Без скафандра. Что ждет выпускников коррекционных интернатов

В России отсутствуют систематизированные данные, как живут после выпуска из коррекционных интернатов их воспитанники. Государство перестает нести за них ответственность, выполняет всё положенное – выдаёт квартиры, делает перечисления на карту, иногда очень немалые – и с этого момента выпускники предоставлены сами себе. Но большинство из них к самостоятельной жизни совершенно не готово, это признает даже Министерство образования и науки России. Об этом же говорят волонтеры, которые общаются с выпускниками в интернатах и за их пределами, это признают и сами ребята.

Принято считать, что "интернатские" очень самостоятельные дети, потому что их не опекают родители и они вынуждены всего добиваться сами, выживать в учебных заведениях и потом, в реальной жизни. Отчасти это так. Но при этом о реальной жизни у них весьма смутные, однобокие представления. Вот лишь несколько историй из Нижегородской области.

Сергей

Серёжа жил в интернате №8 по ул. Голубева в Нижнем Новгороде, расформированном в 2021 году. После этого он попал в другой интернат, но скоро покинет и его стены. Ему 18 лет, он говорливый и думает, что хитрый. В интернате его хвалят, он всегда отличался вдумчивостью, знал, где что находится, куда за чем пойти, со смехом, но и серьёзно воспринимал слова о том, что ему дорога в завхозы, потому что хорошо ориентируется в жизни и любит, чтобы всё было в порядке. На вопрос о том, многие ли его сверстники готовы к реальной жизни, отвечает отрицательно.

– Не готовы, потому что бестолковые, доверчивые. Нет у них понимания, что их могут обмануть. Верят всему, что им ни скажут.

– А ты не такой?

– Нет, конечно. У меня чуйка срабатывает, я всегда осторожно к таким вещам отношусь.

Сергей

Буквально пару месяцев назад у Сергея украли деньги с карточки. Свои же, интернатские. Сергей рассказывает об этом неохотно, но, по его словам, мошенники действовали грамотно, объяснили, что нужно поставить на телефон приложение, чтобы не бегать к банкоматам – а ночью забрали его телефон, посмотрели СМС с кодом, и Сергей недосчитался 60 тысяч рублей. Дело замяли, потому что при помощи взрослых удалось вернуть украденное.

Сергей не стесняется и гордо рассказывает, как он часто звонит в областное министерство образования и выясняет какие-то вопросы. Визитку с телефонами ему дали, когда представители министерства были в интернате в гостях.

– Да, звоню, могу в любой момент позвонить и выяснить всё. Руководство у нас, конечно, недовольно, что я через их голову это делаю. Но я свои права знаю.

Сергей считает, что в отличие от других выпускников он гораздо умнее и хитрее. Он сейчас работает, недавно поменял одну работу на другую, у него есть план, скоро пойдет учиться на завхоза и вообще не пропадёт.

– Даже самые умные из ребяток коррекционных интернатов – умные только до определённого момента, а потом снова беспомощны, как дети, – рассказывает Елена Кожанова, хорошо знающая Сергея. – Несколько месяцев назад одна знакомая устроила Сергея работать уборщиком в офис. Зарплата у него была, как он говорит, 27 тысяч рублей – за неполный день и три дня в неделю. Но работа была физически трудной. Сергей уставал, он худенький очень, неразвитый. В итоге то ли уволили его, то ли сам ушел. Говорит, что сам. А потом какие-то ушлые люди заманили его на работу на стройку – за 120 рублей в день! Так он и оказался в Городце (город в Нижегородской области. – РС). В общем, закончилось всё плачевно: он заболел, температура была за 39. Звонил бывшей воспитательнице Елене Сергеевне, просил о помощи – а что она может сделать? Сказала ему звонить в скорую. И вот два дня назад Сережа совсем пропал, на связь не выходит. Как сотрудники интерната отпустили его в Городец – непонятно! Ведь он оставлен на второй год, интернат за него отвечает!

Коррекционный интернат № 8 в Нижнем Новгороде был расформирован в 2021 году. Власти считали, что содержать его нерентабельно – в интернате жили около 30 человек, которых распределили по другим адресам

Елена Кожанова была волонтером в интернате №8, в течении нескольких лет общалась с ребятами, начиная с 3-го класса и до выпуска. Проводила с ними время, помогала, гуляла, водила на экскурсии и устраивала мероприятия. Через неё прошло около 20 воспитанников интернатов, со всеми были доверительные отношения, и сейчас многие из тех, с кем она общалась, звонят и часто приходят к ней домой. За советом, за помощью, просто в гости.

Елена Кожанова

– И вы знаете, – говорит Елена, – ничего особо не меняется. Все они по-прежнему как дети, особенно которые с инвалидностью или отставанием в развитии. Я спрашиваю их про судьбу остальных, кого они знают, и слышу: наркотики, проиграл деньги, отобрали деньги, снова наркотики. К одному мальчику непонятные люди ходили постоянно и заставляли снимать со своей социальной карты по 40 тысяч, тогда ограничение было такое. Он снимал. И не знал, что делать и куда идти. Пошли с ним вместе в полицию, написали заявление, пытались найти этих людей, но скоро этот мальчик в полицию приходить перестал и дело закрыли. Я звоню, спрашиваю: "Как же так?" Он отвечает: "Мне пригрозили, я жить хочу". Одного мальчика мы ищем сейчас, Денис, хороший парень, тоже с проблемным диагнозом, с отставанием в развитии. Веселый, контактный был, в гости не раз приходил, и в конце, перед выпуском, как подменили его. Стал огрызаться, закрылся, с кем-то связался и через месяц забрал документы из интерната и пропал. Уехал. Переживаю безумно – с кем он мог связаться. Звонила ему – не берет трубку. Слышала от ребят, с кем он последний раз говорил, вроде в деревне какой-то дом купил.

Денис

Чтобы найти Дениса, пришлось обратиться в поисковый отряд "Волонтер", который уже много лет ищет пропавших людей в Нижегородской области. В принципе, можно было заявить в полицию – по закону любой человек может это сделать, если переживает за жизнь другого человека. Но волонтёры-поисковики предложили сначала поискать пропавшего парня без полицейских.

Денис и Сергей в гостях у Елены Кожановой

Было известно название деревни, в которую ориентировочно отправился Денис, была его фотография, сделанная год назад у Елены Кожановой дома, когда они собирались все вместе. Задача была просто найти парня и убедиться, что с ним всё хорошо, что он находится там по доброй воле и никто его не заставляет.

Второй причиной поиска Дениса был его кардиостимулятор, про который он сам мог забыть и который необходимо время от времени проверять. Поисковые экипажи за полторы недели осмотрели несколько деревень со схожими названиями и в одной из них обнаружили Дениса. Он действительно купил здесь дом, но, по его словам, не себе, а другу, с которым живет.

Денис возле купленного дома

– Очень агрессивно встретил нас этот парень, – рассказывает поисковик отряда "Волонтер" Ольга Балашова. – Начал ругаться, говорить, что все его достали, что он хочет жить так, как ему хочется и поэтому телефон отключает и в "черный список" всех добавил. Нам, собственно, нужно было убедиться, что с ним всё в порядке и напомнить про кардиостимулятор. Я спросила, как он тут устроился, он замялся. Сказал ещё раз, что никто ему не нужен и ему здесь хорошо. У меня было ощущение, что кто-то хорошо ему мозги промыл. Да и по лицу и по речи было видно, что он не очень сообразительный, рулить им легко. Я спросила: "Что, все надоели? Тебя же ищут! Беспокоятся... Лена, волонтер твой, тоже беспокоится, знаешь же её". И тут он посветлел, заулыбался, сказал, что знает, и она хорошая.

Дом, где Денис живет вместе с приятелем

Вот и позвони, говорю, ей, скажи, что в порядке ты, расскажи, как живёшь. Он пообещал. Поговорила и с парнем, с которым он живёт в доме. Тот старше, серьёзнее, и видно сразу, кто тут решения принимает. Попросила его связываться хотя бы со взрослыми, если будут вопросы или проблемы. Но, похоже, он меня почти не слушал.

После визита волонтеров в деревню Денис попытался сообщить о себе Елене Кожановой.

– Он звонил мне несколько раз, но каждый раз было слышно, что кто-то кричит на него – и связь прерывалась. Ему не дают ни с кем связаться. Не уверена, все ли хорошо с ним теперь, – говорит Елена.

Ещё три героини нашей истории живут в одной квартире. Все матери-одиночки, у одной даже двое детей.

Вика, Света, Марина

– В 15-м году я выпустилась, мне должны были дать квартиру сразу, но в итоге я получила квартиру только после суда, это было уже после рождения Ксюши, когда я была беременна Сеней, в 2018 году, – рассказывает Вика (имя изменено). – Я бы сама не смогла, но в опеке одна женщина нашлась хорошая, добрая, она прямо со мной пошла, говорила, что писать. И волонтер из интерната помогала. В квартире этой в Работках (поселок в Кстовском районе Нижегородской области. – РС) я не живу.

– Почему?

– Село же, нет ни работы, ни условий для детей. На пособие двоих детей растить? За садик отдай, за проезд отдай. И погулять с детьми негде. Нет там ничего, я жила там в детстве, мне хватило.

– Как считаешь, почему интернатские, выпускаясь, быстро лишаются денег, квартир?..

– Потому что в интернате же нет ничего. А ты выходишь, и деньги – вот они, и хочется того, того, этого, всего хочется… Соблазны эти, а когда очухиваешься, денег нет уже. Не знают же, что с деньгами делать, жить ещё ладно, проживешь, еду какую-то приготовишь, а деньги улетают моментом. Как их тратить, не знает никто.

– А ты знала, когда выпустилась?

– Знала, конечно. Я машину купила парню своему, как выпустилась. Мы жили вместе. Мы продали его машину, я вложила триста тысяч, и купили поновее.

– Долго вы с этим парнем жили?

– Месяца два. Потом меня вернули в интернат, мне тогда не было 18 лет. Потом я поехала в Спасское, отучилась, родила Ксюху, потом мы с ним снова сошлись, ту машину он то ли продал, то ли подарил кому-то, поэтому мы купили другую машину ему. Нет, это не просто парень, и не жил он за мой счёт, это Сенин папа.

– Как считаешь, удачно вложила свой капитал?

– Вообще неудачно. Сейчас ни той, ни другой машины нет уже, пешком хожу. Ну я ремонт ещё делала, кушала, жила.

– Сейчас бы по-другому всё сделала?

– Конечно, и машины бы не покупала, и не тратила так.

– Вот вы живете втроем, с девчонками и с детьми. Так легче?

– Конечно. Мы можем всегда сложиться и купить что-то, что нужно, чего нет.

Квартира трех выпускниц интерната

Вика работает сейчас в детском саду, младшим воспитателем. Пошла туда по совету Елены Кожановой, так легче, и дети в том же садике под присмотром, и накормить всегда есть чем. Люба признается, что это была хорошая идея. Теперь у неё в планах продать квартиру в Работках, вложить материнский капитал и взять в ипотеку квартиру в Нижнем Новгороде.

Света (имя изменено) – самая благополучная из живущих здесь. У неё есть бабушка, есть родственники. Но проблемы всё те же, что и у других. Поэтому и живёт вместе с девчонками, пока сейчас так проще и легче. Света парикмахер, планирует дальше учиться профессии и перейти в более серьёзную организацию. Отвечает односложно, в разговоре активно не участвует. На вопрос "тяжело ли жить после выпуска из интерната" отвечает уверенно:

– Ну так… мне не сильно тяжело, родня же есть, могу обратиться, с голода не умру. Но вообще втроём легче, конечно. Я жила одна, ребенка ни с кем не оставить, никуда не пойти. Работать начала, только когда в детский сад дочку отдала.

Марина с Еленой Кожановой

Марина (имя изменено) – у нее один ребенок, в декрете, живет на пособие. Эта двухкомнатная квартира принадлежит ей, хотя за жилплощадь пришлось повоевать, выкупая половину у дальней родственницы, борясь с какими-то махинациями, о которых не рассказывает.

– Мне тяжело адаптироваться, – сразу признаётся она, – потому что я до сих пор не понимаю, чего хочу в этой жизни. Не знаю. Ребенок… Хочу вырастить сына, жить хочу, устроиться на нормальную работу. Не строю планов, потому что раньше планировала, и всё у меня через месяц рушилось. Я швея по профессии, но у меня не срасталось нигде работать нормально. Теперь не загадываю. Просто живу.

– Втроём жить лучше в одной квартире?

– Морально да, есть с кем поговорить, с кем оставить ребенка. Финансово – на троих делим расходы по квартплате – тоже легче. А так – шумно, конечно, жила бы лучше одна.

Как выясняется, у всех есть планы, все хотят жить по отдельности, работать, строить жизнь. Но пока живут вместе. Детям не скучно, вчетвером, пока мы разговариваем, они весело носятся по квартире. Мешают взрослым. Прячутся, играют, падают, ушибаются, ревут и снова бегут играть. Их мамам немного неловко разговаривать. Получается, вроде как жалуются. И тут же жалуются с удовольствием, наперебой рассказывая, какие невзгоды на них свалились. Через пять минут с чувством превосходства обсуждают одноклассников, с кем были в интернате, называют их бестолковыми. Себя в этот момент считают умными и расчетливыми.

Елена Кожанова говорит, когда мы выходим, что девчонки совершенно беспомощные в каких-то ситуациях, и она время от времени собирает их у себя, учит готовить, а не тратить деньги на сладости и фастфуд. Волонтер уже ходила с девушками в магазин, пыталась научить рациональным тратам.

– Для них выход во взрослую жизнь – как в космос без скафандра. Марина запоминает плохо и не знает, как планировать семейный бюджет. Не раз звонила с просьбой дать немного еды, потому что нечего есть и ребенка кормить нечем, – рассказывает волонтер. – Я им советую: купи сначала макароны, мясо, рис, сахар – все самое дешевое и то, что посытнее, то, что не вредно для здоровья вашего и детей. Но нет! Я много объясняла, а девчонки не очень-то слушали.

Фотографироваться для публикации девушки отказались наотрез, все сразу вспомнили о каких-то мужчинах, которые будут недовольны фотографиями в интернете.

Мы разыскали одну из воспитательниц расформированного за ненадобностью интерната на ул. Голубева. Татьяна (имя изменено) до сих пор работает в системе образования. Ранее работала воспитателем много лет. Она, как и Елена Кожанова, все время переживает за ребят, которые покидают стены интернатов. Они иногда имеют несложную профессию, вроде обеспечены жильём и финансово, но эта обеспеченность очень хрупкая и теряют ее дети быстро. Именно так – "детки" – называют даже самых взрослых воспитанников коррекционных интернатов те, кто с ними работает, кто растит и воспитывает их с самого малого возраста.

– Они маленькие все, даже в 18 лет там соображения на 13–14 лет максимум, -- говорит Татьяна. – Они вырастали у меня на глазах, я видела, как они менялись, взрослели, но вы же понимаете, там почти всегда диагнозы, серьезное отставание в развитии. Детки. Мало умеют. Максимум знают, как одежду постирать-погладить. Растворимую лапшу купить и развести. Мало! Программа этого не подразумевает, но я сама и воспитательницы у нас проводили с ними много дополнительных занятий, простых и важных. Которые запомнятся и помогут потом. Готовили блины с девчонками, чтобы они сами поняли, как это, и могли сделать. Гладили штаны с мальчишками. Поймите, даже в хорошей благополучной семье ребенок к 18 годам не всегда готов к самостоятельной жизни. Но там есть родственники, родители. А у наших ничего нет. Уходят из интерната просто в никуда. Из всех выпустившихся знаю только двоих, которые хоть как-то где-то зацепились, выбились в люди, живут нормально, интересная работа у них. Остальные – страшно даже узнавать. Нет-нет да приходит информация: скололся, пропал, пропил все деньги, потерял. Отобрали, снова пропал.

– В чём видите хоть какое-то решение проблемы?

– Ну, в интернате, где я работала раньше, там директор хотел организовать мастерские, чтобы ребята после выпуска ещё пару лет работали, были на глазах, могли ещё подучиться. Это могло бы как-то помочь, чему-то научить, к чему-то подготовить… Но 18-летний возраст для этих детей – не взрослость никак. Совсем. В идеале им бы попасть в приёмные семьи, но это очень редко бывает. Очень. Детей с довольно тяжёлыми диагнозами берут в семьи нечасто и только туда, где и так семья немалая, чтобы просто помогали. Это не решение проблемы, конечно. Я не знаю, как быть с этим.

В школе-интернате

Еще 11 лет назад Минобрнауки России предлагало идею патронатного воспитания для выпускников коррекционных школ. "Они не обладают достаточно развитыми социальными навыками, испытывают серьезные проблемы с адаптацией в обществе, продолжением образования и трудоустройством. Такие выпускники нуждаются в специальной помощи, которая может быть оказана усилиями специалистов различного профиля (педагогов, психологов, дефектологов, врачей, социальных работников) и при длительном сопровождении (до 5 лет и больше)", – говорилось в письме министерства от 1 марта 2011 года. Идея в полной мере не реализована.

"Все исследования показывают низкий уровень готовности выпускников детских учреждений к самостоятельной жизни, но при этом в явном виде задача подготовки к самостоятельной жизни выпускников не сформулирована ни в одном федеральном нормативном правовом документе", – писал в 2012 году Павел Устюжанин, замначальника главного управления образования Курганской области.

Исследовательница проблемы из Ставропольского края Елена Парамзина в 2015 году проводила анкетирование мастеров и учащихся специального профучилища №14. По итогам опроса выяснилось, что у 100 процентов выпускников нет никаких далеко идущих планов. "Перспективы будущего осознаются воспитанниками школ-интернатов не в полной мере, они живут сегодняшним днем, настоящим, оценивают и анализируют только ближайшее будущее. Поэтому мотивы, связанные с профессиональными перспективами развиты в малой степени", – подводит итог исследовательница.

Судя по историям из Нижегородской области, в судьбе "интернатских" в России мало что изменилось и спустя семь лет после этой публикации.