Батюшка – русофоб?

Иван Толстой: Михаил Григорьевич, обычно я представляю вас как историка русско-итальянских культурных связей. Но вы предложили сегодня сюжет, связанный с Испанией. Это ваша экспансия, захват другой романской территории или за этим все-таки стоит что-то более скромное?

Снесут ли киевский памятник Булгакову? Может ли православный священник быть русофобом: Мадридские споры о русском храме.

Михаил Талалай: Некоторое продвижение на Запад все-таки есть. Да, я давнишний итальянский житель, но Италия и Испания так кровно связаны между собой, начиная с античных времен, с цезарей, кончая, естественно, современностью. Поэтому и у меня лично были разные отношения с замечательной Испанией. Например, в середине 90-х годов, когда я жил во Флоренции и сотрудничал с флорентийским издательством Bonechi, мне поручили увлекательное дело: подготовить русскую версию путеводителя по Мадриду и Толедо. Я отправился на место, хотя я сам не был автором, но все внимательно посмотрел, описал, по сути дела переделал эту книгу. Она потом достаточно долго продавалась там на лотках, в ярко-красной обложке. Сейчас этот жанр уже вымер. Но, тем не менее, это первое вхождение из Флоренции в Мадрид и Толедо оставило неизгладимое впечатление. Тогда же завязались и первые отношения с тамошней русской общиной.

Что касается новой книги, которая посвящена истории Русской церкви в Испании, то у нас, у исследователей русского зарубежья, есть свои ключики, у каждого свой. У меня – это церковная жизнь. Я писал диссертацию на тему "Православная диаспора в Италии", знал, где что лежит, работал с архивами заграничных церквей в Архиве внешней политики Российской империи, в Синодальных архивах и видел, что там перетекали и персонажи, и сюжеты, был какой-то такой общий средиземноморско-российский дискурс. Некоторые люди туда-сюда перемещались. Об одном из них я даже рассказывал у вас – это замечательный Рафаил Иваницкий-Ингило, была целая передача о нем. Он грузин, бежал из советской России, прежде был арестован московской ЧК. В Риме он вошел в русскую диаспору, был при русской церкви пономарем, переводил много на итальянский, в том числе перевел впервые Шоту Руставели.

А после Второй мировой войны Рафаил Иваницкий-Ингило был выписан, по сути дела, князем Ираклием Багратионом в Мадрид и стал там основателем уже послевоенной общины в лоне Русской православной зарубежной церкви. Так что вот такой интересный персонаж связал Италию и Испанию. Но о нем я у вас, Иван Никитич, подробно рассказывал.

В один из своих приездов в Испанию я познакомился с замечательным священником, о. Андреем Кордочкиным, посетил храм, который был выстроен по его инициативе, – это храм св. Марии Магдалины, который, кстати, возобновил первое посвящение еще XVIII века. Он сразу мне понравился: земляк, европейское образование, жил долго в Англии и понравился его особым вниманием, мне близким, к местной христианской истории.

Первую книгу, которую написал о. Андрей Кордочкин, он посвятил христианской истории Испании первого тысячелетия, то есть того времени, когда восточная и западная церковь были еще едины. В этой книге он вывел впервые по сути деяния многих героев ранне-испанской церкви, мучеников, подвижников, святителей, то есть те ориентиры, которые многим нашим соотечественникам, переехавшим в Испанию, были важны и интересны. Этим о. Андрей продолжал линию русской диаспоры еще первой волны: когда те беженцы оказались на Западе без родины, они тоже искали какие-то вехи и находили их в лице ранних святых, неведомых прежде в русской культуре. Во Франции св. Женевьева стала патронессой русского исхода, для англоязычных стран это св. Патрик и прочие.

И в Испании, конечно, трудами отца Андрея нашлись герои, о которых было мало известно, например Викентий Сарагосский. Нашлись и многие другие замечательные истории, которые он первым раскопал, описал и опубликовал.

Иван Толстой: Тогда у вас и родилась книга о русской диаспоре?

Михаил Талалай: Не сразу. Отец Андрей был знаком с моими публикациями по Италии. Однако русская диаспора в Испании минимальна, особенно церковная. Поэтому я даже не думал, что можно будет подготовить такую толстую книгу. Мы работали над ней несколько лет, в итоге она вышла в середине прошлого года. И я предвкушал, с каким мы успехом, как интересно мы ее отпрезентуем в Мадриде. В прошлом году я выявил для себя спокойный месяц – декабрь, написал о. Андрею: "Давайте презентуем книгу в декабре". Он мне как-то меланхолично ответил: "Не знаю, останусь ли я в Мадриде до декабря". И он действительно там не остался до декабря.

Я, конечно, был поражен. Кое-что я слышал о волнениях вокруг мадридского священника, стал вникать поглубже и с удивлением увидел: в сети был опубликован по сути дела донос на отца Андрея. Прошлой весной, ровно год тому назад в предпасхальные дни большая группа из 150 прихожан обвиняла отца Андрея в разных грехах, главный из них был – это русофобство: "Русский священник, настоятель русской церкви у нас русофоб". Перечислялось, в чем именно состоит эта его русофобия: в том, что он молится о мире, а не о войне, поминает всех павших воинов. В общем, эти подписанты отказывались молитвенно быть вместе в одном помещении с их настоятелем. 150 человек… Потом выяснилось, что большинство их в храме-то не бывали.

Начались разного рода гонения, о. Андрей был сначала на три месяца отстранен от служения, потом вроде бы как-то что-то смягчилось, потом тучи снова стали сгущаться. И в итоге прошлой осенью о. Андрей покинул Испанию, покинул отстроенную им церковь и переехал в Германию, где обосновался уже в другом патриархате, не в Московском, а в Константинопольском.

Священник Андрей Кордочкин

Ему поручили окормлять, как ни удивительно, голландскую общину в маленьком университетском городе Тилбурге, который находится рядом с границей, поэтому из Германии в Голландию сейчас о. Андрей перемещается, туда-обратно, и продолжает все-таки свое пасторское служение как священник.

По пути из Испании в Германию-Голландию о. Андрей остановился в Москве и договорился было о презентации нашей книги в российской столице. Нашли место для презентации, подготовили афишу. Я согласился на участие онлайн. Все вроде бы шло к замечательной презентации, и вдруг она отменена из-за того, что какие-то пламенные русофилы угрожали чуть ли не физической расправой с русофобом, автором книги о Русской церкви в Испании. И презентацию отменили. Так что, Иван Никитич, я вам благодарен, что вы хотя бы в таком радийном жанре позволяете мне рассказать об этом нашем издании.

Иван Толстой: По-моему, наступило время рассказать о самом издании. О чем же вы там пишете?

Михаил Талалай: Наш подход к истории Испании, повторю, – через церковные сюжеты, но которых в результате нашлось много, я даже затрудняюсь, какие вам пересказывать. Наверное, самые ранние следует упомянуть – это сюжеты, связанные с российской эскадрой, которая выплыла из Петербурга через Балтийское море, через Атлантический океан и поплыла в восточное Средиземноморье к победоносной Чесменской битве.

По пути эта эскадра остановилась на острове Менорка; мы хорошо знаем курорт Майорка, а меньше – остров Менорка. Там жило много греков. В то время Екатерина II, это я еще по своим итальянским исследованиям изучал, прорабатывала греческую карту, скажем так, она надеялась, что греки-единоверцы помогут, поддержат этот поход против Османской империи. Так и произошло – на Менорке, по сути дела, возникла первая военно-морская база российского флота в Средиземноморье. И на обратном пути, уже после Чесменской битвы, на той же самой Менорке был устроен праздник. Об этом, кстати, сообщили во Флоренции. Была замечательная флорентийская газета "Новости мира", она описывала тот праздник на Менорке.

Иван Айвазовский. Чесменская битва. 1848

Иван Толстой: Флорентийская газета "Новости мира" (Notizie del Mondo) в 1770 году сообщала о празднике в честь Чесменской битвы на острове Менорка.

"Самым поразительным в таком празднестве была иллюминация: на фасаде собора появилась перспектива, представлявшая армию и имя российской императрицы, а на резиденции итальянского консула укрепили прекрасное искусственное пламя, которое пожирало турецкие мечети, посреди чего читалась надпись [по-итальянски] "Катерина Алексеевна II Всероссийская императрица, Виват, виват!". После фейерверка в доме консула состоялся бал, продолжавшийся до утра следующего дня. Во время праздника народу были выставлены две бочки вина".

Михаил Талалай: Но праздник был не для всех, потому что именно в те дни, в то время Менорку постигла какая-то страшная средиземноморская эпидемия, и несколько сот наших моряков умерли на той же самой Менорке, и в общем-то о них забыли. Как ни удивительно, спустя полвека о них вспомнил французский консул, который занялся достойным захоронением праха российских моряков, победителей при Чесменской битве.

Иван Толстой: Останки российских моряков на Менорке перезахоронил французский консул Формант де Шамплагард, который в донесении 1820 года сообщал:

"Следующее событие заставило меня выполнить дело, которым никто другой не занялся. В феврале 1819 года мужчина, копавший землю возле одной из пещер, обнаружил значительное количество костей. Все собрались, чтобы удовлетворить свое любопытство, но никому не пришло в голову собрать эти останки и тем более выяснить что-то о них. Эти кости оставались там более шести недель и были разбросаны по самой оживленной дороге. Тогда я решил собрать их. Я тотчас же стал выяснять у местных, к какой нации они принадлежали, и с немалым удовлетворением убедился, что это могли быть только русские воины, участники похода под командованием адмирала Спиридова. Местное придание гласит, что после возвращения из славного похода на Чесму войска Спиридова стали жертвой эпидемии. Вот тогда и большинство умерших было похоронено в близлежащих пещерах".

Михаил Талалай: Тут надо вернуться к актуальности. Когда о. Андрей Кордочкин узнал об этом обелиске и о том, что обелиск был разрушен в начале ХХ века, потому что он мог быть военным ориентиром, он стал хлопотать о возобновлении этого обелиска. И вот священник-русофоб, как это было заявлено в доносе, договорился с испанским Министерством обороны, потому что этот участок принадлежит Минобороны, о том, что обелиск будет восстановлен. Было дано добро. Он стал стучаться в двери нашим соотечественникам-русофилам, богатым русофилам, никто не дал ни одного ломаного евроцента, поэтому проект этот погиб, и этот обелиск так и не был восстановлен.

Тем временем, конечно, основные церковные дела в прошлом разворачивались в Мадриде, при российском посольстве. По статусу посольства в те времена нужна была и посольская церковь. Поэтому выписали из России священника, он стал первым постоянным священником на испанской территории, это иеромонах Виктор Анисимов. Надо сказать, что, похоже, эта командировка в Испанию для него была неожиданной и, более того, нежеланной. Он приехал туда в 1761 году и стал каждый год жаловаться церковным властям на разные неблагоприятные для него обстоятельства. Мы обнаружили в архивах 14 его прошений о прибавке к жалованью или же о возвращении в отечество – так он альтернативно ставил эту жизненную задачу. И в итоге ему дозволили вернуться – после того как он стал писать самой Екатерине II.

И вообще надо сказать, что церковная история тут шла пунктирно, как вообще история дипломатических отношений России и Испании. Так, например, в конце XVIII века, когда Павел I стал Великим магистром Мальтийского ордена, Испания почему-то не признала его титул, император обиделся и объявил войну Испанскому королевству. До русско-испанской войны дело не дошло, потому что, как мы знаем, правление Павла было недолгим, а его сын Александр I возобновил дипломатические отношения.

К той эпохе принадлежит курьезный сюжет, разрешения которого до конца я не знаю. Приехал новый посол барон Григорий Строганов. И вот я нашел документ: в 1808 году он пишет в Министерство иностранных дел, тогда это Коллегией называлось, о преступном поведении пономарей посольской церкви: пономаря Гаврилу Тихомирова посол уличил в подделывании подписей царских дипломатов – ради каких-то темных делишек с испанцами. И поскольку с таким проступком его больше нельзя было содержать в посольстве, этого пономаря отправили на эскадру вице-адмирала Сенявина, она стояла в то время в Лиссабоне, с наказом отправить Гаврилу судить в Петербург.

Был еще второй пономарь Николай Евнохов, который был, очевидно, в сговоре с Гаврилой, но он не стал дожидаться его отправки в Петербург и сделал сильный ход: Евнохов записался солдатом в испанскую армию. Как он закончил свою биографию, я не знаю. Я предпринимал некоторые попытки, но, может быть, он изменил имя-фамилию и стал полноправным испанцем, время было бурное, люди с авантюрной складкой быстро делали карьеру, он мог дослужиться до испанского генерала, кто знает. Это задача для будущих исследователей.

А самый яркий момент церковной жизни в Испании и в Мадриде связан с именем священника Кустодиева.

Иван Толстой: Этот Кустодиев, часом, не родственник знаменитому художнику?

Михаил Талалай: Да, конечно, родственник – и это первое, что приходит в голову. Очевидно, была необыкновенная семья. Наш Константин, священник в Мадриде, – родной дядя художника. Необыкновенно талантливый молодой человек, литератор, писал даже художественные рассказы под псевдонимами, знал языки, попросился сам после духовной академии в Мадрид. В возрасте 28 лет, еще не будучи священником, он попадает в Мадрид как диакон под начало бывшего там настоятеля посольской церкви. В своих письмах он описывает свое первое вхождение в испанскую действительность, он начал учить испанский язык. И вот что он сообщает своему другу об испанском языке.

Диктор: "Я начал свое знакомство с испанским языком и начал с языка закулисного. Это открытие – язык испанский несравненно богаче русского крепкими непечатными и даже неписаными словами. И этот язык в Испании даже не закулисный, а самый обыкновенный, ходячий. В кабаках он раздается с особенным шумом и грубоват; в кофейных во всех углах слышны те же звуки, только несколько облагороженные. На улицах эти звуки, как звуки нечаянности, сомнения, недоумения, вылетают одинаково как из уст испанцев, так и из уст хорошеньких испанок..."

Литургия в переводе на испанский о. Константина Кустодиева, 1870

Михаил Талалай: Занятия отца Константина Кустодиева испанским были столь успешными, что он даже получил от Синода довольно крупную сумму денег на издание богослужебных книг на испанском языке. Но затем надо сказать, что отца Константина Кустодиева постигла семейная трагедия: его маленькая дочка по недосмотру няни проглотила мышьяк, приготовленный для мышей, и скончалась. И вот, прожив 8 лет в Испании, очевидно, не вынеся семейной трагедии, он попросился в другое место и, к сожалению, покинул Испанию.

С этим прервалась самая замечательная, интересная в культурном смысле страница нашей книги. Он писал статьи, писал очерки в журнал "Православное обозрение". И заслуга нашей книги в том, что мы эти очерки собрали вместе, поэтому большая часть нашей публикации – это просто текст самого о. Константина Кустодиева.

Затем, на рубеже XIX–XX веков, наступил большой перерыв по дипломатическим разного рода причинам. А после революции русская диаспора не докатилась в таком широком ее объеме до Испании, поэтому здесь не было особой необходимости в православной церкви, в отличие, скажем, от Франции, Англии, Италии. Поэтому следующий момент церковной жизни связан уже с Гражданской войной в Испании – момент необычный. Окормлять русских добровольцев из бывшей Белой армии приезжали разные священники-эмигранты. Из них самым известным был архимандрит Иоанн, в миру князь Дмитрий Шаховской, тоже необычайный человек, весьма культурный, с широким кругозором. Он и проповедник, и писатель, и поэт.

Уже в новые времена голос его знали даже в Советском Союзе: он в течение 40 лет вел религиозные программы на радиостанции "Голос Америки". Архимандрит Иоанн Шаховской приехал в Испанию в 1936-м и был тут в 1937 году, написал по возвращении в Германию, где он жил, интересную и малоизвестную книгу "Испанские письма о воинстве". Эта брошюра вышла в Берлине в 1939 году, а мы ее переиздали в составе нашей книги. Один из любопытных эпизодов этой брошюры – встречи о. Иоанна с пленными советскими летчиками, беседы с ними.

Иван Толстой: Отец Иоанн Шаховской – о встречах с тремя пленными советскими летчиками, чьи настоящие имена и их дальнейшую судьбу установить пока не удалось.

"Первый советский летчик, с которым я встретился в Испании, в новой саламанкской тюрьме, был очень напуганный и буквально раздавленный происшедшим, русский 24-летний человек. Он все время ожидает расстрела, и каждый вызов из камеры его трагически страшит. Успокаиваю его, как могу. Меня деликатно оставляют с ним наедине. Говорю ему, что нахожусь здесь проездом, что посещаю отдельно живущих, не имеющих своей церкви русских людей, и, узнав, что находятся здесь пленные русские люди, вознамерился непременно их посетить. Как священнику мне это было разрешено. Спрашиваю его имя-отчество, откуда он, кто остался в России... Он – москвич. Расспрашиваю про некоторые знакомые места.

Не знаю, приходилось ли мне в жизни кого-нибудь так жалеть, как жалел я, от всего сердца моего, этих трех русских людей – советских летчиков, сбитых над полем сражения в Испании, обожженных, взятых в плен и ожидающих военного над собой суда в стенах саламанкского заключения. Этот горький внешний плен был и образом, символом горького духовного плена, в котором они – и многие другие русские люди – пребывают, служа своей русской жертвенной совестью антихристову, антирусскому, марксистскому материализму, надвинувшемуся на мир, – вот через этих обманутых и обманувшихся простых русских людей. Не подстрекатели попадают в плен, а вот эти, обманутые".

Архимандрит Иоанн (Шаховской) с русскими добровольцами, 1937

Михаил Талалай: После Второй мировой войны отец Иоанн возвращается из разбитой нацистской Германии в Мадрид. Но, как ни удивительно, не все ему были рады. Вот такое свидетельство мы обнаружили в книге воспоминаний белого ветерана Гражданской войны в Испании Николая Всеволодовича Шинкаренко.

Иван Толстой: Николай Шинкаренко, ветеран Гражданской войны на стороне франкистов, оставшийся в Испании, вспоминал:

"И вот, когда гитлеровской Германии пришлось окончательно скверно, либо в самом конце 1944-го или в начале уже 1945 года, дошли до меня сведения, что о. Иоанн намеревается прилететь из Берлина в Испанию и по этому случаю в Мадриде собирают пожертвования. Почему так? Да потому, что ведь Берлин-то возьмут красные русские. Так, чтобы плохо не пришлось… Улететь из Берлина! Священнику из своего прихода. Чтоб не попасться. В наше время! Когда епископы со священниками в некотором плане равнозначащи с командирами военными… И вот о. Иоанн из Берлина улетел и объявился в Мадриде. Оттуда он написал мне письмо, в котором, между прочим, изъяснял, что в Берлине ему больше делать нечего, ибо его прихожане расселились. У нас он был встречен русской маленькой православной колонией со всем восхищением и, разумеется, служил и обедни, и всенощные".

Михаил Талалай: Такой критический тон, возможно, был связан с тем, что Шинкаренко к тому моменту стал католиком.

О следующих, 50–60-х годах в книге тоже есть большая глава, глава интересная, потому что церковная жизнь, вообще эмигрантская жизнь в Мадриде была тесно связана с домом Романовых. Мадрид стал местом пребывания великого князя Владимира Кирилловича, в 1953 году там родилась его дочь Мария Владимировна, оба, естественно, близки к православной церкви. Из их секретариата о. Андрей получил ряд интересных документов, которыми мы воспользовались при написании уже последних глав русской церковной жизни в Испании. При этом при публикации этих документов возникали курьезные моменты. В частности, секретариат дома Романовых настаивал на соблюдении заглавных, прописных букв, которых было необыкновенно много: Государи, Великие, Князья. Мы пытались привести их к орфографическим нормам, но возникали разного рода дипломатические трения с домом Романовых, и мы оставили эти прописные буквы.

Репортаж испанской прессы о крещении великой княгини Марии Владимировны Романовой, 3 февраля 1954 года

Последние страницы – это уже XXI век и строительство нового храма св. Марии Магдалины. Естественно, дописывая эти последние главы о современной русской церкви св. Марии Магдалины, мы не знали, что ее строитель о. Андрей Кордочкин скоро покинет этот храм, отправившись в самоизгнание.

Русская православная церковь в Испании с середины XVIII по начало XXI века. Обложка книги с памятником русским морякам на о. Менорка

Иван Толстой: Михаил Григорьевич, а что с храмом сейчас? Стены ведь стоят, кто-то служит там службу?

Михаил Талалай: Да, конечно, служит. Здесь прямо по пословице: свято место пусто не бывает. Я, правда, не познакомился с новыми священниками, наверное, это достойные люди, наверняка не русофобы, как о. Андрей Кордочкин.