В московской галерее "Куб" открылась выставка Гоши Острецова "Самоцветы инакомыслия". Большинство работ создано в этом году. Они являются реакцией художника на так называемую "спецоперацию" в Украине.
Около 20 лет назад Гоша Острецов придумал фантасмагорический проект "Новое правительство" и с тех пор время от времени возвращается к нему. В этой антиутопии главная примета функционеров от власти – то, что одетые в строгие деловые костюмы люди носят маски. Непроницаемые личины пугают. Разом вспоминаются инопланетные пришельцы и древние идолы. Впрочем, средневековые забрала – тоже.
– Эти маски абсолютно не антропоморфные. Наоборот – техногенные, – говорит Гоша Острецов. – Ничего человеческого в них нет. Эти маски как каски. Это как Дарт Вейдер какой-то. Человек, занимая должность функционера, прекращает в каком-то смысле быть человеком. Маска – это иконография функции государственного чиновника.
– Подобные маски я видела в театральных эскизах художников-конструктивистов 1920-х годов. В вашем случае это случайное совпадение или цитирование?
– Я их придумал сам, но обращался к разным источникам, то есть создал некий гибрид. Мы здесь видим футуристичность 20-х годов и одновременно глубокую архаику каких-то африканских масок. Есть в них такая тотемность.
В новой версии проекта Гоши Острецова у придуманного им правительства такая же, что и прежде, доктрина:
– Они говорят, что смерти не существует. Что, к сожалению, в этом мире мы заключены в трех тюрьмах. Это тело, семья и государство. Но, говорят, мы поможем вам обрести настоящее бессмертие, избавив вас от тела. Однако это произойдет лишь после того, как вы пройдете свой жизненный путь до пенсионного возраста, то есть когда вы исполните свою функцию для процветания человечества и его прогресса.
Желоб предназначен для утилизации того, что остается от людей
По словам художника, для освобождения от тела как тюрьмы у Нового правительства существуют Дома воскресения (а на самом деле – умерщвления). Они представлены на выставке "Самоцветы инакомыслия". Эти объемные объекты так подробно разработаны, с таким количеством мелких и крупных деталей, что более всего похожи на театральные макеты. Вид у сооружений совершенно промышленный, деловой, конструктивистский и по-своему красивый. Но на крыше установлен пулемет, а вниз спускается желоб, как у элеватора. Он предназначен для утилизации того, что остается от людей. Рядом – лагерная вышка. И все это – в окружении мелких деревенских избушек и покосившихся заборов. Такое соседство хлипкого жилья и промзон бывает в городах на задворках, в районах, которые принято называть "неблагополучными". И точно так же, как заведено в таких местах, стены Домов воскресения изрисованы граффити. На одном из них – канонический ренессансный сюжет, только с другими акцентами:
– Мы видим здесь пропаганду путем подмены иконографии. По идее Богородица должна читать Библию, но она читает книжку "Мир" своему обугленному ребенку. Она в маске, и это означает ее превращение в функционера Нового правительства.
– На выставке на многих работах обозначен город. Он присутствует условно, в виде вздыбленных вкривь и вкось архитектонов. А вот граффити на таких домах вполне реалистичные и хорошо узнаваемые. В числе прочих есть рисунок с пресловутой буквой Z…
– Да, это нынешняя примета городского пейзажа. Я как-то шел по улице и увидел такое изображение. Я его сфотографировал, а затем повторил в свой работе. Для меня это был знак того, что уличные художники рефлексируют на эту тему. Обратите внимание, эта Z еще была помещена в такое облако, и у меня это облако заслоняет персонажа. У него там только ноги торчат.
– Облако просто его закрыло или от него только ноги остались?
– Я оставляю это для размышления зрителя, но в любом случае если торчит какая-то нога, это что-то не то. Это тревожно. Но я и хотел показать тревожный мир. Мы в нем живем, и в этом дуализме создается энергия сопротивления. Моей задачей было одновременно правдиво показать такое противостояние и чтобы для зрителя существовало отдохновение.
В сочиненном Гошей Острецовым тоталитарном мире есть важный персонаж. Это Ученый. Он и практик, и теоретик. Триада "тело – семья – государство" сформулировано этим человеком. Дома воскресения – тоже его рук дело. И вот однажды Ученый допускает ошибку, в результате которой на лабораторном столе вдруг возникают некие минералы. Сначала блеклые, потом обретающие яркость и цвета, они постепенно набирают силу, вырастают в гигантские цепочки и распространяются по всему мрачному городу, проникая во все его поры. Эти абстрактные структуры художник назвал "самоцветами инакомыслия".
– У Ученого уже на этапе проектирования закрадывается сомнение "самоцвета инакомыслия", которое разрастается совершенно непонятными иррациональными формами. По сути, это творческие энергии, которые мешают сделать картину мира окончательно мрачной, – объясняет художник. – На следующем объекте я поместил уже четыре самоцвета инакомыслия. Они образуют такой энергетический цветок. Они уже сплачиваются и взрывают этот город подобно цветку, который пробивается через асфальт и разламывает серый асфальт. А дома тут складываются как домино. Они рушатся вместе со своей низовой субкультурой. С граффити и так далее.
Новое правительство постепенно становится прозрачным, нарисованным
Постепенно самоцветы инакомыслия отрываются все больше и больше от серого мира. Поэтому в следующей работе четыре самоцвета инакомыслия образовывают круг, а пятый вылезает из дверей, как изо рта этого города, который превращается в персонажа. Этот овал является и порталом в этот другой иррациональный мир творческих идей, и одновременно терновым венцом для мрачного города. В конце концов дома соскальзывают по грязевой сели в никуда, в бездну. И самоцветы инакомыслия образуют абсолютно самостоятельную абстракцию. После этого мы попадаем в тот зал, где царит исключительно мир свободы творческих энергий. Новое правительство постепенно становится прозрачным, нарисованным. В остальных работах мы его больше не встречаем.
– Как вы уже говорили, под масками все-таки живые люди, а ваша энергия, которая разрушает этот морок, абсолютно абстрактная. Нет ли здесь мысли, что на смену неудавшемуся человеческому миру придет что-то совсем не человеческое?
– Самоцветы инакомыслия разрушают, ломают все, чтобы показать, что существует другой мир.
– Не наш?
– Что значит – не наш? Это иррациональный мир, это искусство, это творческая энергия, но она государству не нужна. Она не помогает государству выполнять его функцию технического прогресса.
– Ваша выставка про инакомыслие, в то время как сейчас это чуть ли не крамольное слово, ведь торжествует единомыслие. Вы не боялись затевать такой проект?
Инакомыслие – это некая творческая энергия
– Нет, конечно, не боялся, потому что инакомыслие, я еще раз повторяю, – это некая творческая энергия, то есть это искусство, это есть та правда, которая должна быть в образе, который создает художник. А чего тут бояться?! Художники не должны ничего бояться.
– Но сейчас куда ни оглянись, везде все, что выбивается из каких-то установленных рамок, чревато неприятностями для отдельного человека. Последняя новость, которую я сегодня прочитала, – в школах собираются снова ввести единую школьную форму. Публичные высказывания тоже должны быть строго по шаблону. А вы надеетесь на то, что творчество поможет преодолеть вот это единомыслие?
– В том абсурде, который государство создает такими ограничениями, я для себя нахожу огромное количество вдохновения. А поскольку я нигде не сотрудник, поскольку не служу государству и никогда не служил, я не вижу для себя никаких проблем.
– Вдохновение, вы сказали?
– Конечно!
– За счет преодоления?
Тоталитаризм, жестокость, минимализм, беднота полная, где надо все пропить до обоев и обои тоже
– Нет, вдохновение от ситуации абсурда возникает потому, что порождает богатство материала. Я обожаю Андрея Платонова с его невероятным языком и невероятными образами. Что у нас есть? У нас ничего русского нет. Я считаю, что мы не русские люди, мы советские люди, даже постсоветские люди. Наше наследие – это тоталитаризм, жестокость, какой-то минимализм, какая-то беднота полная, где надо все пропить до обоев и обои тоже. Платонов предсказал эту голую, такую серьезную жизнь. У него человек идет, идет по дороге и ложится отдохнуть, поспать в какой-то овраг. Именно в пыли он должен переночевать. И вот это ощущение серого мира мне очень близко. Странный, страшный серый мир – это наше наследие. С ним надо что-то делать, работать.
– Почему вы так много используете дерево? Это несколько парадоксальное сочетание – архитектонов и достаточно грубых фактур дерева. Вы не скрываете, что это дерево, вы обнажаете эти фактуры.
– Да, это именно такая вот постсоветская зашарпанность. Когда нет времени подобрать нужный цвет, дворник закрашивает какие-то надписи другим тоном, и все это превращается в достаточно сдержанную, но все-таки художественную фактуру. Когда нет денег на ремонт, связали прорехи какими-то кусочками бетона. Такой серо-сдержанный лоскутный мир – это то, из чего я вырос, то, что мы видим. В России потому все так любят серые оттенки, что это наше наследие. А в искусстве мы должны создать что-то правдивое.
Самая активная фаза, когда я начал это все производить, – начало войны. Я прямо под военные сводки все создавал
В основном то, что я показываю на выставке, прямо сейчас сделано, в этом году. Самая активная фаза, когда я начал это все производить, – начало войны. Я прямо под военные сводки все создавал. Надеюсь, это видно по работам. Во всяком случае, многие говорят, что это чувствуется. А так, да, "Новое правительство" это старый проект. Я его создал 23 года назад. Но, создавая, я понимал, что такой проект всегда будет актуальным. В России ты видишь паноптикум реальности, который даже трудно себе представить. Она выше любой абсурдной литературы, юмористической и какой угодно. Реальность абсолютно бешеная. Из нее вытягивать художественный образ очень интересно.
В чем смысл "Нового правительства"? Россияне очень президентоцентричны. Я увидел это, когда вернулся сюда после десяти лет жизни во Франции. Конечно, там такого нет. И в России некоторым людям наплевать на политику, но здесь люди говорят, что они аполитичны, а все равно смотрят новости. Смотрят, какое лицо у президента, что он сделал, с кем он общается, сколько у него денег и жен. Мне показалось, что это неправильно, потому что здесь политический дискурс не меняется с IV века до нашей эры. А тогда какой был строй? Рабовладельческий. Это неприлично сегодня. Надо полностью обновить систему государства. Почему маски? Потому что человек не должен управлять человеком – это очень важно. Государственный чиновник, высший чиновник – это функция, это слуга народа. Грубо говоря, президент не может видеть каждого человека, а все видят его, и это неправильно, несправедливо. Поэтому мы судим скорее не по качествам и не по тому, что нам на бумажке написали, а по лицу, какое лицо. Можно так людей ввести в заблуждение, но это нехорошо, это неправильно. Хотите идола – вот он, пожалуйста, слепили, сделали, нормально, как икону! Такая была у меня идея, – говорит Гоша Острецов.
На изощренной по вымыслу и гротескной по форме выставке "Самоцветы инакомыслия" нет и намека на документальность. Но, странное дело, ассоциации с реальными событиями сегодняшнего дня возникают стойкие. Среди прочего триптих "Охота – Тюрьма – Побег" подсознание связывает с релокантами, которые в кратчайшие сроки в массовом порядке спасались от мобилизации.