"Байрон денег у фондов не берет". Поэт и дальнобойщик

Игорь Померанцев: Виктор, я знал многих русских поэтов, у которых был длинный список фондов, каких-то организаций, и вот эти фонды, организации давали поэтам гранты, стипендии. У вас был такой список?

Виктор Санчук: Ода дорогам обеих Америк

Виктор Санчук: Не хочу ваших знакомых как-то уязвлять, но вообще это, по-моему, какое-то мародерство все. Вы представьте себе вот Байрона, который берет у каких-то фондов, ищет что-то, где бы что-нибудь урвать. Он, наоборот, сам вкладывает в эти корабли в Грецию, еще что-то, и только в этом смысле все творчество интересно. А, конечно, для меня это невозможно.

Иван Толстой: А когда началось ваше персональное зарубежье? Когда вообще вы стали подумывать о перемещении через государственную границу? Простите за торжественное выражение.

Виктор Санчук: Довольно поздно. Меня никто никуда не звал. И как-то перестройка произошла, и как-то новые времена, и как-то в этих новых временах я нигде не был нужен. И я никуда и не ехал до 1993 года. Почему я запомнил, что в 1993 году вдруг резко меня именно позвали в Австрию куда-то выступать, там стихи какие-то читать, потом тут же в Берлин. Я много переводил немецкой поэзии. Странным образом все бедствовали, а я получал деньги, потому что именно я переводил немецкую поэзию. Они мне просто привозили денег и прямо кэшем давали, и у меня были средства.

Игорь Померанцев: В Америке вы работали, причем несколько лет, дальнобойщиком. Как вы нашли работу, почему выбрали эту профессию?

Виктор Санчук: У меня в 2000-е годы знакомый был, да и сейчас есть, очень известный русский писатель. И когда он прилетел, я ему с ходу стал рассказывать, как там что-то все происходит, делается, как мы ездим, и с пафосом неофита все это ему говорил. Он слушал, слушал, а потом говорит: "Но ты все это записываешь? Ты там книгу делаешь?" Я говорю: "Какую нахер книгу? Мне просто вот эта жизнь, это мне нравится! Это вообще такое..." Он так слушал и говорит: "Ну, я тогда вообще не понимаю, зачем ты всем этим занялся, если ты не собираешься об этом писать".

Мне очень в Америке понравилось водить машину. Ну, как-то вообще глупо в Америке не водить машину. А потом как-то я решил зарабатывать, раз уж мне так нравится водить, а водить мне страшно понравилось. И в конце концов я получил эти права и пошел на одну из фирм. Вдруг оказалось, что мой напарник – русский. Там много довольно вообще славян, сербы там есть, поляков полно, чехов. Но этот был русский, ну и он там рассказывал, как он мочил этих афганцев ужасных, как они аулы выжигали. Я говорю: "Так зачем же ты все это делал?" – "А ты не знаешь, что они с нашими пацанами делали!" Ну, вот такой парень, значит... настоящий, да, и мы с ним вместе оказались напарниками, ездили какое-то время вдвоем. Он прекрасно водил машину и меня многому научил.

Иван Толстой: Существует ли эмигрантская муза и слышен ли у нее какой-то акцент?

Виктор Санчук: Могу ли я отличить современные стихи русские, написанные в метрополии? Я не знаю. Нет, я думаю, что сейчас все так переплелось. Я думаю, что все-таки природный, истинный голос может быть именно там.

Виктор Санчук

Игорь Померанцев: Вернемся к нашим фурам. Какие грузы вы перевозили?

Виктор Санчук: Одно время я немножко работал на FedEx, почту возил. Потом пошел в мебельную компанию, мы много раз возили мебель. Это, кстати, было очень интересно для меня. Мы с напарником еще и разгружали эту мебель, то есть были еще и грузчиками, за это еще деньги получали, и это давало мне еще возможность такую вот – наблюдать жизнь. Все же переезжают все время в Америке, и ты приезжаешь, целые дома перевозят, и ты видишь изнутри разные штаты, как там люди живут, разные социальные среды. Я встречал, например, богатые черные круги, людей очень состоятельных, но именно темнокожих. И это свой мир такой. И потом, наоборот, какие-то студенты индусские, я не знаю, какие-то музыканты, и ты изнутри весь их быт там видишь и с этим знакомишься. Потом просто какие-то грузы, трубы какие-то.

Игорь Померанцев: Виктор, я читал, что начинающие тракеры получают около 50 тысяч долларов в год, а ветераны могут получать до 120 тысяч. Это реальные цифры?

Виктор Санчук: Вполне реально. 50 тысяч – это тогда начинающие, похоже, да. Но зависит от ситуации и, я думаю, на ходу меняется. Например, я не занимался в ковидные годы, но мне рассказывали, что в этот период… И даже меня звали и говорили: "Не хочешь ли ты…" – кто-то там. Люди зарабатывали какие-то огромные деньги, десятки тысяч в месяц, потому что, когда был этот ковидный карантин, грузы не доставлялись, и компании платили какие-то бешеные деньги, чтобы кто-то их возил. Очень было выгодно, но я, конечно, с моим еврейским счастьем, в этот момент в этой области уже не работал.

Виктор Санчук

Иван Толстой: Существует ли сегодня русская литература в Америке?

Виктор Санчук: Ну, есть вполне там известные. Там Володя Гандельсман, Кенжеев Бахыт в Нью-Йорке что-то мелькал, они есть, да. Общность судьбы… Все, кого я знаю, все в той или иной степени и публиковались, и были известны и в России тоже, и все туда-сюда ездили. Вообще, какая-то новая ситуация со всей этой культурой. Ну, глобализм, все перемешивается, и неважно, где ты находишься.

Игорь Померанцев: Какую Америку вы открыли благодаря профессии дальнобойщика?

Виктор Санчук: Дальнобойщикам сложно открывать Америку. Вот если бы я мебель не перевозил, я бы вообще ее гораздо меньше знал, потому что, хоть мебель когда возишь, ты к каким-то людям попадаешь, как я говорю, приезжаешь в какой-то конкретный мир некоторый, который там меблируется. А вообще-то, если ты просто работаешь, везешь этот груз, ты просто едешь по шоссе. У меня довольно вот эта моя романтическая идея дороги, да, она довольно быстро… не то что выветрилась, но это работа и работа. И, как всякая работа, она такая – довольно тупое, рутинное занятие. Ты едешь по хайвэю, едешь и едешь, едешь и едешь, потом спишь, напарник ведет, потом встаешь, опять едешь. Потом приезжаешь, кто-то тебя разгружает, или ты сам там разгружаешь все это, ничего не видишь, потом опять едешь. Фирме же интересно, чтобы твоя деятельность деньги приносила, поэтому не очень что-то видишь.

Смотри также "Пиратом меня называют друзья". Создатель библиотеки ImWerden

Но, конечно, я много где бывал. Особенно там вот Техас, глубинки Техаса такого, настоящего, который такой, как вот был, такой он и есть, по-моему, разве что там не скачут на конях. Хотя и скачут тоже, но больше ездят на машинах. Штаты – они все разные между собой абсолютно, потому что разные люди, разные отношения. Ты резко чувствуешь, когда ты на юг переезжаешь, например, с севера, вот начинаются южные штаты. Не могу объяснить чем, но принципиально, там рыночки какие-то, люди по-другому смотрят. Новый Орлеан – вообще свой мир, причем, хоть Луизиана и рядом с Техасом, это абсолютно разные миры. Да вообще, американские штаты абсолютно разные. Эти штаты – это страны, они разные.

Иван Толстой: Иностранный язык, особенно у литератора, он вызывает как бы такое… все время подталкивает под локоть – использовать чужие звуки. У тебя рот полон иноязычной фонетики от неизбежного каждодневного бытового общения. А вот сказывается ли это на собственном поэтическом языке? Начинаете ли вы немножечко говорить как иностранный поэт?

Виктор Санчук: В моем случае я скорее бы к этому стремился, но, по-моему, никак этого достичь не могу. По-моему, я очень тупо и классически пишу на русском таком кондовом языке. Мне бы хотелось больше работать в сторону глобализации языка тоже, но что-то у меня не очень получается. Дело в том, что в быту довольно… Знаете, вот этот разговор русских эмигрантов: "Ну, возьмешь там экзит, потом... Заплатишь кэшем…" – вот это разговор такой с американскими словами, американизмами, он очень раздражает, когда это в быту. В литературе – я не знаю.

Игорь Померанцев: Дорожная полиция часто проверяет дальнобойщиков?

Виктор Санчук: У меня были какие-то смешные случаи. Я тогда начинал, и когда в каком-то городке мы были, мой напарник сказал: "Ты тут это, а я сейчас к бабе пойду", – какая-то у него любовница где-то там в городе Питтсбург, подорожная такая подруга. И он куда-то ушел, меня оставил в машине, а машину запарковали мы просто около тротуара. Там специальные стоянки есть, но мы никуда не поехали, и я завалился спать. А это вскоре, кстати, еще было после 11 сентября, там через год-полтора, и как-то все на измене были. Короче говоря, какие-то местные люди вызвали полицию, что трак огромный стоит, где ему не положено. Приехала полиция, там налетели, какие-то приехали машины, все звенит, меня там хватают, допрашивают.

Виктор Санчук.

Мои фуры эти разворотили, все что-то там ищут, ничего найти не могут. "А ты что тут делаешь?" А я говорю: "Я не знаю, вот напарник ушел..." Это же вначале было, и я такой там второй номер был. "Напарник ушел, а я вот…" – "А куда ушел? Давай говори!" – "А я не знаю, куда ушел". – "Что, к бабе он пошел небось?" А я молчу, потому что я не знаю, хорошо это, если я скажу, что он там к бабе пошел, или нет. Короче, говорю: "Я не знаю, пошел к клиентам договариваться". – "Какие нахер клиенты там в 10 часов вечера? Ты все врешь!" И мурыжили меня, хотели забирать куда-то, часа два, наверное. Вдруг этот мой приятель бежит, кричит: "Ой, что это там? Я у бабы был". И эти все стали ржать, эти полицейские, меня похлопали по плечу, нас отпустили, и все. Было нормально, вот. Но такой единственный у меня был с полицией какой-то вот случай.

А вообще, наоборот, вот если на обычной машине меня останавливают случайно, а права-то у меня вот эти коммерческие, они отличаются, и когда они видят, ты как бы социально близкий такой сразу. Вот у меня был случай, когда что-то там зеркалами стукнулись, те люди с обычными правами, а я с коммерческими. И ко мне более такое отношение… я свой для них. Ну, я там, так сказать, вот грузовики вожу, я правильный. Правильный пацан такой.

Иван Толстой: Видите ли вы в эмигранте-литераторе своего собрата? Другими словами, с кем вам приятнее было бы провести полчаса – с человеком из России или с человеком из соседнего штата, если он русский поэт?

Виктор Санчук: Я не знаю. По-моему, здесь тоже индивидуально. Ну, не говоря о том, что последние два года я с русскими людьми мало пересекаюсь и думаю, что не скоро пересекусь. Наверное, людей из Украины я с большим интересом встречаю, потому что мне интересно, что происходит, и одновременно они близки мне. Даже украинские поэты, я имею в виду. То есть с Жаданом я с большим интересом стал бы разговаривать, конечно, чем с абстрактным каким-то, да, здешним человеком. Потому что, ну, здешний мне не очень интересен, я все и так знаю, что тут с ними происходит, а вот что в Украине происходит, мне, конечно, все время актуально это и интересно. Ну, а с русскими как-то вряд ли я пересекусь.

Игорь Померанцев: В художественных фильмах дальнобойщики часто попадают в рискованные ситуации. С вами случалось что-нибудь подобное?

Виктор Санчук: Нет, ну есть такой определенный риск в самой этой профессии. Там ты едешь, расстояние, ты же не дома сидишь, да, ты в открытом мире. Эти колеса огромные. Я помню, такое ощущение у меня было, когда мы в Аппалачах где-то ехали, и они такой вереницей идут. Ты не можешь ехать медленнее, потому что в определенное время суток там все вдруг приходят в движение, и прямо такая гусеница этих машин там рано утром, все они съезжают вниз в горах. И ты не можешь ехать медленнее, потому что за тобой идет эта стотонная дура такая, и ты не можешь тормозить. И вперед ехать очень сложно, потому что это горная дорога. И такое трепетное немножко состояние. А такие колеса, они раза в три больше, чем этот бордюрчик, выше. И немножко такой холодок поначалу у меня был. Вот это экстрим вот этого природного свойства такой.

Виктор Санчук

А то, что какие-то социальные вот эти вот коллизии, я в них как-то не особенно попадал. Но я человек такой мирный, ну, еду я и ничего, и этих самых девочек у меня не было. Хотя какая-то история была в Техасе, но так особенно не было. А, вот интересный момент! Я курил тогда, сейчас я вынужден был бросить, но я всю жизнь курил, и тут сигареты покупал. И в ларьке у нас… ну, известно, кто чем на районе занимается, и там какие-то свои ребята, ясно было, что я водила. И мне там парень говорит: "Давай, знаешь, вот ты ездишь все время..." А дело в том, что в Америке разная цена сигарет, потому что в разных штатах разные налоги, и там есть места, действительно, где они гораздо дешевле, чем в Нью-Йорке. А в тот момент они как раз очень дорожали, вот резко. И он говорит: "Слушай, тут у нас сигареты сейчас 6 долларов стоят, а, говорят в Северной Каролине они 3 доллара. Ты вот Северную Каролину проезжаешь, ты купи там много блоков и привези. И мы, значит, поставим там 5, будет дешевле, и тебе 1 доллар будем отдавать за это… Короче, ты заработаешь, если много привезешь", – вот эту всю фигню он мне рассказал. И я так шутя, не то что я собирался даже этим заниматься, но своему тоже напарнику говорю: "Слушай, мне такое вот эти дураки предлагают, сигареты, это…" И он так весь скривился и говорит: "Ты что, нам это в падлу все. Если хочешь бабла, денег заработать, ты поезжай там на юг и привези пару килограмм белого порошка, и тебе на всю жизнь хватит – один раз съездишь. А вот эта вот фигня, эти копейки – мы этим не занимаемся". То есть своя, так сказать, собственная гордость.

Иван Толстой: Еще вопрос на подобную же тему. Коллеги-дальнобойщики интересуются корнями другого водителя? Или им по барабану?

Виктор Санчук: Этническими?

Иван Толстой: Ну, конечно, этническими, культурными, языковыми, еще какими-нибудь.

Виктор Санчук: В дороге, если ты едешь долго, конечно, ты входишь в какие-то отношения, надо же о чем-то говорить. Больше всего я любил один ездить, потому что не надо в отношения входить тогда. Но это редко бывает, потому что конторе выгоднее, чтобы ты ездил с напарником, чтобы время использовать, пока ты спишь. Конечно, какие-то все время отношения, разговоры. Надо же о чем-то говорить, как с этим "афганцем", чтобы он тебе рассказал про то, как они головы резали душманам, какие-то "веселые" вещи. В этом смысле, конечно, отношения происходят, но это вынужденные такие. Вы машину ведете – это главное, а вот это вот вторично уже, все это проникновение в культуру. А так-то, понимаешь, если он там еврейский, ирландец, темнокожий, то мне абсолютно на это наплевать, потому что мне важно, как он ведет машину и когда мы куда приедем, все остальное отходит на задний план. Чем мне тоже, в частности, нравился фактор глобализации.

Игорь Померанцев: Виктор, кабины фур хорошо оборудованы? Вы можете коротко описать интерьер кабины?

Виктор Санчук: Есть разные категории этих самых траков. Есть очень роскошные и как бы изначально на это ориентированные, чуть ли не двухэтажные, там, с туалетами, душами, кожаными обивками, диванами, телевизорами, вот целые квартиры такие. И до буквально там каких-то будок с такой полкой за шоферской спиной, куда просто залезаешь и спишь, как в плацкартном вагоне. Я, кстати, в таких особенно не ездил, но видел многократно.

Смотри также "Я выбирала репертуар из снов". Пражский театр Марианны Арзумановой

Иван Толстой: Сравнить можно с американским траком хоть какой-нибудь грузовик в России?

Виктор Санчук: Ну, я знаю, что они там появились, американские, там они иногда ездят по России, но именно американские. Но как таковой нет, конечно. Это непревзойденное. И не только в России вообще нигде в мире таких драндулетов нет. Я как-то в шутку, помню сейчас, с кем-то разговаривал, там про Европу что-то, в разгар этой моей деятельности, я кому-то сказал: "Я не хочу в вашу Европу, что мне там…" А действительно, у меня были такие настроения, что вот такой американизм внутри расцвел. "Что мне там? Там эта моя бандура даже не развернется на вашей дороге этой, на автобане немецком". Я пошутил, а оказалось, что это действительно так. Дело в том, что американские вот эти длинноносые машины… Кстати, в какой-то период там несколько лет, в 70-е годы, они выпускали вот эти безносые, как в Европе, машины тоже, но потом опять вернулись. Но дело в том, что вот эти американские длинноносые, вот эти классические трактрейлеры, они не влезают в поворот европейский. Там другой радиус выезда с хайвэя, и из-за того, что пространства в Европе меньше, они ограничивают их длину, этих машин. Американские не ограничивают.

И к тому же есть еще одна такая вещь, не знаю, знаете ли вы, что американцы в какой-то момент весь железнодорожный транспорт, который неимоверно развит был, они весь убрали из страны и ввели вот это вот автомобильные перевозки. Это не просто… это стратегическая такая вещь. И вот тракстапы, где паркуются эти грузовики, – это то, что вот в Европе и в России было узловой станцией, это стратегическая вещь на случай войны. И это все рассчитано, и каждый новый тракстап, когда он открывается, его утверждает Конгресс. Потому что сеть этих дорог, она вся на этом принципе держится. И, в принципе, сделано так, что в идеале грузовики должны вести с собой по весу соответствие железнодорожного вагона. И таких мощностей нигде в мире, кроме Америки, делать не стали, и я думаю, никогда не сделают. На сегодняшний день аналогов в мире нет.

Игорь Померанцев: Вы сказали, что изъездили почти всю Америку, были в разных штатах. У вас появились любимые штаты?

Виктор Санчук: Ну, я Техас обожаю, конечно. Я говорю, абсолютно непохожие штаты. Вот один французский, другой англосаксонский – вот Техас и Луизиана. Вот Луизиана тоже чудесная, Новый Орлеан тоже мне очень нравится, это на юге. Потом Северный Вермонт – это такие городки Новой Англии, но это уже такое немножко в культуре и в жизни другое.

Игорь Померанцев: Вы скучаете по баранке?

Виктор Санчук: Обычную машину я и так все время вожу, а тут принципиальный вопрос – это все-таки вот это движение, фактор движения. Причем я вдруг обнаружил, что не абы какого. Потому что я попытался водить самолет в какой-то момент, кстати, в России, там знакомые позвали, не сейчас, а тоже лет 10 назад. Ну, такой с пропеллером самолетик. Предложили поучиться водить самолет. И я как-то с ним полетел, ну, и там так же, как в машине, сажают на соседнее кресло, и ты с инструктором летишь. Но мне это не понравилось, потому что оказывается, что ты так сверху смотришь – что-то все медленно движется, какая-то, в общем, тягомотина, не очень интересно. А машина, когда ты пожираешь это пространство, когда все несется на тебя, проскакивает, вот это ощущение скорости, оно здоровское.

Виктор Санчук

Но оно может быть не только, наверное, на грузовике. Обычную машину когда ведешь, тоже очень здоровско. Я все время вожу, и водить я очень люблю, да. Но интересно: я вдруг обнаружил, что я во всех областях деятельности я люблю водить, но я не изумительный шофер. Вот я такой какой-то шофер на "троечку". Да, я езжу так, по правилам, почти не попадаю ни в какие ситуации, но и много не возьмешь с такого. Вот бывают гениальные шоферы. Вот у меня есть такой зять, он гениально водит машину, страшно и весело. А я так нет. Но люблю водить, да.

Я перестал в какой-то момент вот эти дальнобойщические занятия, потому что, во-первых, жена… Она призналась потом, когда я перестал этим заниматься, что она каждый день плакала, говорит: "Я так боялась этого всего". Но мне не говорила, надо ей отдать должное, чтобы меня от любимого дела не отторгать. Но еще я сам стал уставать. Все-таки, когда едешь, особенно на дальние расстояния, там пять дней, неделю, где-то ночуешь в этой своей будке, едешь, не то что устаешь, а дело в том, что сознание меняет вот это занятие. Потому что фактически ты дома там два дня, ты в дороге проводишь времени гораздо-гораздо больше, чем находишься дома. И из-за этого меняется сознание, потому что дорога становится твоим сегодняшним днем, твоим бытием, а домой приезжаешь просто так, там, передохнуть, там, чайку попить, зайти, так сказать.

Игорь Померанцев: Виктор, о чем вы думали, когда вели трак? Вы сочиняли стихи за рулем?

Виктор Санчук: Ну, наверное, да. Я музыку слушал, о прошлом думал. Хотя, наверное, старался ни о чем не думать, я вообще стараюсь это делать, в таком буддистском состоянии находиться, но, видимо, редко получается, и что-то думается. Да, иногда я что-то сочинял. Иногда у меня были какие-то мысли, что вот это надо записать. Кстати, сейчас, когда вы меня позвали на эту передачу, все-таки я хоть и говорил этому самому писателю, что я действительно не для этого делал, но тем не менее я обнаружил какие-то записи, что-то такое, какие-то случаи там. Действительно, что-то такое есть, такое не литературизированное, но какие-то записки есть. Наверное, я думал, и я помню это ощущение, что вот надо бы вот этот случай записать, вот это интересно.

Я помню ощущения такие. Автобусики какие-то, "скулбасы".

Рано утром, декабрь, и "скулбасов" очень много, как муравьи, такие желтые. Вот ты видишь где-то сверху, мы как-то ехали, и много-много этих "скулбасиков". И я стал себе представлять, как вот эти детишки видят мир из этих своих автобусиков школьных. И кем бы был я, и каким было бы мое бытие, если бы я рос и состоялся не так, как я родился и вырос там где-то, в России, ну, неважно где, но в другом мире, чем это отличается от вот этого ощущения: как я видел мир вот ребенком – и вот как видят эти сегодняшние детишки, вот как это все… Я думал о том, как бы это все записать, как бы это воплотить, но так литературно никогда не сделал.

Иван Толстой: Виктор, я сегодня вам задавал, в отличие от Игоря, более литературные вопросы, поэтому я и закончу последней литературной просьбой. Прочитайте, пожалуйста, какое-нибудь ваше стихотворение.

Виктор Санчук:

Игорь один, Померанцев, писательным слогом любезный,

Встретившись в городе Львове, так мне однажды сказал:

"Дам я совет тебе дельный. Когда-нибудь, о, шоферюга,

Ты мотанья свои по дорогам обеих Америк воспой".

Днесь я о том поминаю, паркая Чипопой Фредлайнер

Или на чем поскромнее в прорву ныряя дорог.

Облюбовав ойкумены старый гараж,

Мои взоры быстрыми мухами бьются жадно во всех зеркалах.

Важный предмет. Не затем ведь нам они дадены,

Чтобы в них рожи преглупой старенье собственной лишь наблюдать

Или сокрытую стыдность блядски прекрасных подружек,

Оргий среди жаркостонных, хоть это тоже в зачет.

Истина их отражений, издревле данных богиней,

Исподволь сзади и сбоку вглубь мироздания вникать,

Это зовется объемом, в коем, раб Божий, я вижу,

Скорости соразмеряя, прочих вокруг ездоков.

Друг мой, наставник, скажу я,

Тоже посильно раздвинул мысли и жизни пределы,

Пусть и кичливо звучит.

Часто по близкому краю, в тех Аппалачах да Андах,

Скинувши груз возвращений, выдохом пропасти жив.

Но уж погибель иную слышал я, мне уготовил некто,

Илон его имя, хищной цифирью пожрать чувства мои и усердие,

Взгляды, а может быть даже эти слова к тебе. Вот ведь

Изобретатель злодей!

Игорь Померанцев: Огромное спасибо, я очень польщен, что я был вашей музой во Львове.

Иван Толстой: Спасибо, мастер, как говорят шоферы.

Виктор Санчук: Ха-ха, спасибо.

Иван Толстой: Удачи!