Блистательная Порта

Сергей Медведев: Мы продолжаем цикл программ о жизни и смерти великих империй. Сегодня наша тема – Османская империя. От окраин Вены до Йемена, от Алжира до Каспия – Османская империя была одной из крупнейших в истории. На пике своего могущества она занимала территорию в 20 миллионов квадратных километров. Как маленькое тюркское племя смогло покорить такое огромное пространство? Как "Блистательная Порта" превратилась в "больного человека Европы"? Зачем президент Турции Реджеп Эрдоган воскрешает османскую ностальгию?

Корреспондент: Османская империя была одним из самых значительных и долгоживущих имперских образований в истории. Она была основана Османом I (или Османом Гази) в 1299 году. Он объединил различные тюркские племена в Анатолии и начал завоевания, расширяя свою территорию. Под властью султанов османской династии империя продолжала расширяться. Она захватила большую часть Ближнего Востока, Балканского полуострова, а также части Северной Африки. В конечном итоге она стала охватывать большую часть Восточной Европы, Аравийского полуострова и Северной Африки.

Османская империя была организована как абсолютная монархия с султаном как верховным правителем. Одним из уникальных аспектов империи была ее религиозная толерантность. Христиане и евреи, жившие в империи, имели определенные права и свободы религиозного исповедания. В конце XIX и начале XX века Османская империя столкнулась с серией внутренних проблем, а также с внешним давлением со стороны западных империй. После поражения в Первой мировой войне империя распалась, а Турецкая Республика была основана в 1923 году путем установления республиканского правительства в Турции.

Сергей Медведев: У нас в студии Андрей Шарый, журналист и писатель, много лет изучавший наследие османов на Балканах. Как маленькое государство турок-сельджуков могло превратиться в империю?

Андрей Шарый: Османская империя представляется мне одним из очень показательных исторических примеров, на которых можно учить студентов тому, как рождаются и умирают универсальные государства. Многие западные специалисты ставят это государство первого периода и расцвета его существования выше всех других европейских государств. Это почти идеальная военная машина, задача которой – продвижение ислама. Эта идея работала еще и потому, что была проста: мир делился на две части – дом мира (внутри империи) и дом войны (вне ее). И все, кто попадал в пределы этого дома мира, не были обречены на безгласное существование, жизнь совершенно не обязательно становится хуже от того, что их завоевали османы.

В европейской традиции принято изображать Османскую империю как исчадие ада, как прямого соперника христианской цивилизации, каковым она, бесспорно, и являлась. Но на самом деле одна из особенностей внутренней структуры Османской империи с первых десятилетий ее существования – это то обстоятельство, что завоеванные народы вовсе не обязательно должны были превратиться в исламские народы. Они просто были подданными второго сорта. Если человек хотел оставаться православным христианином или католиком, он мог это делать, но при этом лишался ряда прав, платил больше налогов, не имел права носить одежду зеленого цвета, должен был слезать с лошади, если видел мусульманина. Таких находилось очень много. Ассимиляция, конечно, имела место, но Османская империя постепенно впитывала в себя один за другим народы рассыпавшейся Византийской империи, и эта схема, если смотреть на ее эффективность с "османской стороны", работала.

Сергей Медведев: И происходит столкновение растущей османской цивилизации с сербскими, боснийскими князьями. Здесь, конечно, важный эпизод – битва на Косовом поле.

Андрей Шарый: Да, это такая мифологическая история, это продукт историографии XIX – начала ХХ века, эпохи становления национальных государств в Европе, эпохи национально- освободительных движений, как их называли в марксистской литературе. Косовская битва 1389 года в истории завоевания Балкан вовсе не была решающей. Она закончилась фактически вничью, а не победой Османской империи. Миф о страдании Косового поля и мириад историй вокруг него как колыбели сербской государственности – это очень важная история для сербов. Хотя Сербское государство создавалось не в Косове, а севернее, в области Рашка, несмотря на то что албанское население присутствовало в Косове задолго до того, как туда пришли славяне.

Сергей Медведев: Но потом Сербия сыграла все-таки большую роль в распаде Османской империи. Независимость Сербии, сербские восстания, революция – это идет постоянным контрапунктом в истории.

Андрей Шарый: Да, это начало XIX века. Тогда в борьбу за Балканы активно включилась и Россия. Главная роль в противостоянии османской угрозе на протяжении веков принадлежала Габсбургам, Австрийской империи, под фактическим руководством которой коалиции разных европейских сил и государств противостояли этой османской дуге, дотянувшейся фактически от пригородов Вены. Венгерские города Дьер и Эстергом – самые западные точки проникновения Османской империи. А на севере османы проникли до современной Украины, в Каменец-Подольском до сих пор стоит османский минарет. Крым, под властью татарской династии Гиреев, находился в вассальном подчинении османского султана. Это было мощное государство. Существовала целая система пограничных сооружений, пограничных поселений, так называемая военная граница, существовавшая вдоль границы Османской империи и империи Габсбургов на протяжении двух столетий, сдерживавшая проникновение османов на запад.

Сергей Медведев: Но Османская империя не обладает хорошим пиаром по сравнению с Римской. Мы все падаем ниц, когда слышим о Римской империи, а говоря об Османской, представляем людей в шароварах. Западная идентичность сформировалась против турок.

Андрей Шарый: Видимо, для формирования любой идентичности нужен чужой, от образа которого отталкиваются. Дело в том, что турки стали называть себя турками только после образования Турецкой Республики. Мода на все турецкое – Байрон с его ориентальными одеяниями, мода на кофе, табак, тюльпаны – все это было в привычной общеевропейской традиции и принималось немножко пренебрежительно. Турки, османы считались дикими людьми, детьми изнеженного и в то же время жестокого Востока.

Андрей Шарый

Сергей Медведев: Ключевой момент противостояния Запада и Востока, Османской империи и Византии – это 1453 год, взятие Константинополя. Это основополагающий момент в истории западной и османской цивилизаций. Интересно, что в Турции он интерпретируется совершенно не так, как нам кажется привычным. Вот эпизод из турецкого фильма Conquest – обратите внимание на финальные кадры, храм Святой Софии, где Мехмед II берет на руки христианскую девочку...

Трейлер турецкой исторической драмы "Завоевание" (2012 год)

Андрей Шарый: Это попытка турецкой кинопропаганды представить историю немножко в другом свете для европейского зрителя. Это блокбастер, дорогое кино, в фильме играют известные европейские актеры. Идея такова: ислам не катастрофа, положившая конец Византии, а благо для каждого. Прекрасный 21-летний султан берет на руки испуганную христианскую девочку, и божественный свет заливает сверху Святую Софию. Совершенно нетрадиционная для христианского восприятия история. На самом деле речь идет о том, что все великие империи ведут войну на своих окраинах с целью принести неверным или варварам благо так, как они себе его представляют. Султан тоже делает это, осчастливливая тем самым всех тех, кто покоряется его воле. Ну, а кто не согласен с этим, тот умирает или бежит.

Сергей Медведев: С другой стороны, все-таки Османская империя была достаточно толерантна и в смысле веротерпимости, и в смысле существования религиозных общин: иудейских, православных, армянских.

Андрей Шарый: Внутреннее устройство империи было далеко не таким жестким, как оно нам представляется, исходя из европейской традиции. Политическая культура эпохи Средневековья и раннего Нового века вообще была далека от гуманизма. Турки, сажающие на кол казаков, кровавые расправы над христианами – у этого была еще и оборотная сторона. Жестокость была всеобщей, другое дело, что "свою" жестокость замалчивали, а "чужую" проклинали. Например, при штурме Александром Суворовым Измаила в 1790 году, когда русская армия вырезала 15 тысяч горожан и три дня спускала трупы по реке Дунай. Между прочим, у запорожских казаков, которые на стороне Польши или вместе с русскими воевали против Османской империи, было обыкновение засовывать в задний проход пленным туркам сосновые шишки. В Российской империи сажали на кол при просвещенном государе Петре I – по его приказу, например, так казнили майора Степана Глебова, любовника бывшей царской жены.

Что же касается верных подданных султана, то у тех, кто не бунтовал, были такие же, как в любом универсальном государстве, возможности для внутреннего развития. Османская империя охотно рекрутировала в свой административный класс представителей всех слоев, всех национальностей, но при этом они должны были быть мусульманами. История Османской империи знает визирей и сербского, и албанского происхождения. Так устроены все империи: императором Византии бывал и армянин, на службе у русских царей состояли множество "инородцев", от немцев и голландцев до шотландцев и датчан.

Сергей Медведев: Мы неизбежно выходим на тему контактов и войны за территорию нынешней Украины между Российской и Османской империями.

Андрей Шарый: Этот исторический процесс – соперничество двух империй на своей периферии. Первое системное прямое столкновение Османской империи и молодой Российской относится к петровским временам – это Азовский поход. Противостояние продолжалось фактически два столетия, Россия ни с кем не воевала так часто и так кроваво, как с османами. Османская империя слабела, превращалась в "больного человека Европы", и постепенно русский штык брал верх над османским ятаганом.

Балканы постепенно оказывались под большим влиянием национально-освободительных движений: сначала это сербские и греческие восстания первой половины XIX века. Потом все это уже покатилось: усиление вначале полусамостоятельных Дунайских княжеств (ядра нынешней Румынии), освобождение под российским контролем Болгарии. И финал, который оказался неутешительным для многих европейских империй: по итогам Первой мировой войны сначала исчезла Российская империя, потом Габсбургская, а потом и Османская.

Сергей Медведев: Норвежский исследователь идентичности Ивер Нойманн пишет, что Европа формировалась как проект идентичности за счет отталкивания а) от Турции и б) от России.

Андрей Шарый: Это правда. Линии цивилизационных разломов проходили как раз по Балканам или недалеко от Балкан – дуга православно-католическая, дуга исламско-христианская. Рассматривая протяженный исторический процесс, можно говорить о его ключевых эпизодах: скажем, две осады османами Вены, в 1529 и 1683 годах. Если бы этот город пал, то проникновение османов на запад Европы могло бы решить исход истории Нового времени.

Европейские провинции для Турции были скорее экономической обузой, чем приобретением. Они финансировались за счет прибыли из Египта, самого большого бриллианта на чалме султанов. Осваивать венгерские степи-пустоши или боснийские горы было довольно сложно. Сами османы туда переселялись довольно медленно и неохотно, организовывать крупные капании переселения было тоже довольно сложно. К концу XVII века и военное проникновение Османской империи в Европу остановилось, но и экономического стимула для того, чтобы империя простиралась дальше на запад, уже фактически не было.

Великого визиря Кара-Мустафу, командовавшего султанским войском, в 1683 году задушили шелковым шнурком в Белграде после того, как он не смог взять Вену: таково было наказание, которому он фактически не противился, поскольку понимал меру своей ответственности. Но если бы, например, турки взяли Вену и потом пошли бы на Рим или на Париж, то что бы из этого получилось? Они практиковали тактику коротких набегов и возвращений, потому что потенциала для абсорбции покоренных наций у них уже не хватало. В XVII веке окончательно иссяк ресурс для эффективного функционирования административно-военной османской модели. Сделанная по лекалам позднесредневековая империя, как многие империи, считала себя вечной, но не успевала за переменами.

Сергей Медведев: Начинается стагнация и постепенный закат на 250 лет.

Андрей Шарый: Да, это был медленный закат. Вызван он был не в последнюю очередь экономическим превосходством Запада, где начинается промышленная революция. Даже взятие Константинополя сыграло с османами отчасти злую шутку, потому что география торговых путей изменилась. Через полвека после падения Византии открыли Америку, мировая географическая карта обновилась, экономика путешествий и источники обогащения стали иными. Османская империя в итоге не смогла приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Османская империя влезала в кредиты и к австрийцам, и к англичанам, и к французам. Закат был неминуем, поскольку потенциал развития был исчерпан. С законами истории нельзя ничего поделать.

Руслан Сулейманов

Сергей Медведев: К нам присоединяется Руслан Сулейманов, востоковед, автор телеграм-канала "Сулейманов". Можем ли мы проецировать это огромное 600-летнее наследие Османской империи на современную Турцию? Чувствуют ли себя турки наследниками османов? В какой степени османскую ностальгию воскрешает Эрдоган?

Руслан Сулейманов: Эрдоган действительно воскрешает Османскую империю. Для него существенно, что он наследник именно османских султанов, а не преемник Мустафы Кемаля Ататюрка. Эрдоган проводит своего рода символическую политику, подчеркивая, что Турция – преемница именно Османской империи.

Сергей Медведев: А все турецкие президенты так или иначе присягали наследию Ататюрка?

Руслан Сулейманов: Это было и воспринималось как травма, как очень болезненное прошлое. Как писал Орхан Памук, это было подобно квартире, которую покинула любимая девушка, где все напоминает о ней. И вот, чтобы избавиться от этого ощущения, нужно было чем-то его затмить, поэтому Турция стремилась на Запад.

Эта тема не разгонялась до такой степени, как она начала разгоняться при Эрдогане, который, еще будучи мэром Стамбула в 90-е годы, стал придавать огромное значение самой дате завоевания этого города. В этом смысле Эрдоган сместил акцент на Стамбул с республиканской Анкары, которая была важнейшим городом для Ататюрка и его последователей как центр светскости, республиканизма. Именно в Стамбуле началось такое масштабное строительство мечетей, музеев, посвященных османскому наследию.

Так что для Эрдогана очень важно ощущение имперскости. Даже если посмотреть на его внешнеполитические жесты, на его военные операции в Сирии или в Ираке, это тоже следствие того, что он ощущает: он заходит туда как к себе домой. Он периодически говорит о том, что нынешние границы Турции проведены несправедливо, неплохо было бы их и пересмотреть.

Сергей Медведев: Нам известен еще один политический деятель, который говорит, что границы России не кончаются нигде. Как во все эти мегапроекты памяти XXI века вписывается эрдоганизм, и трамповский проект, и Брекзит? Турция здесь действительно выступает в ряду большого глобального поворота?

Руслан Сулейманов: Безусловно! Политика памяти во всем. Достаточно посмотреть на те символы, которые меняются, скажем, в государственных наградах, откуда убрали портрет Ататюрка. Посмотрим на турецкие школы, куда теперь наравне с Ататюрком помещают и портреты османских султанов. Посмотрим на массовую культуру в Турции. Очень многие ведущие сериалы посвящены именно османскому наследию, в том числе периоду заката империи, который возводится в культ.

Абдул-Хамид II, который был одним из последних правителей Османской империи, – сложная историческая фигура, но Эрдоган отзывается о ней исключительно в радужных тонах. В Турции именно при Эрдогане начались дискуссии о причинах распада Османской империи, и чаще всего они сводятся к тому, что Османскую империю расчленили на части, это все были козни Запада, кольцо врагов. Следствием этого является пересмотр наследия Ататюрка. Его имя убрали из названий многих стадионов. А чего стоит закрытие аэропорта Ататюрка в Стамбуле! Эрдоган – выходец из исламистских кругов, а там всегда было крайне негативное отношение к Ататюрку из-за того, что он так активно выступал против религии.

Сергей Медведев: Он фактически чувствует себя султаном? К нему не обращаются "султан Реджеп"?

Руслан Сулейманов: В оппозиционной прессе его преимущественно так и называют. В проэрдогановских кругах очень популярны даже такие фотоколлажи, где портрет Эрдогана соседствует с портретами османских правителей, султанов, но никак не с портретом Ататюрка. Однако при этом Эрдоган не то чтобы прямо поставил крест на наследии Ататюрка. По сути, он попытался присвоить его, взял то, что ему нужно, то есть именно нарративы о том, что Турция была в кольце врагов, боролась с кознями Запада.

Сергей Медведев: Вся эта ностальгия будет иметь геополитические последствия? Мы же видим, как растет влияние Турции, видим результаты последней карабахской войны.

Руслан Сулейманов: Турция попыталась использовать этот так называемый неоосманизм еще в начале 2010-х годов. Архитектор внешней политики Турции Ахмет Давутоглу в свое время написал книгу "Стратегическая глубина", где много говорил о том, что Турция неизбежно должна вернуться в зону своего исторического влияния на Балканах, в Закавказье, в Северной Африке и так далее. Эрдогану показалось, что все это может сработать.

В 2011 году после парламентских выборов он триумфально заявил, что победа его партии на выборах – это победа не только Анкары, но и победа Сараево, Ливана, Сирии. Это все было, конечно, на кураже, на фоне "арабской весны". Эрдоган был тогда действительно дико популярен на арабской улице. Казалось, что Турция являет собой образец в совмещении демократии и ислама. Исламисты пришли к власти в Тунисе, исламистская партия "Ан-Нахда", а в Египте "Братья-мусульмане", по сути, правили два года, но все это быстро закончилось, потому что это абсолютно другие общества, где абсолютно другая роль той же армии.

Может быть, не сам Эрдоган, но его окружение точно признает, что это была ошибочная политика: нельзя было делать такую однозначную ставку на исламистов, на неоимперский проект, потому что теперь ему приходится идти на попятную. В феврале он был вынужден поехать в Египет к Абдель Фаттаху Ас-Сиси. Вообще, теперь приходится примиряться с теми, с кем он поссорился: с тем же Башаром Асадом в Сирии. Так что Эрдоган уже обжегся на этом своем неоосманизме и стал более осторожен. Поэтому я не вижу каких-то больших геополитических последствий.

Сергей Медведев: Тем не менее последняя часть разговора говорит нам о том, что империи живы: в политических проектах, в политическом воображении, в ностальгии. Но когда эта ностальгия сочетается с авторитарной властью и геополитическими амбициями, она становится очень опасной, что мы и наблюдаем своими глазами уже на примере России и Украины.