Эмигрантское счастье. Истории сбежавших из России

После объявления мобилизации перед выбором – идти служить в армию или эмигрировать – встали многие люди с российскими паспортами. Радио Свобода рассказывает три истории политактивистов, вынужденных бежать из России.

Герои этого текста, преодолев множество трудностей, обрели в чужих странах свое счастье: один – в профессии, второй – в сопротивлении российской власти, третий – в любви.

Павел Стоцко, врач. Эмигрировал с мужем Евгением Войцеховским в Нидерланды в 2018 году.

Почти пять лет назад москвичи Евгений Войцеховский и Павел Стоцко заключили брак в Копенгагене. После возвращения домой они сумели легализовать свой брак в московском многофункциональном центре. Сотрудница этой организации, не задавая лишних вопросов, поставила в паспортах на странице семейного положения штампы. После того, как эта история получила широкую огласку, жизнь Павла и Евгения превратилась в кошмар. К ним домой и в квартиру родителей пришла полиция. Российские паспорта пары были признаны недействительными. Супруги получили множество угроз и оскорблений. Виталий Милонов призвал выгнать Павла и Евгения из России. Молодым людям, которые никогда не собирались надолго покидать родину, пришлось срочно бежать в Нидерланды. Вот что сейчас Павел Стоцко рассказывает о своем опыте эмиграции.

– Я помню, вы часто говорили в интервью, что для вас важно работать в эмиграции по профессии. Удалось ли вам исполнить эту мечту?

– У меня три российских диплома – по профилям "Лечебное дело", "Хирургия" и "Специалист по общественному здоровью". До эмиграции я работал в правительстве Москвы аналитиком в области здравоохранения. Мы советовали Собянину, какие решения принимать в области общественного здоровья. К эмиграции и, конечно, к работе по профессии в чужой стране, где требования к врачам отличаются от российских, я не готовился. Мы бежали из России с 52 долларами в кармане, а решение об эмиграции приняли за считаные часы. Нам было очень трудно уезжать из России, ощущение было такое, будто родная мать сказала, что я больше не ее сын, и выгнала из дома. Несмотря на стресс и печаль, в эмиграции мы решили проявлять инициативу и много учиться в разных направлениях ради благой цели – стать частью нидерландского общества. Для того чтобы наша жизнь в Нидерландах сложилась хорошо, мы избегали махинаций и не замыкались в российском гетто, где мало возможностей для развития.

В первые же дни жизни в центре для беженцев я и мой муж Евгений в Нидерландах устроились мыть полы, унитазы и окна за 20 евро в неделю. И я был безумно рад, ведь я не просто находился в безопасности и получал пособие от чужой страны, но зарабатывал уборкой дополнительные средства и приносил пользу обществу. Когда я понял, каковы минимальные требования к беженцам в Нидерландах, я подумал, что хочу большего, хочу работать только врачом. По мнению чиновников, я уже был стар для получения медицинского образования в Нидерландах. Но я сказал, что ничего, кроме медицины, я не умею. Мне пришлось просить разрешения у муниципалитета учиться и получать пособие не два года (столько обычно выделяют беженцам на интеграцию), а три. Полтора года назад я перестал получать пособие, потому что мой муж Евгений начал работать госслужащим в организации, которая выполняет задания Министерства социальной защиты. Так что мы не взяли ничего лишнего у налогоплательщиков. Евгений в момент нашего бегства из России заканчивал обучение в медицинском университете. Мужа исключили под влиянием гомофобов из вуза, несмотря на сданные на отлично экзамены, и он не получил диплом. Евгению в Нидерландах пришлось бы изучать медицину с самого начала, чтобы получить право работать врачом. Он решил, что лучше приобретет другую специальность. Я выучил за полтора года нидерландский язык до академического уровня С1, сдал четырехчасовой тест, состоявший из 200 вопросов из разных областей медицины, и меня приняли в университет. Сейчас я учусь в магистратуре: занимаюсь практикой под руководством супервизора. Летом я получу диплом и смогу начать работать. И я намерен продолжать учиться и совершенствоваться, сейчас я выбираю специализацию. Очень важна для меня возможность совмещать учебу и работу, которую врачу предоставляют Нидерланды. В этой стране доктору во время специализации платят зарплату.

– Нашли ли вы в Нидерландах интересный круг общения и близких друзей?

– Когда мы приехали в Нидерланды, адвокат посоветовал нам не общаться с соотечественниками (тогда это было опасно из-за угроз в наш адрес), так что нас отправили в лагерь на восток страны, где не было ни одного русскоговорящего. В этом регионе в основном живут нидерландцы. Они дружелюбные, но закрытые люди, следующие своему строгому образу жизни. Мы пошли на языковые курсы, где работали волонтеры, готовые общаться с иностранцами. Там мы нашли друзей, с которыми мы до сих пор много времени проводим вместе. Иногда с нами связываются люди, которые узнали о нас из СМИ. Мы открыты для новых знакомств. У меня появились друзья среди одногруппников и коллег. Например, скоро я поеду в бельгийский город Гент защищать российский народ на европейском конгрессе, посвященном первой линии медицинской помощи. Мои друзья, профессора из университета, пригласили меня рассказать свою историю и попросить не подвергать дискриминации российских эмигрантов, приезжающих сейчас в Европу. Я собираюсь объяснить, что меня из России выгнала гомофобная власть. Я буду просить европейских врачей быть терпимыми к русским пациентам и оставаться профессионалами.

– Как вы объясняете такую просьбу нидерландских врачей?

– Нидерландцы со свойственной им дотошностью таким образом пытаются предотвратить случаи дискриминации людей с российскими паспортами. Когда началась война с Украиной, я получил от ректора университета, где я заканчиваю обучение, письмо с предложением помощи и словами поддержки.

– Как вы сейчас себя сейчас идентифицируете с национальной точки зрения?

– Напомню, что у меня нет действующего российского паспорта. Может быть, я россиянин в ностальгическом смысле конца 90-х. Но я точно не россиянин как те люди, которые сейчас получают российские паспорта. Безусловно, я чувствую себя европейцем: я родился на европейском континенте и вырос в европейской культуре. Нидерландцем я себя не чувствую, хотя мне нравятся нидерландцы. Например, тем, с какой иронией они относятся к проявлениям иерархии. Здесь врачу, который повесил диплом на стену кабинета, могут сказать: "Это твой лучший диплом? Он красивее, чем у других врачей? Или твои пациенты не верят, что ты учился в медицинском вузе?"

Евгений и Павел в Венеции

– Как вы сейчас оцениваете опыт экстренной эмиграции?

– Эмиграция, несмотря на то что причина, заставившая меня покинуть Россию, была ужасной, стала моей жизнью. Сейчас она меня устраивает, я вижу перспективу. Можно сказать, что эмиграция для нас закончилась хорошо. Скоро мы получим постоянный ВНЖ, и гражданство не за горами. После того как Россия изменила Конституцию, у меня к этой стране не осталось никаких теплых чувств. После того как многие граждане России выбрали войну, я не имею к этой территории никакого отношения. В том, что большинство граждан России выбрало войну, я уверен. Я это знаю по своему опыту: долгим годам дискриминации и отсутствия какой-либо поддержки в России.

Евгений Кочегин, бывший координатор штаба Навального в Волгограде, лидер проекта "Дозор в Волгограде" уехал в Грузию с подругой, расследовательницей "Дозора" Марьей Худояровой в 2021 году.

На Евгения завели в России два уголовных дела: одно за якобы уклонение от альтернативной гражданской службы, второе – за "фейки" о действиях российской армии. Сейчас Евгений объявлен в федеральный и международный розыск. Сторонник Навального заочно арестован центральным районным судом Волгограда.

– Вы очень активно занимаетесь проектом "Дозор в Волгограде". Создается впечатление, что все ваше внимание сосредоточено на России. Так ли это?

– Я не называю себя эмигрантом, предпочитаю использовать слово "политэкспат". Я пока не собираюсь подавать на беженство, но я из России тоже не планировал уезжать. Я не исключаю того, что мне придется искать политического убежища у иностранного государства, потому что в России меня ждет тюрьма. Но в настоящий момент я не собираюсь оставаться навсегда в Грузии или в какой-либо другой стране, интегрироваться в общество, искать работу, не связанную с политикой. Я не пытаюсь влиться в местную политическую тусовку, я главным образом общаюсь с другими активистами, уехавшими из России, и мы обсуждаем, что мы еще можем сделать для своей страны.

– Как складывается ваша жизнь в Грузии?

– Я бы не назвал сейчас свое пребывание в Грузии жизнью. В России у меня была жизнь, а здесь у меня только работа. Все мои силы забирает сопротивление российской власти.

– На какие средства вам удается содержать себя за границей?

– Мы собираем донаты в России и за рубежом. Они позволяют нам держаться на плаву. Плюс у нас в данный момент есть небольшая поддержка, полученная от выигранных грантов. Но этого хватает только на выживание (аренду, еду, связь). Поэтому я подрабатываю, торгуя на бирже и совершая инвестиции, так как имею опыт работы с криптовалютой с 2016 года.

– Чем занимается проект "Дозор в Волгограде"?

– "Дозор" начинался в прошлом году как проект наблюдения на выборах. После выборов мы расширили спектр своих задач, стали делать расследование. У нас есть успехи: мы отменяем госзакупки и добились увольнения коррумпированного преподавателя в техникуме, которая одной рукой собирала взятки, а другой грозила студентам отчислением за участие в антивоенных митингах.

С 24 февраля мы выступаем как антивоенный комитет, координировали протесты и антивоенную агитацию. Сейчас я считаю главной целью нашего проекта саботировать мобилизацию, спасать таким образом жизни людей.

Евгений Кочегин

– После какого события вы уехали в Грузию?

– Я уехал год назад перед выборами, потому что я координировал наблюдение и опасался, что меня могут задержать. В эмиграции я узнал, что на меня завели уголовное дело о якобы уклонении от службы в армии, потом возбудили второе уголовное дело. Но они продолжают меня преследовать. По "делу о фейках" в Волгограде недавно было уже около 15–20 обысков. В основном у людей, которые были замечены на антивоенном митинге 6 марта, Силовики считают, что я главный организатор этой акции. Они обыскали беженку из ДНР, с которой я записал интервью на моем ютьюб-канале. Бойцы СОБРа вломились к моим близким друзьям, врачам-педиатрам Ангелине и Сергею, которые не участвовали в антивоенных акциях и вообще не выходили на митинги последние 3 года. Их обыскали только из-за наших личных отношений. Сергей был перед обыском один дома. Друг открыл силовикам, не сопротивлялся, но его уложили лицом в пол. У Сергея забрали личный телефон, даже флешку из радионяни. Силовики нашли в телеграме нашу переписку и были невозможно этому рады. Товарища увезли на допрос. Мой друг дал подписку о неразглашении, поэтому он не рассказывает о допросе. Но я знаю, что на Сергея оказывали давление с целью заставить его оговорить меня. К счастью, мне также сказали, что он не поддался.

– Вы уже год живете в эмиграции. Зачем российской власти продолжать преследовать вас и других давно уехавших сторонников Навального?

– На этот вопрос есть несколько ответов. Возбудив на меня первое уголовное дело, власть отрезала мне путь в Россию. Но я из Грузии продолжал писать и говорить публично о проблемах своей страны. Недолго думая, власти завели на меня второе дело по популярной статье "о фейках про российскую армию". На самом же деле я рассказывал правду о целях Путина захватить территории Украины и про военные преступления.

Вторая причина преследований: теперь на меня можно вешать бесконечное количество статей, "срубать палки", не получая большого резонанса. И еще одно объяснение: личная обида местной власти на меня из-за наших расследований. Никто до нашей команды не позволял себе называть волгоградских чиновников такими словами. Региональная власть до такой степени зла на нас, что мне даже угрозы убийством из Волгоградской области передают. В чиновничьей среде есть люди, которые правда считают борьбу со сторонниками Навального святым делом и верят, что люди, выступающие против войны, хотят разрушить Россию.

– Как вы себя чувствуете в чужой стране, понимая, что не сможете в ближайшее время вернуться в Россию?

– В России я не мог даже выспаться нормально. Последние месяцы в России я вставал два раза утром. Я понимал, что ко мне в любой день рано утром могут прийти и подкинуть запрещенные вещества. Так что первый раз я просыпался в пять утра, затем ложился снова спать. В Грузии я чувствую себя в большей безопасности. После объявления мобилизации, как я до отъезда в Грузию, в России будет жить каждый мужчина. Только я рисковал свободой, а они жизнью. Такую эмиграцию, по сути принудительное выдворение из России, нельзя назвать хорошим событием, но лучше временно переехать в другую страну, чем попасть на войну или сесть в тюрьму.

Фёдор Ципилев, сторонник "Яблока", ЛГБТ-активист. Уехал в Нидерланды в 2020 году.

На ЛГБТ-активиста Федора Ципилева в России несколько раз нападали гомофобы. На почтовом ящике ему оставляли угрозы "посадить на бутылку", а соседи отказывались ехать вместе с ним в лифте. После того как в конце 2020 года неизвестные облили Федора зеленкой, он эмигрировал в Нидерланды. Дорога из Москвы в Амстердам заняла несколько месяцев, Федору пришлось преодолеть немало препятствий, но в результате активист добрался до Нидерландов. "Я не создавал личные отношения в Москве, потому что понимал, что они в российском гомофобном обществе будут жалкими. Я не представляю серьезных отношений в закрытом формате. Изображать перед людьми, что мой партнер это мой друг или брат, ниже моего чувства собственного достоинства. Я никогда не скрывал свою ориентацию и свою любовь не стал бы скрывать. Но в таком случае мой партнер оказался бы под угрозой. Я надеюсь, что в менее запуганной по сравнению с российской общественной среде я смогу найти любовь" – так закончилась интервью с Фёдором два года назад. В новом интервью Радио Свобода активист рассказал, что ему уже удалось встретить в Нидерландах любовь и найти семью.

– Когда я жил в лагере для мигрантов, я познакомился с нидерландцем Майком на сайте, где ищут друзей и отношения. Мы долго переписывались, потом начали встречаться. Два месяца я ездил к нему из лагеря для мигрантов на выходные. Дорога занимала три часа в одну сторону на общественном транспорте. И мы решили воспользоваться программой адаптации мигрантов, которая дает возможность беженцам жить в принимающей семье. Так я переехал к Майку в деревню численностью примерно 15 тысяч человек. Я устроился работать на завод, чтобы получить квартиру в муниципалитете, где живет Майк. Сейчас я жду, когда подойдет моя очередь на жилье, я учу нидерландский язык, собираюсь работать и полностью обеспечивать себя самостоятельно.

– Как вы думаете, почему именно в эмиграции у вас сложились серьезные отношения?

– Мы были оба настроены на серьезные отношения. И, я думаю, что отчасти хорошую роль в нашем союзе сыграл нидерландский менталитет. Скажу честно, нидерландцы не эгоисты. Каждый второй нидерландец где-нибудь волонтёрит. У Майка, например, есть награда "волонтера года". Они привыкли строить отношения на равноправии. Нидерландцы высказываются очень прямо, иногда до грубости. Они все говорят в лоб. Майк, например, не очень хорошо понимает мое чувство юмора. Он понимает намеки только, если их написать на плакате и встать с ним посреди кухни. В этом есть плюсы и минусы. Но, я думаю, такая особенность характера нидерландцев помогает создавать честные отношения.

– Изменилось ли к вам отношение со стороны нидерландцев после 24 февраля?

– Ко мне, когда я работал на заводе, подошел начальник и сказал, что никто не винит меня в войне. Нидерландцы, по крайней мере средний класс, привыкли критично воспринимать информацию и не перекладывать ответственность за безумные действия правительства России на граждан этой страны. Украинцы, которых я встречал в Нидерландах, тоже понимали, что это не я устроил войну.

– Чем вы обычно занимаетесь в Нидерландах?

– Я учу государственный язык и уже хорошо говорю на английском. Для меня это достижение. Когда мой самолет приземлился в Амстердаме, я мог на английском лишь представиться. Мы с Майком путешествуем вместе по Европе. Например, недавно мы плавали в Норвегию на лайнере. Мы заплатили за эту поездку всего 100 евро на двоих, а до Парижа в прошлом году мы добрались за 25 евро. Мы часто помогаем организовывать праздники в нашей деревне и участвуем в жизни сообщества. Я помогаю Майку в работе, часто езжу с ним на маркеты. Майк продает бижутерию, а я разговариваю с людьми, приобретаю таким образом навыки свободного общения на нидерландском. В этом году мы вместе приняли участие в Прайде. Это стало очень важным для меня событием. Майк до этого года никогда не был на "Марше гордости ЛГБТ". Он не понимал, зачем ЛГБТ выходить на Прайд в стране, где у нас есть все права. Я ему рассказывал, как дискриминируют геев в России и что Прайд это не вечеринка, а символ победы ЛГБТ с союзниками над предрассудками и мракобесием. Майк согласился поехать со мной на Прайд. Он увидел правозащитную составляющую этого праздника и, надеюсь, изменил свое отношение к "Маршу гордости".

Фёдор и Майк на "Марше гордости" в Нидерландах

– Как вас приняла нидерландская семья Майка?

– Майк меня во время первой же поездки к нему познакомил с мамой. Мы с мамой были немного смущены, но Майк не собирался меня ни от кого скрывать. У него очень адекватные родители, и они хорошо ко мне отнеслись. Одиноко я себя тут не чувствую, но иногда не хватает разговоров на русском языке. С друзьями из России наша связь постепенно исчезает.

– Вы скучаете по России?

– Я не могу вернуться в Россию пять лет после получения статуса беженца. В начале года у мамы был обширный инфаркт, я хочу быть с ней, но я не могу ее навестить. Мама – это единственная причина, заставляющая меня думать о поездке в Россию. Я, конечно, русский, и я люблю свою страну. Но после 24 февраля мне стыдно, и я собираюсь отказаться от российского гражданства. Чувства вины за войну в Украине я не разделяю: я никогда не голосовал за Путина, я был в оппозиции и пытался это все поменять.

– Можно сказать, что сейчас вы наконец счастливы?

– Я живу в Нидерландах с чувством защищенности: здесь со мной завтра ничего плохого не случится. Если случится, то мне помогут, причем все: от соседей до правительства. Мое счастье здесь складывается из наших отношений с Майком и предсказуемого устройства жизни. Во время празднования Нового года мама Майка сказала "Welcome to the family". И это стало одним из самых счастливых моментов в моей жизни.