Ну, слава Богу! В Париже, несмотря на затянувшийся скандал, наконец-то только что открылась коллективная выставка "Русский контрапункт" с участием известного художника-богохульника Авдея Тер Оганяна. Российские чиновники от культуры, сопротивлявшиеся его участию в выставке, которая проходит в Лувре, пошли на уступки французской стороне, хотя до последнего защищали свою идеологию, как и в советские времена. В том, что Оганян как в акции по порубке икон, так и в своем радикальном абстракционизме с антиправительственными издевательскими подписями, выступает как провокатор, сомнения нет. Но культура сплошь и рядом состоит из провокаций для тех или иных ее потребителей. Одни не любят Шишкина, другие - Кандинского. Оганян, очевидно, не любит обыденного сознания, которое поклоняется богам и героям. Его произведения пугают православных неофитов, которые спешат на помощь Богу, их недавнему приобретению. Показное, фрондирующее богохульство имеет социальные корни. Оно никогда не любило ту религию, которая поклонялась власти. Так было у юродивых здесь в России, так было на европейских карнавалах, начиная со Средневековья. Но некоторые чиновники, видимо, об этом не хотят слышать. Да и не только чиновники. Радикальный абстракционизм художника, с другой стороны, который высмеивает каноны авторитаризма – это жест, столь же классический в культуре, сколь и не безопасный. Художник неслучайно оказался вне России. Как бы то ни было, искусство соткано из радикальных провокаций или их имитации. Время покажет, где проходит черта между одним и другим.
Что же касается уступок российской стороны, то переживание их – это дело ментальности. Бывший американский посол в Москве Джек Мэтлок рассказал мне недавно в Калифорнии, как однажды президент Рейган вызвал его к себе – тогда Мэтлок был его помощником – и спросил, верно ли, что в русском языке нет слова "свобода". Мэтлок заверил президента, что такое слово есть. – А есть ли слова, которые, обозначая в английском и русском схожие вещи, отличаются по своему смыслу? – Да, например слово "компромисс".
И в самом деле, "компромисс" в русском языке звучит почти как признание поражения: "Мы пошли на компромисс" означает чуть ли не сдачу позиции. Неуступчивость русского консервативного сознания, которое убеждено, что уступки – дело слабых людей, сближает нас с исламским фундаментализмом. Но на этот раз художники, поддержавшие Оганяна, победили.
Что же касается уступок российской стороны, то переживание их – это дело ментальности. Бывший американский посол в Москве Джек Мэтлок рассказал мне недавно в Калифорнии, как однажды президент Рейган вызвал его к себе – тогда Мэтлок был его помощником – и спросил, верно ли, что в русском языке нет слова "свобода". Мэтлок заверил президента, что такое слово есть. – А есть ли слова, которые, обозначая в английском и русском схожие вещи, отличаются по своему смыслу? – Да, например слово "компромисс".
И в самом деле, "компромисс" в русском языке звучит почти как признание поражения: "Мы пошли на компромисс" означает чуть ли не сдачу позиции. Неуступчивость русского консервативного сознания, которое убеждено, что уступки – дело слабых людей, сближает нас с исламским фундаментализмом. Но на этот раз художники, поддержавшие Оганяна, победили.