"Мариуполь. Реконструкция". Фильм о городе, которого больше нет

"Мариуполь. Реконструкция" – фильм-путешествие в прошлое в поисках родного города. Главная героиня фильма – она же и режиссер – Светлана Лищинская делится своим личным опытом, а также встречается с беженцами из Мариуполя и пытается восстановить облик родного города до войны. Ее собеседники – люди, благодаря которым город расцветал и развивался, люди, которые вкладывали в город всю свою душу.

Как и автор, все они были лишены дома и города после начала войны. Светлана и ее респонденты пытаются реконструировать Мариуполь через свои воспоминания, личные архивы и фотографии, которые им удалось сохранить после прохождения фильтрационных блокпостов. Зрители становятся свидетелями дневниковой исповеди автора, в которой она прощается с любимым местом.

Светлана Лищинская – украинский кинорежиссер. Путь в документальном кино Светлана начала в 2014 году на проекте "Евромайдан SOS. Право на достоинство". В 2017 году она стала соавтором документального альманаха "Невидимый батальон" про женщин на войне.

Мы поговорили со Светланой Лищинской о работе над картиной. Фильм будет доступен на ютуб-канале "Настоящее Время. Док".

– Ваш фильм называется "Мариуполь. Реконструкция". Что вы хотели реконструировать?

– Реконструировать уже нечего на самом деле. Хотелось сберечь осколки того, что было, пока это не стерлось окончательно из памяти. Хотя, наверное, уже не сотрется. Знаете, когда у человека горит дом, он собирает какие-то фотографии, какие-то мелочи, которые ему дороги, и он их спасает. И это была попытка спасти эти мелочи, крупицы.

– Вы объясняете в кадре, почему люди отказываются давать интервью. Многие до сих пор травмированы и не готовы психологически говорить. Как происходил поиск героев? Сколько человек отказалось?

– Вначале я хотела пройтись по своим знакомым, но у меня не поднялась рука. Потому что я внутри ситуации, я знаю этих всех людей лично, и я понимаю, что они выехали и им не до интервью. Им помогать надо. Не знаю почему, но я посчитала неуместным обращаться к ним. Поэтому я звонила волонтерам, которые занимаются мариупольскими беженцами. И через этих волонтеров мы находили героев.

Было такое, что люди соглашались, а потом в слезах писали, звонили, отказывались и еще извинялись. Я им говорила: "Вообще не надо извиняться". Людям было очень тяжело говорить об этом. Многие соглашались только потому, что нас им посоветовали проверенные люди, которым они очень доверяют. Многие боялись. Они выехали оттуда, зараженные страхом. Мы этого не можем понять, мы живем в свободном мире. Но когда наша армия зайдет в Мариуполь, мы увидим весь ужас. Буча и все остальное отдыхают.

– А вы пробовали связаться с людьми, которые эвакуировались из Мариуполя на сторону России? Ваши герои в основном уезжали через Украину?

– Поскольку задача была не делать фильм об ужасах ситуации вокруг Мариуполя, мы вообще не делали на этом акцент. У каждого из наших респондентов была невероятная история за спиной – целый блокбастер. Каждому было что рассказать. Про каждого можно снять отдельный фильм. Но у нас была другая задача. Мы старались выбирать людей, которые были важны для Мариуполя, которые участвовали в его жизни. Это люди, которые творили и делали его таким, каким он был.

Кадр из фильма

– В вашем фильме многие говорят, что Мариуполя уже нет. Будет другой город. Хотя героиня – журналистка Анна уверена в том, что после освобождения мариупольцы вернутся и город будет еще лучше. В это же время другой герой – археолог – считает, что нужно законсервировать поврежденные здания. А третий герой задает очень правильный вопрос: возможен ли вообще театр в том месте, после всего того, что там произошло? Как вы отвечаете на этот вопрос?

– Невозможен. Категорически нет. Ведь до сих пор под завалами театра куча тел погибших. Это очень травматичная для меня тема.

– Основную часть фильма вы снимали в Днепре. Почему там?

– Мы собирались снимать в Запорожье, но в тот момент, когда мы уже договорились с волонтерами, вокруг Запорожья стала накаляться ситуация. Людей мы не знали, мы хотели на месте знакомиться и получать потом согласие на съемку. И перед отправкой военные со всех сторон мне посоветовали туда не ехать. Потому что там была угроза котла – и выбраться оттуда было бы проблематично. И мы очень быстро, за один день нашли днепровских волонтеров и приехали туда – и начали искать людей.

– Как вы думаете, вы закрыли для себе эту тему прощания с Мариуполем? Возможно ли продолжение картины?

– В процессе работы над фильмом "Мариуполь. Реконструкция" я проплакалась, проговорилась. Он мне помог частично прожить потерю. Но полностью историю взаимоотношений с городом я не закончила. Я уже давно работаю над другим фильмом о Мариуполе, я его начала снимать еще до войны.

Тема фильма – бесплатные курсы украинского языка в Мариуполе. Но тогда, когда я начинала, многие мне говорили, что это провокативная, скользкая тема. И было сложно получить финансирование. А мне было интересно поснимать, как Мариуполь себя чувствует, какая там самоидентификация.

Когда началась война, фильм получил развитие, я кое-что доснимала для него. Он называется "Немножко чужая". И я уверена, что я его закончу в освобожденном Мариуполе. Скоро мы поедем на кинофестиваль Leipzig.DOC представлять проект. В этом фильме не будет ужасов. Про них, я думаю, есть много желающих снять.

Кадр из фильма

– У вас получилась очень личная, интимная история. Важную часть фильма занимают архивные материалы, ваши личные и ваших героев. Легко ли люди давали вам своим фотографии, видео?

– Не все легко давали архивы. Например, Аня, журналистка, не дала потому, что в момент, когда мы монтировали, у нее умерла мать, которую она вывезла. Они выехали из Мариуполя в первые дни, когда город еще был открыт, потому что она была тяжело больна. Она ее спасла тогда. Поэтому я просто брала фотографии с ее страницы в фейсбуке.

У некоторых не сохранились в телефоне фотографии, видео, потому что многие чистили телефоны для выезда. Особенно было тяжело просить тексты переписок, скрины. Это все аутентичные тексты. Телефон в военное время – очень опасная штука, они очень боялись давать эти тексты. Это было труднее, чем видео и фото просить. Люди боялись, что где-то не то слово или контакт вылезет, и поэтому не все дали скрины.

Многие очень боялись, говорили: мы ничего про политику не будем говорить. Мы им отвечали: "Мы ничего и не будем спрашивать. Будем говорить про город. Про то, как там было". Все всё время были в напряжении, ждали каких-то подвохов, боялись, что я начну говорить про политическую ситуацию, потому что у многих какие-то близкие есть, родственники на оккупированных территориях. Многие не знают, что будет с Украиной.

– Есть ли у вас кто-то из знакомых, кто перешел на ту сторону? Кто придерживается других взглядов?

– Да. У меня моя родная двоюродная сестра не понимает, что такое Украина, и все это воспринимает в штыки. Хотя моя тетя, ее мать, ей 84 года, она за Украину. Они все время ругаются. У сестры муж из Краснодара, они часто туда ездили. И он поддерживает Россию. Сестра отправляла дочь в Питер на "Алые паруса", в Евпаторию. Хотя есть возможность отправить ее в Германию. Меня пугает, что она сейчас пошла учиться в школу – и учится по русским учебникам. Я просматриваю группы в интернете про школы в Мариуполе и могу сказать, что я бы своего ребенка в такую школу бы не отдала.

Кадр из фильма

– Так как в вашем фильме вы не говорите о политике, не было ли идеи включить и их свидетельства?

– Они находятся в Мариуполе. Я их для своего фильма не могу снять. У них нет связи. Нормальные люди этого не понимают. Мариуполь отрубили от интернета, от мобильной связи. Этот город находится в полной изоляции. И там строят какой-то квазисовок. И они не могут общаться ни с кем. Я даже не могу взять аудиоинтервью для своего фильма. Если где-то получается поймать интернет, то это выглядит так: одно слово слышно, другое нет. Я пыталась договориться с ними, но они все воспринимают в штыки.

– Вы им говорили, что это будет про город фильм? Они же не могут отрицать, что того Мариуполя, который был, уже нет?

– Конечно, не могут. Моя квартира, квартиры всех наших родственников сгорели. Все, ничего нет. Но у них просто большая обида на наше правительство. Что их не спасли. Что, когда была вся блокада, их бросили. Ведь Россия первым делом отключила доступ к информации и начала насаждать свой нарратив. Люди, которые еще до этого не очень разбирались в ситуации, получают информацию: "Вас бросили! Вы никому не нужны!" И они находятся в очень большой обиде.

Почему очень многие не уезжают из Мариуполя и из восточных регионов? Потому что у них есть это представление: "Кому мы там нужны?" Я своим родным говорю: "Приезжайте!" Да, нужно немножко подсобраться, но все здесь очень поддерживают. Существует гуманитарная помощь, у нас здесь в Киеве есть лагерь для переселенцев, очень много людей хочет помочь. И если ты только доверишься людям, миру, то все будет. Но они в это не верят.