20 лет после 11 сентября. Была ли война с террором успешной?

Двадцать лет назад, 11 сентября 2001 года, девятнадцать террористов-смертников захватили четыре пассажирских самолёта и совершили крупнейший в истории террористический акт. Его жертвами стали около 3 тысяч человек. Как эта трагедия изменила Америку?

Мои собеседники: правозащитник, в прошлом вице-президент организации Freedom House Арч Паддингтон, историк из университета Сетон-Холл Максим Матусевич и политолог из университета имени Джорджа Мэйсона Эрик Ширяев.

Три угнанных террористами самолета врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, в Пентагон, четвертый самолет, который должен был использоваться для нападения либо на Белый дом, либо на Капитолий, упал в Пенсильвании после того, как пассажиры и экипаж попытались ворваться в кабину пилотов, где находились угонщики. Лихорадочная эвакуация людей из двух горящих небоскребов торгового центра продолжалась чуть больше часа, пока оба гигантских здания не рухнули, похоронив под обломками 2750 человек. Президент США Джордж Буш-младший, которому сообщили об атаках во время его встречи со школьниками во Флориде, был вынужден провести почти весь остаток дня в воздухе на борту президентского самолета, в то время как вице-президент Дик Чейни, находившийся в бункере под Белым домом, координировал действия Пентагона и других служб безопасности. Именно вице-президент отдал приказ об уничтожении любого самолета, в том числе пассажирского, оказавшегося в воздушном пространстве над столицей США. В те первые часы никто не знал, последуют ли за этими атаками новые. В воздухе все еще находились сотни пассажирских самолетов. Практически на любом из них могли находиться угонщики, любой из них мог быть превращен террористами в управляемую ракету. Лишь в семь часов вечера Джордж Буш вернулся в Белый дом, а через два часа, обращаясь к стране из Овального кабинета, провозгласил: "Террористические атаки могут расшатать фундамент наших самых больших зданий, но они не затронут фундамент Америки… Мы не сделаем различий между террористами, совершившими эти акты, и теми, кто предоставляет им убежище". Террористические атаки требовали масштабного ответа.

Рухнувшие башни-близнецы

После отказа Талибана выдать Усаму бин Ладена, главу террористической группы "Аль-Каида", организовавшей атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, 7 октября 2001 года Соединенные Штаты начали наносить воздушные удары по базам талибов в Афганистане. 20 марта 2003 года международная коалиция во главе с Соединенными Штатами начала военную кампанию в Ираке, который, согласно американским данным, поддерживал терроризм и имел в своем арсенале оружие массового поражения. Бин Ладен, скрывавшийся в Пакистане, был убит в мае 2011 года в результате операции американского спецназа. В том же году американский контингент покинул Ирак, вялотекущая война с талибами продолжалась еще десять лет.

Какой отпечаток оставила эта беспрецедентно долгая, хотя и далекая от американцев война с террором? Внешние признаки заметны всем: тщательные досмотры в аэропортах, выборочная проверка сумок в метро, охрана при входе во все общественные здания и офисы. Но, как пишут некоторые комментаторы, события 11 сентября в действительности заметно отразились на обществе. В книге, озаглавленной "Господство террора", Спенсер Аккерман пытается доказать, что антитеррористическая кампания, поиск врагов внутри страны, подозрительность по отношению к мусульманам и иммигрантам, различные меры электронного мониторинга, одобренные Конгрессом в ответ на террористические атаки, создают почву для авторитаризма. По его мнению, феномен Дональда Трампа был отчасти продуктом этой войны с террором. Историк Джозеф Най пишет, что эмоциональная реакция на террористические атаки привела к ошибочным решениям. События 11 сентября доказали, пишет он, что терроризм – это инструмент психологического воздействия. "Постоянное повторение кадров рушащихся башен-близнецов по телевидению во всем мире стало козырем бин Ладена. В результате атак 11 сентября погибло несколько тысяч американцев, но бесконечные войны, которые были начаты Соединенными Штатами в ответ на них, привели к более значительным жертвам. В действительности ущерб, нанесенный "Аль-Каидой", блекнет в сравнении с ущербом, нанесенным Америкой самой себе", – считает Най.

По мнению моих собеседников, беспрецедентный ответ на беспрецедентное нападение был неизбежен, и война с террором в целом не наложила сильного отпечатка на американское общество. Слово Арчу Паддингтону:

– Самое заметное последствие – мы стали больше заботиться о безопасности, – говорит Арч Паддингтон. – С этим мы сталкиваемся ежедневно. Например, в эпоху до 11 сентября в вестибюле здания, где находится наш офис, не было никакой охраны. Теперь, чтобы попасть в помещение, нужно предъявить документы, получить пропуск. В городе почти повсеместно появились бетонные или гранитные ограждения, перегораживающие подход к знаменитым небоскребам и правительственным зданиям. Их цель – предотвратить террористические атаки с использованием автомобилей. А меры безопасности в аэропортах? В то же время я не думаю, что это событие заметно изменило нас. Первое время по понятным причинам были сильны антимусульманские настроения, которые подогревались некоторыми комментаторами, в редакционных статьях много писалось об опасности так называемого исламского радикализма, был всплеск нападений на почве ненависти. Но эта тенденция сравнительно быстро сошла на нет в том числе и благодаря единодушной позиции наших политических лидеров. Против таких настроений решительно выступили нью-йоркские власти. Да, кампания борьбы с терроризмом, начатая сразу после террористических атак 11 сентября, две продолжительные войны в Афганистане и Ираке усугубили противоречия между республиканцами и демократами, кое-кто считает, что феномен Дональда Трампа, который эксплуатировал антимусульманские ксенофобские настроения, стал отчасти последствием этих атак. С другой стороны, все это не помешало нам проводить свободные выборы, на которых за эти двадцать лет побеждали кандидаты в президенты от обеих партий. Наша судебная система достаточно успешно противостояла попыткам законодательной и исполнительной власти ущемить права американцев под лозунгом борьбы с терроризмом. Например, президент Трамп именно этим оправдывал запрет на въезд в США гражданам стран, где большинство составляют мусульмане или хотел закрыть границу с Мексикой для иммигрантов, говоря об опасности терроризма.

Памятники жертвам 9/11 в мире

Арч Паддингтон считает, что ошибаются те, кто видит в поспешном уходе американцев из Афганистана поражение Соединенных Штатов:

– Я не согласен с теми, кто считает, что уход из Афганистана стал символическим поражением Соединенных Штатов в этой двадцатилетней войне с терроризмом. Вспомним, что говорили после ухода США из Вьетнама, откуда мы были вынуждены уйти, действительно потерпев поражение. Дескать, США отказались от роли глобального лидера, они терпят поражение в холодной войне. Эти предсказания оказались ложными. США вскоре вновь взяли на себя роль лидера, особенно это стало заметно после прихода в Белый дом Рональда Рейгана. Мощь и уверенность Соединенных Штатов была особенно заметна на фоне распада Советского Союза. Я не вижу причин, по которым исход кампании в Афганистане отразится на нашей готовности продолжать войну с террором. Политика и тактика, скорее всего, изменятся. Да, трудно представить в обозримом будущем нечто подобное попыткам государственного строительства в Ираке и Афганистане, но, объективно говоря, антитеррористическая кампания была успешной. Всего десять лет назад террористическая группа ИГИЛ контролировала огромные территории в сердце арабского мира. Сегодня остатки этой группы или "Аль-Каида" действуют на периферии. Радикальный терроризм больше не является серьезным фактором в Индии, Индонезии или Египте, как это было в прошлом. Он не является фактором в странах Персидского залива. Я не согласен с тезисом о том, что исламский фундаментализм и радикальный терроризм сегодня на подъеме. И я бы не советовал скептикам списывать Соединенные Штаты со счетов как ведущую мировую державу. Мы испытывали неудачи и в прошлом. Преодолевали их и доказывали право на роль мирового лидера. Я думаю, что нечто подобное произойдет в недалеком будущем, хотя в данный момент мы действительно находимся не в лучшем состоянии, – говорит Арч Паддингтон.

Для тех, кто пережил эти атаки в Нью-Йорке и Вашингтоне, события 11 сентября были сильным потрясением. Несколько моих знакомых, потерявшие друзей в этот день, отказались говорить об этом. Эмоции все еще сильны. Максим Матусевич преподавал тогда в университете в Миссури, но и ему этот день врезался в память:

– Для меня жизнь в Америке делится на до 11 сентября и после, – говорит Максим Матусевич. – Было утеряно – у меня, по крайней мере, – ощущение безопасности и надежности будущего. Все эти меры безопасности, которые стали повсеместными после этого, – это тоже как-то не вяжется с моим предыдущим до этого опытом в Америке. И потом я немножко купился на этот знаменитый тезис Фукуямы о конце истории. Это был такой, как сейчас нам кажется, довольно наивный взгляд на мир, что после обвала Берлинской стены, после конца холодной войны, экономического расцвета 90-х годов Америка в принципе способна решить все вопросы, в мире будет триумфальный марш демократии. Конечно, это было очень грубое пробуждение.

– И за этим, как вы говорите, грубым пробуждением последовало вторжение в Афганистан, потом в Ирак, глобальная война с террором, решения, разумность которых сегодня немало людей подвергает сомнению. В наиболее радикальной интерпретации, Америка стала жертвой паранойи или испуга, что и привело к этим решениям.

– Мне кажется, Америка не столько напугалась, сколько разозлилась, возникла жажда мести. Это было желание нанести обидчику удар побольнее. Единственное, что обидчик непонятно где находится. Где-то в горах между Афганистаном и Пакистаном. Но было такое ощущение в обществе, что нужно что-то сделать, это было неоформленное ощущение, из него выкристаллизовался поход в Афганистан и после этого в Ирак. Да, я поддерживал ввод войск в Афганистан и в Ирак, хотя с Ираком было сомнительно, для чего все это делается. Но все равно этот заряд, этот посыл, визуальность того, что произошло 11 сентября, падающие башни, потерянная невинность общества, это было очень мощное ощущение, была очень мощная эмоция, которая у меня держалась несколько лет. Обвинения в адрес Буша в том, что это все затеяно из-за нефти, что они хотят забрать у Саддама Хусейна нефть, мне кажется, были довольно примитивным объяснением. Понятно, что Буш пропустил через себя мощную эмоцию общества. То, что они полезли в Афганистан, а потом в Ирак, конечно, это было не столько желание забрать какую-то нефть, которую есть более простые способы оприходовать. Просто была мощная потребность общества в мести или в желании посчитаться с обидчиком. Но теперь, 20 лет спустя, мне кажется понятно, во всяком случае с Ираком, была трагическая ошибка, да и с Афганистаном тоже должна была быть полицейская акция. С терроризмом всегда боролись, и нужно было продолжать бороться. Объявлять войну цивилизаций – в этом была большая ошибка, потому что невозможно победить в борьбе цивилизаций – это будет война вечная и бесконечная. И это то, что мы получили. Урон нанесен был американскому обществу в результате не столько террористами, сколько самим американским обществом. Вот эта раздробленность, вот эта поляризация, углубившееся социально-экономическое неравенство, мне кажется, тоже с этим связаны.

Джорджу Бушу сообщают об атаках на Всемирный торговый центр во время его встречи с учениками начальных классов

– Да, вполне возможно, что значительную роль в этом сыграли эмоции президента Буша-младшего, человека, как говорят, очень впечатлительного, который был вынужден провести почти весь день в воздухе на борту президентского самолета, скрываясь от террористов. Никто не знал, не станет ли Белый дом объектом атаки с воздуха.

– Я не большой специалист по личной психологии Джорджа Буша, но он себя, наверное, идентифицировал с должностью и с символизмом происходящего. Упали башни, президенту пришлось скрываться. Вполне возможно, что он боялся, грубо говоря, не за свою шкуру, а действительно эмоционально пережил такой удар символический по президентству страны.

– Как вы сказали, двадцать лет назад террористические атаки, казалось, открыли новую эпоху. На смену побежденной коммунистической идеологии пришел новый враг: радикальный исламизм и террор, как его главный инструмент. Главный тезис американской военной доктрины заключался в противостоянии глобальному терроризму. На ваш взгляд, как сегодня выглядят события 11 сентября в историческом контексте? Эпохальное событие или, грубо говоря, фальшивая тревога, затмившая назревавшие проблемы?

– Мне кажется, что событие, несомненно, исторического масштаба, именно не по сути своей, а по последствиям. Последствия немножко не такие, какие мы ожидали. Тогда же казалось, что придут какие-то страшные исламистские орды и будут покорять западную цивилизацию, мы будем бороться с ними. Произошло другое. Мы видим, что вернулась геополитика, вернулись мощные государства – Россия и Китай в первую очередь, – с которыми американцам приходится иметь дело. В принципе основной вызов Соединенным Штатам Америки, либеральным демократиям исходит не с Ближнего Востока, он исходит из России, исходит из Китая. То, что американцы так оголтело ломанулись на Ближний Восток, в Центральную Азию, потратили огромные ресурсы на это, стало фокусом внешней политики на десятилетие как минимум, это дало возможность подняться и России, и Китаю, и это вызов, с которым американской внешней политике придется иметь дело.

– Как вы думаете, можно сегодня говорить о победителях и побежденных в этой многолетней войне с терроризмом? Очевидно, что США сумели защитить себя от терроризма, Усама бин Ладен, вдохновитель атак, был ликвидирован, террористическая группа ИГИЛ, контролировавшая большую часть Ирака и Сирии, разгромлена. С другой стороны, террористические группы остаются активными в разных частях мира, талибы, внесенные в список террористических групп Соединенными Штатами и Россией, контролируют Афганистан. Похоже, дело бин Ладена живо.

– То, что американское общество сейчас расколото до такой степени, связано с тем, что произошло после 11 сентября. Погибла эта идея конца истории. Закончился триумфализм, который был произведен на свет концом холодной войны, когда в 90-е годы казалось, что Америка победила, марш демократии триумфальный, что капитализм сделает Россию и Китай прогрессивными либеральными государствами. События 11 сентября очень пошатнули эту уверенность западную в себе, американскую в первую очередь, в том, что либеральная демократия обязательно возьмет верх. В результате этого такое скептическое отношение к либеральной демократии сформулировал не только бин Ладен, например, или талибы, или ХАМАС – это сомнение очень распространено в самом американском обществе. Сомнение в том, что Америка знает, как лучше устроить общество, в том, что у Америки есть возможность сделать мир лучше. На этом, мне кажется, очень успешно сыграли потом и путинский режим, конечно, и китайцы. Им стало проще, потому что после 11 сентября эта уверенность в себе уже далеко не очевидна. Находясь в Соединенных Штатах Америки, ты это видишь. Идея, что Америка, несмотря на все свои ошибки и неудачи, все равно сможет сделать мир лучше, - а ведь в это верили и демократы, и республиканцы, - сейчас кажется далеко не очевидной. Вывод войск из Афганистана, мне кажется, это логичное и в чем-то очень мрачновато символичное логическое завершение вот этой тенденции. Разочарование Америки в самой себе и разочарование мира в Соединенных Штатах Америки, в том, что Соединенные Штаты Америки обещают миру.

– Максим Матусевич, как вы думаете, была возможна победа или более почетный исход этой двадцатилетней войны с терроризмом? Положим, Джордж Буш решил бы двадцать лет назад ограничиться воздушными ударами и операциями сил спецназа?

– Такое ощущение, что американцы постоянно наступают на одни и те же грабли. Я тут недавно перечитывал "Тихого американца" Грэма Грина, написанного в 1954–55 году, и совершенно обалдел от того, насколько Грэм Грин описывает нынешнюю ситуацию, только применимо к Вьетнаму. Сейчас, да, мне кажется совершенно очевидным, что вместо того, чтобы объявлять цивилизационную войну, нужно было просто проводить точечные удары, какие-то специальные операции. Но задним числом все умны, а в то время я полностью разделял эти панические настроения, эмоциональность, желание отомстить. Мне это очень понятно, я это испытал сам. Но спустя 20 лет я понимаю, что, наверное, все-таки в этом была большая ошибка.

– Возьметесь предсказать, что будет главным вызовом США в ближайшие двадцать лет? Специалисты и политики говорят, что Китай наша главная проблема.

– Главный вызов, мне кажется, – это вызов либеральной демократии как системе, на которой базируется западный мир. Потому что опять же Запад начал терять нарратив, терять аргументы. Вот этот вызов Китая, государственного капитализма, непонятно, как американцы могут на это ответить. Вызов, опять же, исходит не только извне, но и изнутри. Эти дебаты по поводу того, работает ли либеральная демократия, работает ли демократия в целом, – это дебаты, которые происходят не только в Пекине или в Москве, которые происходят в Вашингтоне и на кампусах американских университетов прямо сейчас, – говорит Максим Матусевич.

Эрик Ширяев напоминает, что террористически атаки 11 сентября были необычными. Их организаторы не выдвигали никаких требований, не предъявляли ультиматумов.

– Они не заявили о свои целях однозначно, но мы знаем две главных цели терроризма: первая цель – это отомстить за что-то, за кого-то, за брата, за отца, за матушку-родину. Второе – запугать, сделать так, чтобы твой обидчик, твой враг пошел на какие-то уступки, изменил политику, – говорит Эрик Ширяев. – Первое – отмщение, его трудно измерить, оценить. Вторая задача – добиться чего-то благодаря страху, это просто вымогательство. Лучший пример группа "Мау-Мау" в Кении в 50-е годы, массовые убийства и африканцев, и англичан. Публика в Лондоне требовала у правительства: все, нам не нужна Кения. Собираем чемоданы и уходим, это лучше, чем выезжать в гробах. В смысле "Аль-Каиды" и всех остальных – что, они заставили уйти Соединенные Штаты с Ближнего Востока, как этого хотел бин Ладен? Да нет. В каких-то странах, может быть, меньше активность, но присутствие было полное, и сегодня существует огромное политическое влияние. Изменила Америка отношения с Израилем? Израиль до сих пор получает огромную американскую помощь, моральную, психологическую, материальную. Цели, которые могли бы быть поставлены, не были достигнуты "Аль-Каидой". В то же время она сама была серьезно ослаблена, раздроблена, убили ее лидера и многих его ближайших соратников. Насилие, как форма вымогательства для достижения политических целей, вечно было и останется с человечеством. Были анархисты-террористы в XIX–XX веках, были радикальные социалисты, коммунисты, были анархисты и в 70-е годы. Есть и террористы, которые выступают от имени радикального ислама и других религий.

– Не будем забывать, что у Соединенных Штатов уже был серьезный опыт борьбы с террором. В 70–80-х годах пуэрториканские националисты-марксисты организовали больше сотни нападений с использованием взрывных устройств.

– Да, националисты и марксисты, радикалы, которые это делали, члены культов различных. К счастью, этих эпизодов все меньше и меньше. Такие формы насилия останутся, конечно, но после 11 сентября террористам был дан урок: достичь каких-то политических целей не удастся. Напротив, люди гибнут, общественное мнение поднимается против преступников. Как анархизм сам по себе изжил себя в XIX – начале ХХ века, так такие формы массового терроризма, будем надеяться, уменьшатся по законам истории, по законам развития человечества.

– Как вы думаете, справедливы ли опасения, что в результате борьбы с терроризмом пострадала американская демократия: о масштабном, скажем так, мониторинге американскими спецслужбами линий коммуникаций миллионов людей. Стало известно о деятельности секретного суда, выдающего санкции на преследование подозреваемых по делам о терроризме. Как говорили: мы все под колпаком?

– Да, пострадала демократия. Да, стали больше под колпаком, но колпаки ведь разные. Рассуждения Томаса Гоббса о том, что для достижения нашей безопасности мы должны каким-то образом чуть-чуть пожертвовать нашими свободами, далеко не абстрактны сегодня. Милтон Фридман говорил, что если ради равенства и справедливости жертвуешь свободами, ты не достигаешь ни одного и ни другого, ни равенства, ни свободы. Но все-таки компромисс какой-то должен быть, мы понимаем, что свобода не абсолютна. Безусловно, приходится смириться с этим. Да, мы стали менее свободны, да, мы знаем о массовых прослушиваниях ключевых слов спецслужбами. Да, знаем, есть секретные суды, которые могут предъявить обвинение. Но эти случаи единичные, они не массовые, это не политика правительства. Эти случаи всегда оспариваются в судах. По большому счету, может быть, 1–2 процента нашей свободы мы кладем на алтарь ради того, чтобы чувствовать себя менее уязвимыми.