Идеоты и технократы. Ярослав Шимов – о специалистах при власти

В заголовке этой колонки нет ошибки. Идеот – слово, которого до сегодняшнего дня не существовало, но я его придумал. Это человек, чье мышление, а порой и вся жизнь подчинены служению какой-либо идее и ее реализации. (Идеот может быть при этом также идиотом, но может и не быть). Идеот – не синоним идеолога, поскольку ему не обязательно самому вырабатывать те или иные идеи, достаточно служить им, преданно и фанатично. В истории человечества было множество знаменитых идеотов, от Савонаролы или Сен-Жюста до Дзержинского или Геббельса. Некоторые из них вызывают симпатию своей принципиальностью, честностью и готовностью к самопожертвованию, но большинство, скорее, внушает ужас непреклонностью, жестокостью и узким кругозором.

Способ мышления идеота прост. Есть некая идея, неважно, какой сложности или масштаба, от лечения всех болезней питьем мочи до построения самого справедливого в мире общества. Предполагается, что эта идея универсальна и спасительна. Идеот настолько проникнут идеей, что готов сделать всё для ее торжества, невзирая на издержки и прямой вред, который может наносить претворение идеи в жизнь не только окружающим, но и самому идеоту. Советский писатель Николай Островский потерял здоровье, сражаясь за большевистскую идею, и умер в 32 года парализованным и слепым, оставив миру роман "Как закалялась сталь", в котором вывел образ стопроцентного, дистиллированного героического идеота – Павки Корчагина.

Герои времени. Павка Корчагин

Противоположностью идеоту является технократ – рациональный тип, ориентированный на решение конкретных задач. Если для идеота мир – эпос, где в финале торжествует добро, воплощенное в милой его сердцу Идее, то для технократа мир – набор деталей конструктора, из которых нужно сложить нечто работающее. Зачем? Да просто потому что интересно! Если у технократа и есть какая-то идея, то это идея эффективности: составленная им конструкция должна работать хорошо, а характер и цели самой конструкции – дело десятое. Скажем, лозунг "Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики", украшавший в свое время плотину одной из ГЭС на Кубани, для идеота – выражение торжества коммунистической идеи, частью которой является покорение природы, постановка ее на службу преобразованию общества. Для технократа же это просто формулировка интересной гидротехнической задачи.

Технократ – человек-орудие, по природе своей он аполитичен, а потому удобен для реализации задач, решить которые исключительно политическими средствами невозможно. Именно поэтому, например, Лев Троцкий, не идеот, а рангом выше – идеолог большевистского режима на его раннем этапе, прибегнул в годы Гражданской войны к услугам военспецов – бывших царских офицеров, призванных в Красную армию. Объяснял он это просто: "Нам необходима действительная вооруженная сила, построенная на основах военной науки. Активное и систематическое участие во всей нашей работе военных специалистов является поэтому делом жизненной необходимости. Военным специалистам должна быть обеспечена возможность добросовестно и честно прилагать свои силы в деле создания армии". И действительно, военспецы, большая часть которых совсем не была проникнута идеями коммунизма, оказали большевикам неоценимые услуги в борьбе с противниками на многочисленных фронтах. Другой известный пример – поздние годы диктатуры Франсиско Франко, когда контролируемые режимом технократы стали творцами "испанского экономического чуда".

Значит ли это, что технократы всегда находятся на службе идеологов и их верных идеотов, подобно тому, как военспецы Троцкого состояли под надзором большевистских комиссаров? Вовсе не обязательно. Там, где у существующего режима нет крупных идеологических задач, технократы могут начать определять его политику. Так случилось с западными, в первую очередь европейскими демократиями на рубеже прошлого и нынешнего веков. Тогда политическая борьба стала во многих случаях сводиться к спорам по "техническим" вопросам: повышать ли налоговые ставки и какие именно, как реформировать трудовое законодательство и систему образования, как ограничить вредные выбросы в атмосферу и тому подобное. Вопросы важные, но не "зажигательные", дающие простор для действий в первую очередь рациональным и неярким технократам.

Из этой фазы западные демократии вывело несколько событий: начавшийся в 2008 году глобальный экономический кризис, миграционная волна середины 2010-х и "вставание с колен" путинской России, завершившееся войной в Украине. В каком-то смысле российский диктатор вернул Западу идеологизированную политику, напомнив ему о ценностях, на которых основана эта цивилизация и которые оказались под угрозой. Это не значит, что западные общества стали толпами идеотов, хотя количество последних заметно возросло как на левом, так и на правом фланге. Просто на повестку дня вернулись фундаментальные проблемы: свобода и равенство, диктатура и демократия, независимость и угнетение, и попытки ответить на вопрос: "А зачем это всё?" Технократические режимы ответить на него не могут, поскольку занимаются слишком конкретными задачами.

Правда, и у режима Путина была когда-то технократическая фаза – в те времена, когда президент РФ ставил задачу догнать по душевому ВВП Португалию. Но выяснилось, что ему больше нравятся задачи другого рода – "собирание русских земель", включая те, что русскими давно не являются. В должности премьера при псевдопрезиденте Медведеве, когда ему приходилось играть роль технократа, Путин откровенно скучал, зато, вернувшись в 2012 году в самое главное кресло, развернулся во всю ширь натуры, как выяснилось, заряженной идеологией под самую завязку. Эта идеология представляет собой смесь консерватизма, национализма, империализма и фашизма, но она есть, и она тоже пытается ответить, хоть и самым бредовым образом, на вопрос: "А зачем это всё?" Путинская идеология даже обзавелась некоторым числом идеотов, хотя сложно сказать, насколько искренни в своем патриотическом раже писатель Прилепин или певец Шаман.

Поэтому все разговоры о "путинских технократах" и возможном изменении политики режима, начавшиеся после неожиданного назначения экономиста Андрея Белоусова министром обороны РФ, не имеют большого смысла. Во-первых, как уже было сказано, режим давно отодвинул в сторону технократические задачи, подчинив их задачам идеологическим. В противном случае никакого вторжения в Украину в 2022 году, да и аннексии Крыма и разжигания войны в Донбассе в 2014-м просто не было бы: эти события совершенно иррациональны, но предельно идеологичны, а потому не соответствуют логике технократии. Во-вторых, в случае с Белоусовым речь не идет о технократе: настоящий технократ никогда не скажет ничего подобного тому, что, например, заявил Белоусов в прошлогоднем обширном интервью РБК с характерным заголовком "Ядро устроено не из экономики, оно устроено из смыслов". Смыслы – это и есть идеология, у технократов есть лишь задачи.

Белоусов – вполне идеологизированный путинский чиновник, просто обладающий определенным набором технократических навыков. То же можно сказать и о прочих деятелях такого рода вроде главы ЦБ Эльвиры Набиуллиной или министра финансов Антона Силуанова. Они, конечно, не идеоты (и, безусловно, не идиоты), но все они вписаны в систему, в основе которой лежит определенное мировоззрение. Систему, нуждающуюся в технократических решениях лишь для того, чтобы доказать жизнеспособность этого мировоззрения, в рамках которого нынешняя Россия – не вассал Китая, а лидер всемирного восстания против западной модели глобализации, держава, отстаивающая свою мировую роль и спровоцированная коварными противниками на войну против соседней страны, которую она умудряется считать одновременно и "братской", и "нацистской". Эта задача вряд ли окажется под силу даже самым талантливым технократам: конструктор нельзя собрать из деталей, заведомо не сочетающихся с реальностью. Но продлить агонию такие люди вполне в состоянии, и даже надолго.

Ярослав Шимов – журналист и историк, обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции