Игорь Померанцев: Игорь, вы живете в Чехии уже около двух лет. Вы помните ваши первые впечатления, не обманули ли они вас? И изменилось ли ваше отношения к стране, где вы живете, в последние почти два года?
Ваш браузер не поддерживает HTML5
Игорь Соломадин: Хочется вернуться в Харьков и быть вместе со всеми
Игорь Соломадин: В Чехии я первый раз побывал в 2017 году, когда для Украины сделали безвиз, и первая страна, в которую мы приехали с дочерью младшей, Таней, это была Чехия. Это во-первых. А во-вторых, Чехия, если точнее сказать, еще Чехословакия – моя любовь с 1968 года. Вот когда началась война, ну, понятное дело, что, если моя дочь училась здесь, в Карловом университете, она, конечно, меня сюда и привезла.
Игорь Померанцев: Вы сказали, что это любовь ваша с 1968 года. Я боюсь, что это не была взаимная любовь.
Игорь Соломадин: Дело в том, что мне тогда было мало лет, и я в основном слушал "вражеское" радио, вроде вот вашего. Мне было интересно, я переживал за то, что там происходило. А у меня был друг, с которым я познакомился летом в Сочи, тогда еще можно было поехать, и этот друг, его звали Иржи, он был капитаном Чешской армии и выпускником Московского энергетического института, он учился в Москве. И он буквально целый месяц мне рассказывал о Пражской весне. Поэтому я много чего знал именно от друга.
Иван Толстой: А в целом для вашего поколения чем было наполнено зарубежье? Был ли вокруг вас самиздат или там, может быть, даже тамиздат, какие-то разговоры?
Когда мне было лет 16 или 17, я был убежден, что люди нашего поколения изменят жизнь, изменят мир
Игорь Соломадин: Мое поколение – это поколение разных людей. К сожалению, известный деятель современности, развязавший войну против Украины, родился в один год со мной тоже. И когда мне было лет 16 или 17, я был убежден, что люди нашего поколения изменят жизнь, изменят мир. И мне тогда казалось, что эта перемена должна быть к лучшему.
Я рос в очень специфической атмосфере. Мой отец был инженером-ракетчиком, военным, и моя юность проходила на Байконуре. Это был особый круг общения. Там была такая, я бы сказал, технологическая, техническая элита тогдашнего времени. Они носили погоны, но это были компьютерщики, электронщики, ну, все люди, которые связаны были с этим. Как ни странно, в кругу знакомых моего отца были люди, которые очень критически относились к тогдашней власти. Некоторых даже потом, грубо говоря, турнули из армии за подобные вещи.
Самиздат туда еще не проникал, это немножко позже было, когда уже в Харькове я оказался. А так круг был довольно противоречивый. С одной стороны, очень мало людей таких, критически настроенных, а основная масса – это вот такие кондовые советские люди. И там было довольно сложно найти единомышленников, ну, буквально единицы были.
Игорь Померанцев: Игорь, вы вспоминали, как вы приехали в Чехию туристом, но около двух лет назад вы приехали уже беженцем. Что видели глаза беженца?
Игорь Соломадин
Игорь Соломадин: Ну, это была довольно тяжелая поездка в целом. И первое, что я здесь увидел, – что на станции Богумин, на границе с Польшей, было очень много женщин с детьми, которые лежали на полу, переполнено всё было. Были военные чешские, просто следили за порядком. И было ощущение, действительно, беженства. Потом, когда я оказался у чешских друзей, меня приютили преподаватели моей дочери, очень хорошие люди, я оказался в очень дружественной атмосфере. Я очень благодарен.
Иван Толстой: Старая эмиграция, которая бежала от Октябрьской революции, от Гражданской войны, она очень четко делила людей на две категории – на беженцев и на эмигрантов. Под эмигрантами понимали тех, кто сделал свой политический осознанный выбор, кто собирался внедряться в иностранную жизнь или даже если не внедряться, то полностью посвятить себя вот этому новому своему существованию. Беженцы все время сидели на чемоданах. И даже если они жили в одной квартире и были членами одной семьи, могли быть одни – беженцы, а другие – эмигранты. Беженцы хотели, кто к Пасхе, кто к Рождеству (и выпивали за это), быть снова дома. Какое ощущение у вас, вы эмигрант или беженец?
Я думаю о том, что пора бы уже и вернуться, и работать там
Игорь Соломадин: Ну, в общем-то, и не то, и не другое. Ощущение такое, что вот я нашел такой временный приют в стране дружественной и я могу в любое время поехать домой, вернуться, если захочу, или не вернуться. То есть у меня гораздо больше свободы и нет ощущения такого, что вот мы беженцы, нет. У меня лично такого ощущения нет. Я думаю о том, что пора бы уже и вернуться, и работать там, но я думаю о том, где моя жизнь, моя работа будет более эффективной. Сейчас я преподаю и до конца учебного года, во всяком случае, буду жить еще здесь, а там дальше посмотрим.
Игорь Померанцев: Когда-то Чехия входила в состав Австро-Венгерской империи, которая знаменита благодаря романам Кафки или Роберта Музиля своей бюрократической машиной. Вы попали в шестеренки этой машины? Или все прошло и проходит гладко?
Смотри также "Всё запеклось в горле". Харьковская поэтесса об оставленном домеИгорь Соломадин: Что касается бюрократической машины, конечно, мы о ней много наслышаны. И какие-то были необходимые вещи по оформлению, но никакого, скажем так, давления или когда тебя гоняют в лабиринте вот этом, кафкианском, я не ощущал, нет.
Игорь Померанцев: Другими словами, процесс прошел гладко?
Игорь Соломадин: Да, абсолютно, абсолютно.
Иван Толстой: Игорь, а наука – насколько она в вашем родном Харькове разрушена полностью, насколько она теплится, из-под глыб доносится ли что-то?
Игорь Соломадин
Игорь Соломадин: Из-под глыб что-то доносится, но все-таки разрушено серьезно. Потому что вот мне пишут знакомые люди, это высококвалифицированные историки, например, они оказались фактически сейчас без работы.
Иван Толстой: А в Чехии, вот здесь уже, в вашем сегодняшнем состоянии что удается делать плодотворно и полноценно из того, чем вы занимались дома, в Харькове?
Я здесь, как и в Харькове, преподаю, причем преподаю в двух харьковских школах
Игорь Соломадин: Ну, я здесь, как и в Харькове, преподаю. Причем преподаю в двух харьковских школах – в своем лицее "Очаг", он по-прежнему работает очень хорошо и интенсивно, и школа "Орбита" замечательно работает.
А есть также очень интересный проект, называется "Ковчег без границ". Это мои друзья, которые из России, они эмигрировали, и я был знаком с директором этого "Ковчега" еще с 2014 года, если мне не изменяет память. Он всегда поддерживал Украину, такой Рустам Курбатов. И он организовал замечательную вещь: лучшие профессора, которые уволились из Высшей школы экономики, сейчас работают с детьми, со взрослыми. Отличный проект! И меня туда пригласили проводить семинары по истории Украины. И мне пришлось провести в летнем семестре целый цикл по истории Украины на русском языке, и там были слушатели из совершенно разных стран: и из Америки, и из Израиля, и из Бразилии, ну, те, которые знают русский язык, но не знают украинского языка.
И для меня это была новая сфера деятельности – рассказывать на русском языке об истории Украины. И я ссылался на опыт Радио Свобода, кстати, что надо говорить на русском языке тем людям, которые тебя будут слушать. Это все равно будет иметь смысл и всегда имело смысл, я тому подтверждение личное. Так что это для меня была новая сфера деятельности в преподавательской работе.
Игорь Соломадин
А так я по-прежнему преподаю. Я выезжаю в Прагу, тут бывают очень интересные встречи, конференции, приезжают мои киевские друзья. Вот Константин Сигов, известный философ украинский, был, английский писатель и журналист Гартон Эш, замечательная наша правозащитница Александра Матвейчук. Мы общались тут в Праге, встречались с Сергеем Жаданом. Вот такая вот жизнь тут, в общем-то, время от времени происходит.
Игорь Померанцев: Говоря русским канцелярским языком, как вы решаете квартирный вопрос? У вас есть врач?
Игорь Соломадин: Ну, квартирный вопрос меня пока что не испортил. Мне повезло в некотором смысле, потому что в Праге я начал искать квартиру и мне пришлось столкнуться с трудностями, поскольку у меня собака, а с собакой в Праге найти квартиру сложно. Хотя пражане любят собачек, но они любят своих собачек.
Игорь Померанцев: Как зовут вашу собаку?
Игорь Соломадин: Олеся.
Игорь Померанцев: А я помню! Вы же приходили в нашу студию, я знаком с Олесей, я жал ей лапу.
Игорь Соломадин
Игорь Соломадин: Да. И мне было сложно найти квартиру в Праге, и я нашел в замечательном городе Подебрады. Я не знал ничего об этом городе, и когда я туда приехал, мне там очень понравилось. Я нашел квартиру у людей, которые сами являются заядлыми собачниками. Вот у нас во дворе, в нашем дворике живет, ну, если я не ошибаюсь, шесть собак и три кота.
Иван Толстой: Игорь, по вашим наблюдениям, насколько Украина входит теперь в сознание европейцев? И стали ли они по-новому смотреть на своего восточного соседа?
Люди в Европе начинают понимать, что угроза довольно близко подошла к ним
Игорь Соломадин: Я недавно встретил знакомого молодого чеха там же, в Подебрадах, и он мне говорит: "Игорь, ты знаешь, мир сошел с ума. Что творится, что происходит?" Я сначала подумал, что это что-то личное у него, и говорю: "А что, что случилось?" Он посмотрел на меня и говорит: "Как что случилось? А война в Украине? Игорь, ты что!" Многие говорят: "Вот, уже устали от войны в Украине". Но сейчас, мне кажется, наступает новый какой-то этап, когда люди в Европе начинают понимать, что угроза довольно близко подошла к ним.
Игорь Померанцев: Игорь, насколько я понимаю, ваша собака Олеся нашла общий язык со своими близкими, чешскими родичами. А вы подружились с чешским языком?
Игорь Соломадин: Я изучаю чешский язык. К сожалению, мои успехи очень скромны, но я хожу на курсы добросовестно. Время от времени что-то читаю, периодику читаю чешскую. Купил книгу Жадана "Интернат" на чешском языке, он мне ее подписал, и я стараюсь читать и на чешском, и на украинском, у меня есть и тот, и другой вариант. Ну, и Таня мне помогает, она прекрасно владеет чешским.
Я был тронут таким отношением со стороны людей, которых я, в общем-то, и не знал
И кроме того, когда мы говорили о чехах, я просто столкнулся с таким, знаете, неожиданным для меня отношением, когда соседка… Подебрады – это город, в котором виллы, настоящие виллы, и соседка, хозяйка одной из таких вилл, подарила мне поводок для Олеси. Это было неожиданно и довольно приятно. А потом она принесла мне елку к Новому году, еще какие-то сладости. Через какое-то время мне стучит в окошко другая соседка, пани Мария, она тоже что-то мне принесла. Откуда-то они узнали. Потом начали говорить, разговаривать, как мы могли, по-чешски, немного пани Мария, она женщина пожилая, помнила русский язык, учили в школе. Честно говоря, я был тронут таким отношением со стороны людей, которых я, в общем-то, и не знал.
Иван Толстой: Учили, учили русский язык очень мощно в Чехословакии. Когда я раньше вызывал такси (теперь-то все больше "Убер"), вызываешь такси, открываешь дверцу – и он тебя обязательно спрашивает: "Лев Николаевич?" А ваше отношение к русской культуре изменилось как-то за эти два года? Читаете ли вы русских авторов, сегодняшних или авторов прошлого?
Смотри также "Ключи от калитки уже заржавели". Поэты в зарубежьеИгорь Соломадин: Это такой, знаете, сейчас болезненный вопрос для многих украинцев. Я не могу сказать, что я сейчас читаю русских авторов. Вот некоторых читаю, не будем указывать пальцем кого. Сложно это обсуждать сейчас публично, тем более с моими соотечественниками, с моими друзьями, потому что когда на головы падают русские бомбы, летят русские ракеты, у людей это вызывает вообще отвращение ко всему русскому. Это можно понять.
Игорь Соломадин
Игорь Померанцев: Чехия традиционно находилась в зоне политического, культурного влияния Германии и Австрии, мне кажется, в гораздо большей степени, чем Польши, России. Вы это чувствуете?
Игорь Соломадин: Есть такая замечательная фирма, называется, по-моему, Franz Josef, по производству консервов, с портретом императора на банках.
Иван Толстой: Собачьих консервов?
Игорь Соломадин: Нет-нет, это там всякие рыбные, ну, такие, и это дорогие, вообще-то, такие продукты. И там такой замечательный Франц-Иосиф изображен. А так я сталкиваюсь с тем, что некоторые люди знают хорошо немецкий язык, но особо я это не замечаю, честно говоря. Я недавно был в Германии, там была конференция, посвященная 100-летию выхода книги Мартина Бубера Ich und Du, "Я и ты", и потом, когда я возвращался из Германии к Чехию, у меня было такое ощущение, что я еду домой. То есть я здесь все понимаю, здесь все мне уже близко и понятно. Хотя Германия – прекрасная страна, разумеется, да, очень интересно там было.
Иван Толстой: Участвуете ли вы каким-то образом в жизни украинской комьюнити (простите за общеевропейское теперь слово) здесь, в Чехии? Есть ли какой-то общественный дух, есть ли единение, не социальное, не объединение в страдании, а объединение в послании?
Игорь Соломадин: Здесь есть хорошая такая, активная молодежная организация, называется – "Глас Украины". И вот там моя дочь принимала активное участие, пока она была в Чехии, сейчас она в Харькове находится. Мы ходили на акции, которые устраивали ребята, это студенты в основном, украинские, они очень активные. Это было здорово, интересно – новые встречи, новые знакомства. И акции, которые привлекали внимание большого количества людей. На Карловом мосту, на Староместской площади все это было. Да, тут есть такая активность. Ну, вот я видел среди молодежи.
Знаю, что есть и другие формы активности. В частности, работает украинский центр Svitlo, там проводятся лекции интересные, много всяких занятий для детей. Это в Праге. Но вот в Подебрадах пока я такого, честно говоря, не замечал, хотя там много украинских мам с детьми.
Игорь Соломадин
Игорь Померанцев: Игорь, вы педагог, причем не только по профессии, но и по призванию. Много лет назад вы основали какой-то особенный лицей, или школу, в Харькове с какими-то особыми педагогическими методами, творческими методами. Что это за методы?
Игорь Соломадин: Много лет назад мы с коллегами стремились построить такое образование, которое бы давало детям возможность развивать свободное мышление. И в частности, мы объединялись с теми коллегами, которые преподавали гуманитарные предметы, хотя и не только гуманитарные, и основывались на идеях диалогического мышления, на идеях Школы диалога культур, которая была создана философом Владимиром Соломоновичем Библером. Вот это начинание, оно было давним, где-то еще с 80-х годов, мы попытались воплощать в жизнь. Все это было очень сложно, очень трудно, но пытались это сделать и что-то получалось. В общем-то, и сейчас пытаемся, каждый уже по-разному, по-своему, работать, именно ориентируясь на идеи диалога.
Идеи диалога могут быть вновь актуальны, но в несколько ином смысле
Хотя сейчас часто говорят: "О каком диалоге вообще может идти речь вот в этой ситуации войны и противостояния?" – но мне кажется, что идея диалога, как ее понимали философы начала ХХ века, а потом уже и Владимир Соломонович Библер… Ну, философы ХХ века – я имею в виду Мартин Бубер в Германии, Михаил Бахтин в России. Можно назвать еще другие имена – Ойген Розеншток-Хюсси в Германии, а потом в Соединенных Штатах, который был в переписке с Бубером и с Францем Розенцвейгом. Такой комплекс идей. И мне как раз кажется, что идеи диалога могут быть вновь актуальны, но в несколько ином смысле. Но это был бы особый разговор, я сейчас не хотел бы вдаваться в подробности. Если будет возможность, можно было бы поговорить об этом.
Игорь Померанцев: Дети воспринимают сложные идеи?
Игорь Соломадин: По-разному. Сейчас сложно с детьми говорить о сложных идеях, поскольку у нас нет контакта живого, мы общаемся только через экран компьютера. Это осложняет в значительной степени общение, хотя, я бы так сказал, бывают моменты. Детям сейчас сложно работать, потому что они живут в разных условиях. Многие родители наших детей вернулись снова в Украину, пожив в Европе некоторое время, вернулись в Украину и вернулись в Харьков. Сами понимаете, что сложно детям сосредоточиться на учебе, когда обстрелы довольно часто происходят. Это все очень сильно осложняет наше общение.
Иван Толстой: Игорь, долгая ли жизнь суждена украинскому зарубежью?
Игорь Соломадин: Хороший какой вопрос… Это сложный вопрос. Что иметь в виду под украинским зарубежьем? Тех людей, которые в результате войны оказались здесь?
Иван Толстой: Конечно.
Игорь Соломадин: Это вот сейчас обсуждается на разных уровнях. Кто-то говорит, что большая часть не вернется, кто-то говорит, что, наоборот, вернется. Я не берусь судить, я просто знаю некоторые настроения, не обобщая, и могу сказать, что есть люди, которые очень хотят вернуться, и их удерживает за рубежом только лишь забота о безопасности своих детей. А кто-то, наоборот, скажем, тут нашел себя, и такие есть. Каково их количество и соотношение – тут я судить не могу, тут должны быть социологические исследования. И насколько эти данные окажутся релевантными, ну, я думаю, что жизнь покажет.
"Я без Харькова жить не могу. Это мой город, мое сердце там"
Игорь Померанцев: Харьков – ваш родной город, ну, главный родной город. Ваши отношения с городом в годы войны и вынужденной эмиграции изменились?
Игорь Соломадин: Ну, как сказать… Харьков изменился, конечно. Моя младшая дочь, Таня, она вернулась в Харьков, хотя я очень тревожился из-за этого и продолжаю тревожиться, но она мне говорит: "Я без Харькова жить не могу. Это мой город, мое сердце там". И это не пафосные слова, она действительно так чувствует. И мне даже удивительно, насколько она, человек совершенно уже другого поколения, вписана в эту жизнь, ее друзья и она находят там себя.
Что касается меня, то мне, конечно, тоже очень хочется туда вернуться и быть вместе со всеми. И я думаю, что закончится учебный год и дальше я буду уже думать о возвращении.
Игорь Померанцев: Ваша дочь Татьяна находится в Харькове. Для вас это серьезное переживание, когда вы читаете новости о бомбардировках?
Игорь Соломадин: Конечно, серьезное переживание. Мы переписываемся, мы в постоянном контакте в режиме реального времени, когда мы узнаем про очередной обстрел. В последнее время эти обстрелы участились, и вот 23 января обстреливали как раз тот район, где находится наша гимназия, ну, сейчас лицей. И там, к сожалению, погибли люди – родители наших учеников, замечательная пара. Их нашли под завалами, они лежали в обнимку и две их маленькие собачки-таксы. Это было большое горе. И хотя уже мы знаем о большом количестве погибших людей, но вот когда касается непосредственно тех людей, которых ты знаешь, а их девочку я учил в гимназии, хотя с ними я не был знаком, но множество общих знакомых, и это все воспринималось как личная боль.
Ну, и таких случаев много. И конечно, мы постоянно, все, кто и в Харькове, и не в Харькове, мы постоянно на связи и поддерживаем постоянный контакт.
Игорь Померанцев: Игорь, большое спасибо. В следующем году в Харькове?
Игорь Соломадин: Да, да.
Иван Толстой: Спасибо, Игорь, огромное. Храни Господь ваш Харьков!
Игорь Соломадин: Спасибо!