых, материалистических атомов оказалось совершенно недостаточным. Стриттер утверждает, что вместо развенчанной механоморфической теории, жизнь и все ее своеобразие указывают нам на возможность и необходимость другой теории мира. Не без влияния знаменитого французского философа Бергсона Стриттер считает, что мир является сценой бесконечной творческой борьбы, процесса, который создает и выявляет все время высшие ценности и завершается явлением ценности всех ценностей, а именно - любви.
Но любовь, по Стриттеру, это не просто высшая форма жизни и энергии. Если мир мы постигаем, прежде всего, как жизнь, то жизнь мы должны брать в ее высшем проявлении - в разуме и в духе человека. Именно тут основа второго, антропоморфического понимания мира. Это утверждение, что в последней высоте человеческой жизни, в ее разумности и духовности находится ключ к пониманию и природы и всех ее последних тайн. Отсюда - необходимый переход к религии и к религиозному сознанию. Понятие Бога становится нужным как завершение, как последняя основа той идеи совершенства, которую мы находим как факт в человеческом сознании. Совершенным же человеком необходимо, нужно признать такого человека, в жизни которого совершенно явлена была творческая любовь. Таким человеком, - утверждает Стриттер, - был Иисус Христос. И, - как пишет Стриттер, - если основой жизни во всех ее проявлениях нужно признать любовь, если любовь составляет и являет динамическую реальность жизни, то в описании Христа мы не найдем более верных слов, как Сын человеческий. И можно сказать, что в наши дни налицо все элементы для большого и глубокого нового синтеза религии и науки.
Иван Толстой: Каковы были политические взгляды от Александра? Такой вопрос мы задали сыну проповедника Сергею Шмеману.
Сергей Шмеман: О политических взглядах священника, может, и не совсем уместно говорить. Он, конечно, очень интересовался американской и французской политикой и, конечно, он был очень ярый антикоммунист, но, я думаю, именно политические взгляды не играли главную роль в его передачах по радио или в его работе в Америке. Он все-таки был, в первую очередь, священник, проповедник, профессор. И это все профессии, в которых политика не играет и не должна играть центральную роль. В эмиграции он, конечно, был очень глубоко связан со всеми духовными лицами Свято-Сергиевской Академии и Института в Париже, тогда были там самые знатные богословы и философы из России. Но и также у него было много сотрудников, они выпускали ''Вестник'' с Никитой Алексеевичем Струве, который тоже играл большую роль в его жизни, и переписки со многими другими, которые там издавали, которые переписывались с Россией, которые интересовались русской культурой. У него, конечно, с ними была очень близкая и тесная связь.
Иван Толстой: Возвышение человека через христианство – такова была тема отца Александра в Воскресной беседе в начале 1959 года.
Отец Александр Шмеман: ''Христос на земле! Возноситесь!''. В этих словах выражена одна из самых главных идей христианства, совсем не соответствующая тому извращенному толкованию его, которое дается в антирелигиозной пропаганде. Это идея вознесения человека, возвращения ему его достоинства, его господства и свободы в мире. Если понятие Бога неотделимо от понятия власти и всемогущества, а в первобытных религиях даже от страшной тирании, то в образе Христа эта власть, прежде всего, сама себя смиряет. Христос, - говорит апостол Павел, - смирил себя и принял образ раба. Бог смиряется, чтобы человек возвысился. Древнему всемогущему Богу приносили жертвы, но Христос говорит: я милости хочу, а не жертвы. С христианством приходит конец всякому унижению и порабощению человека, и к нему, к человеку, обращен призыв — ''Возносись!'' - что значит: стань тем, чем ты задуман, исполни в себе образ свободы и совершенства, духовности и творчества. И когда христианство говорит о грехе, оно разумеет, прежде всего, измену человека самому себе, своему образу, человечности в себе. Грех - это не найти в себе этого образа, не поверить эту божественную печать свободы в себе и, тем самым, поработить себя всевозможными законами.
Иван Толстой: Вспоминает племянник отца Александра Сергей Осоргин.
Сергей Осоргин: Я по профессии - аудиоинженер, живу в Нью-Йорке, у меня своя студия. Мои воспоминания об отце Александре, я его помню с детства, со времен, когда я был подростком. Я всегда понимал, что дядя Саша был довольно важный человек. Хотя он был священник, я его называл ''дядя Саша''. Это было абсолютно нормально, он так хотел, я знал, что он так хотел. И это отражает его понимание роли священника в семье, в приходе, в мире. Священник - человек такой, как все другие, он понимал проблемы светской жизни. Было всегда очень весело с ним, он вообще все знал - про политику, про литературу, про искусство, про спорт, знал, что происходит в мире, в Америке, в России, во Франции. Он мог обсуждать все со всеми - и с детьми, и с родителями. В службе отца Александра, каждая секунда богослужения, как мне казалось, была просто его питанием. Его проповеди были всегда потрясающие, мы всегда выходили оттуда счастливые.
Как родилась идея скриптов отца Александра, как проходила реставрация? Идея родилась у тети Юлианы, которая нашла у себя дома коробку кассет, которые были все очень точно отмечены. Это были копии бесед, которые дядя Саша записывал. Тетя Юлиана поняла, что эти записи нужно опубликовать. Она знала, что я звукорежиссер, знала, что у меня своя студия, и она меня попросила помочь сохранить эти записи. Реставрация была очень длинной работой, я и мои мои помощники делали это, когда у нас был свободный час или два, и это заняло, я думаю, четыре года. Могу сказать, что эти записи имеют сегодня такое же значение, как и тогда.
Иван Толстой: Александр Шмеман – о Пушкине и религии. Запись 1978 года.
Отец Александр Шмеман: На первый, поверхностный взгляд, слова ''религия'', ''философия'' как будто плохо вяжутся и именем Пушкина. На деле, однако, это не так. Лучшие русские умы уже давно начали всматриваться и вдумываться в духовную глубину мира, созданного пушкинской поэзией. Историк русской философии профессор Зеньковский категорически утверждает: Пушкин был гениальный поэт, но он был и выдающийся мыслитель. Эти слова профессора Зеньковского не следует понимать а том смысле, что кроме, так сказать, поэзии, Пушкин был еще и мыслителем. Нет, в том-то и все дело, что и мысль Пушкина, и то, что следует назвать его верой, то есть, последняя глубина его мироощущения, все это не только выражено в его поэзии, но образует ее существенный слой, ее глубину. Ту глубину, без которой поэзия Пушкина оставалась бы, возможно, словесно прекрасной, но не была бы духовно питательной. Так вот, первое, что нужно в этом мироощущении Пушкина отметить, - это то, что красота, которая для Пушкина стоит в центре всего его видения мира, отождествляется со святыней. Красота - это, конечно, не красивость, это всегда открытие известной глубины, известной сокровенной сущности мира и жизни. Красота - это для Пушкина прикосновение Бога к душе. И потому так же не будет преувеличением сказать, что отношение Пушкина к красоте - подлинно религиозное. Даже пушкинский Демон, когда взирает он на чистого Ангела, чувствует, что в душу его снисходит что-то подобное благоговению.
"Прости, - он рек, - тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не все я в небе ненавидел,
Не все я в мире презирал".
Благоговение перед святыней красоты не есть просто эстетическое любование, оно имеет силу очищать душу тем, что приводит к раскаянию. Пушкин не был святым, страсти владели им постоянно. И вот и с нашей теперешней точки зрения это поразительно, именно видением красоты душа кается, душа возвращается к Богу. Все это нелегко давалось Пушкину. О внутренних его искушениях, о сомнениях, о подлинно духовной борьбе свидетельствует его потрясающий Демон, тот злобный гений, который тайно навещал его и которого
''…. язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Читая это потрясающее стихотворение, твердо знаешь: только человек с подлинно духовным, подлинно религиозным опытом мог с такою, я бы сказал, богословской точностью, выразить, воплотить саму суть, самый источник того, что христианство, церковь называют дьявольщиной, демонизмом, и к чему возводят начало зла и греха. И все это знал, все это в себе ощутил Пушкин, как знал он также и о том, и это его слова, что ''любовью шутит сатана''. Знал о всех темных безднах, знал, что
Все, все, что гибелью грозит,
для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслаждения.
Но знал Пушкин также и о светлой, божественной силе красоты святыни. Вслед за Державиным, но неизмеримо и глубже, и шире, и прекраснее Пушкин положил основу той отнесенности русской литературы, подлинной русской культуры к высокому и святому, которое навсегда осталось для литературы этой ее подлинной мерой, ее внутренним судом. В этом смысле Пушкин, действительно - начало, фундамент, с него, действительно, так или иначе, но начинается все.
Иван Толстой: Мы попросили вдову отца Александра Юлиану Шмеман рассказать, какое послание несли его беседы.
Юлиана Шмеман: Говоря о скриптах, его цель была не поучение никогда, кстати говоря, это вообще была не его цель в жизни - поучать, а, скорее, предавать людям его взгляд на жизнь, его манеру, как он видел жизнь в Боге и с Богом. Другими словами, поднять в каждом человеке его душу на любовь к вечному, на любовь к праздникам. Лучшие скрипты его, на мой взгляд, это скрипты о праздниках. Почему? Потому что его главная радость в жизнь состояла в том, чтобы праздновать жизнь, не просто жить, как-то проживать или каким-то образом справляться с жизнью. Нет, жить полной жизнью в радости Господа.
Иван Толстой: И закончим мы нашу программу фрагментом беседы отца Александра о Пасхе, запись 1961 года.
Отец Александр Шмеман: С той минуты, когда в полночь перед закрытыми дверями храма раздаются эти слова - ''Христос Воскресе!'' - радость заливает и церковную службу и душу тех, кто участвует в ней. А между тем, если нас спросят, в чем наша вера, мы прежде всего укажем именно на эту пасхальную радость, которую мы сами испытали, которую мы знаем. Есть мир, есть жизнь с их бесконечной печалью вечного расставания, разлуки, ухода всего близкого и любимого.
Но вот из поколения в поколение, сначала почти неслышно, шепотом, а потом все громче и громче передается эта неслыханная, потрясающая весть - Христос Воскрес! Смерть отступила, темнота оказалась побежденной, исчезли с лица земли бесчисленные религии и верования, наука менялась, росла, открывала все новые законы, а вот в конце недели, в конце каждого отрывка времени опять это слово - Воскресение. И весною каждого года — Пасха, Воскресение. Дорогие друзья и собраться по общей человеческой судьбе! Сегодня мы призваны к любви, а любовь не знает границ и идеологий, любовь знает только лицо человека, его, только раз ему данную жизнь.
Сегодня нет между нами преград, и в радости любви тают все мелочные недоразумения. ''Сегодня все наполнилось светом, небо и земля''. Это - из пасхальной молитвы. И еще. Сегодня пусть никто не рыдает о своем убожестве, ибо явилось общее царство и жизнь жительствует. Что бы мы ни думали, как бы мы ни объясняли жизнь, согласимся в одном: что жизнь - это любовь и радость, а что такая жизнь сильнее всего темного и злого. А если так, то в нашей Пасхе, в нашей радости мы со всеми вами. Христос Воскресе!