Где умрет Алла Пугачева? Ярослав Шимов – о людях-символах

Юбилей Аллы Пугачевой наконец-то прошел по-человечески.

По хорошо известным причинам российский режим лишил Пугачеву привычного помпезного формата празднования, с масштабными телешоу, а то и очередной наградой из "высочайших" рук. Зато свое отношение к Примадонне высказали в небывало массовом порядке все, кто хотел. В русскоязычных сегментах соцсетей в последние дни Пугачева царила безраздельно. Теплых отзывов и пожеланий, кажется, оказалось заметно больше, чем Z-шипения в адрес "предательницы". Сама виновница торжества отметилась выпуском двух новых синглов, хотя ясно, что в истории поп-музыки она свое слово уже сказала и свою миссию выполнила. А вот в "большой" истории как таковой, возможно, еще нет, хотя миссия эта своеобразна: быть поющим символом.

Выражение "опередил(а) свое время" принято считать комплиментом. Мол, человек придумал (почувствовал, выразил) что-то такое, о чем в его эпоху мало кто думал или догадывался, – а вот он(а) смог(ла), молодец! Но развиваться вместе со своим временем, чувствовать, выражать и символизировать его – умение не меньшее, если не большее. В современной России и шире – русскоязычной культуре в этом отношении мало кто может сравниться с Аллой Пугачевой, насчет этого, можно сказать, сложился консенсус. И дело не только в ее уникальном умении менять музыкальный стиль и внешний облик, способности несколько раз за полувековую карьеру переизобрести себя, но и в том, что за этими изменениями стояло.

Можете смело записывать меня в марксисты, но Пугачеву трудно назвать иначе как певицей несколько наивной русской буржуазности, того самого "мещанства", которое так осуждали коммунисты – и в стихии которого они начали тонуть именно в эпоху, когда будущая Примадонна начинала свой звездный путь. Пугачевская буржуазность была вписана в рамки несомненного таланта и спрыснута интеллигентностью (песни на стихи Шекспира и Цветаевой, как-никак), но в целом оставалась вполне "народной". Народ же хотел "наконец пожить нормально", с удовольствием и на всю катушку, без политических мобилизаций и идеологических камланий. А поскольку советский режим 70–80-х был уже дряхлым и несколько устал от самого себя, то "перестройка" быстро перетекла в – тут опять не избежать марксистского языка – буржуазно-демократическую революцию. Протекавшую на фоне песен Пугачевой, совершенно аполитичных, о жизни и любви, об айсбергах и седых паромщиках, но именно ценности частной жизни и были подлинными ценностями этой революции.

Алла Пугачева "Сонет Шекспира", 1978

А вот политическая свобода в итоге явилась лишь "бесплатным приложением" к искомому потребительскому изобилию, и именно поэтому буржуазно-демократическая революция рубежа 80–90-х осталась незаконченной и в итоге проиграла. А еще потому, что новая русская буржуазность оказалась хищной, вороватой и безвкусной. Она не имела тормозов, болезненно любила деньги, не обращала внимания на слабых и беззащитных и жила в совсем не священном союзе с новой властью (впрочем, обо всем этом куда ярче рассказывает Мария Певчих). Она способствовала тому, что 90-е стали эпохой, к которой подходят только парадоксальные определения: например, их можно назвать тяжелыми временами неограниченных возможностей. В ту же сторону на какое-то время сместилась и Пугачева, став тогда полновластной и весьма жесткой королевой российского шоу-бизнеса.

Но определенной грани она не переступила, как выяснилось уже в тучные годы путинского "социального контракта", сводившегося к нехитрой формуле: мы не мешаем вам править, вы не мешаете нам жить. Потом начало подмораживать, что и неудивительно, ведь правящий симбиоз бандитов и спецслужбистов напитался деньгами и возмечтал об имперском величии.

В 2012 году, казалось, принципиально аполитичная Пугачева поддержала президентскую кампанию миллиардера Михаила Прохорова. Он был, как стало ясно позднее, чистым политическим симулякром, но еще раз напомнил части публики, возбужденной недавней "белоленточной" кампанией, о полузабытой буржуазно-демократической альтернативе. Пугачевой, скорее всего, инстинктивно была симпатична такая альтернатива – далеко не идеальная, но всё же сохраняющая человеческое лицо Россия, проигравшая на рубеже девяностых и нулевых и добитая десятилетие спустя. Россия условных несостоявшихся президентов Черномырдина или даже Немцова. Когда политические заморозки окончательно сменились свирепым морозом, Пугачева в силу характера и личных обстоятельств и, возможно, неожиданно для самой себя снова стала символом – краха этой альтернативы. Им она в своей эмиграции пока и остается.

Русские любят считать Россию и происходящее в ней чем-то уникальным. На самом деле это не так. Свои буржуазно-демократические революции пережили в те же времена, что и Россия, ее бывшие восточноевропейские вассалы. Просто исход оказался иным: нормальная "мещанская" жизнь, обрамленная либеральными свободами, которая в России проиграла, там победила. И даже свою "Пугачеву" по меньшей мере в одной из этих стран, Чехии, нетрудно найти. Ее, точнее, его звали Карел Готт. В России его хорошо знали, последний большой концерт в Москве Готт дал в 2013 году.

Карел Готт "Моя первая любовь сегодня выходит замуж" (Má první láska se dnes vdává), 1970

Параллелей в судьбах двух поп-звезд можно найти множество. Оба стали частью чего-то вроде музыкального истеблишмента еще при коммунистах, но в основном благодаря своей реальной массовой популярности и ничуть не будучи политизированными: Готт пел своим мощным тенором тоже исключительно о любовных переживаниях, жизненных драмах и радостях. Правда, в политике он всё же слегка замарался, подписав вместе с большой группой деятелей искусств "Антихартию" – лоялистское воззвание, призванное служить противовесом диссидентской "Хартии-77". "Искупить вину" удалось 12 лет спустя, в дни "бархатной революции", когда Готт исполнил с балкона здания в центре Праги перед многими тысячами демонстрантов национальный гимн вместе с бардом-диссидентом Карелом Крылом.

Как и Пугачева для русских, Готт оставался для своих соотечественников чем-то "вечным" и приобрел статус национального символа, наряду с пивом и хоккеем. Чехи так же судачили о его личной жизни, как россияне о "нестандартных" замужествах Пугачевой: певец крутил многочисленные романы, имел внебрачных детей и уже в преклонном возрасте женился на даме на 36 лет моложе себя. Ежегодный приз зрительских симпатий "Чешский соловей" Готт выигрывал с такой регулярностью, даже почти не производя новых хитов, что вручение этой награды приобрело слегка анекдотичный характер.

Наиболее глубокомысленные критики ругали Маэстро (этот неофициальный титул закрепился за Готтом так же, как Примадонна – за Пугачевой) за банальность тем его песен, за способность уживаться с любым режимом и севший к старости голос, но публика – правда, в основном уже старшего возраста – продолжала обожать его. От политики Готт держался на почтительном расстоянии, хотя иногда высказывался в несколько конспирологическом духе, однако и это ему прощали. Он стал символом чешской демократической нормальности так же естественно, как когда-то был, хоть и аполитичным, символом нормализации – этим словом на идеологическом жаргоне позднего чехословацкого социализма обозначалось тоскливое правление Густава Гусака. Даже умер Маэстро как-то удачно – вскоре после своего 80-летия, осенью 2019 года, за пару месяцев до пандемии ковида и за пару лет до большой войны в Украине, событий, обозначивших если не конец, то кризис нормальности для большей части мира.

Алла Пугачева, слава богу, жива, и, надеюсь, так будет еще много лет. Но я бы посоветовал следить за ее судьбой: то, где и при каких обстоятельствах самая "вечная" российская поп-звезда проведет оставшиеся ей годы, во многом расскажет о том, что ждет в будущем саму Россию. Такова уж участь людей-символов, хотят они этого или нет.