Маска, я тебя знаю. Екатерина Марголис – об операциях прикрытия

До открытия Венецианской биеннале осталось несколько дней. Словно гигантский лайнер, эта махина входит в лагуну и заполняет своим непропорциональным присутствием маленький резной город: всюду что-то строят, монтируют, распаковывают, завозят.

Современное искусство плывет в ногу со временем. Название нынешней Биеннале Stranieri ovunque/ Foreigners everywhere – игра слов: "всюду странники" и "эти иностранцы повсюду".

Название Биеннале преломляется в этой реальности тоже весьма специфично. На прошлой Биеннале 2022 – в первый год полномасштабного вторжения в Украину – даже самые юркие российские арт-дельцы и итальянские пророссийские персонажи притихли, но два года спустя картина предстает совсем иной.

Я бы назвала происходящее культурно-колониальным ресайклингом.

Вторичная российская культурная колонизация идет семимильными шагами. С одной стороны, бежавшие от мобилизации и не поддерживающие войну российские релоканты наводнили Армению, Грузию, страны Центральной Азии, а с другой – и пропутинцы пользуются ровно теми же странами и бывшими территориями влияния не только чтобы вернуть его, но и чтобы под этой крышей снова пролезть в западный мир, натягивая на себя народные костюмы бывших подневольных республик СССР. По сути это та же циничная операция прикрытия, что и маскировка фасада разбомбленного россиянами Мариупольского театра портретами русских классиков – только чуть более сложная и рассчитанная на Запад.

Так знаменитый Центр изучения русского искусства с красноречивым названием "Царь" (сокращение CSAR, Centro Studi Arte Russa) при венецианском университете Ка Фоскари с отчетливо российским следом и непрозрачным финансированием "русского мира" с 2011 года – во главе со своей пропутинской директрисой, той самой профессорессой Сильвией Бурини, что в 2014-м сразу после аннексии, несмотря на протесты профессуры и студентов, пропихнула присуждение звания "почетного доктора" Мединскому и даже лично доставила его мантию в Москву, за что была удостоена награды из рук Путина, теперь открывает… внимание!.. выставку "русского авангарда" из музея им. Савицкого в Нукусе (Узбекистан) во Флоренции ни много ни мало в галерее Уффици (палаццо Питти). Подписан международный договор о сотрудничестве. Теневым сокуратором проекта выступает … бывшая директриса Третьяковской галереи Зельфира Трегулова. Параллельно с Флоренцией вторая часть той же выставки к началу Биеннале откроется в университетских помещениях Ка Фоскари, где по-хозяйски располагается "Царь". Ловкость рук и сплошное мошенничество.

Но Узбекистаном дело не ограничивается. Центр "Царь" распространил свою деятельность и на Армению. Всё та же Сильвия Бурини не просто проводит там свой киберфестиваль параллельно с Биеннале, который раньше с помпой проводила в здании библиотеки университета Ка Фоскари, – реимпортиует его обратно в Венецию. Операция cultural postcolonial recycling похожа на схемы отмывания денег: сначала мероприятие проводится в Армении (в Узбекистане или где-то ещё – вся информация легко находится на сайте того же центра "Царь"), а затем изящно реимпортируется на Запад уже как узбекское или армянское. По ходу этого второго этапа туда присоединяются россияне, добавляются знакомые фамилии, прежние российские связи и местные симпатизанты-русофилы.

Санкции? Бойкот? Отказ от сомнительных коллабораций и соучастия в убийствах и крови?

Нет, что вы.

Деньги не пахнут. Тщеславие и подавно.

Всё это происходит и под крышей за последние два года как дрожжах расцветшего нового центра современного искусства в Венеции CREA Venice, который на первый взгляд, да и на второй вроде бы никакого отношения к РФ не имеет.

Однако ничто так не выдавало Штирлица, как поиск Гуглом: легко прослеживается московский след, обилие русских фамилий и особенно – указание события открытия по… московскому времени.

В Венеции во время Биеннале. В якобы европейском центре современного молодого искусства.

17:30 msk.

Никогда Штирлиц не был так близок к провалу.

Там же легко находится и другой параллельный проект с русскими фамилиями: тоже под маркой/маской international artistes: Тимофей Колесников представлен как художник из Дубая, другие якобы откуда-то ещё, но всё легко гуглится и все дороги ведут в Москву. Проект назвали Homesick. Судя по всему, игра слов в названии не предполагалась. Кураторка Homesick Алёна Стецюкевич тоже россиянка из того же Москводубая, где она продолжает свою деятельность: "искусство стало частью успешной жизни". Во всяком случае в ноябре 2023-го она в Москве, так что вряд ли ее мучает ностальгия.

Именно под ее кураторством в Венецию ещё год назад в мае 2023-го был импортирован российский проект с говорящим названием "Портал" авторства Лидии Руссковой-Хасая. Эта режиссерка и художница активно работает в Москве, в Грузии (той же проторенной колониальной дорожкой) – а затем с помощью той же операции культурного-колониального ресайклинга – и в Венеции.

Русскова-Хасая продолжает активно участвовать в московской арт-жизни (ярмарка Cosmoscow-2023) и с удовольствием рассказывает о своей деятельности на Западе российским СМИ: раздает интервью и делится опытом, как маскироваться и обходить международные запреты. Что ж, в стране, управляемый кагэбэшником, художники работают по тому же принципу. Удивительно, что это снова происходит на, казалось бы, прошедшем суровую школу холодной войны Западе. Никогда не было, и вот опять. Венеция со своей традиционной приверженностью искусству масок оказалась подходящим плацдармом. (К слову сказать, в команде основателей CREA я обнаружила ещё одну россиянку, Викторию Федееву.)

Отдельной благодарности за организацию проекта в Венеции удостоился писатель и телеведущий Александр Цыпкин. Без него, утверждает художница, венецианский проект не состоялся бы. Цыпкин – автор весьма красноречивого литературно-театрального проекта "БеспринцЫпные чтения" и ведущий программы "Цыпкин, ты достал" на канале "Москва FM". В одном из недавних интервью он рассказал о своем отношении к боевым действиям "на Украине" и к людям, уехавшим из России: "Я могу себе позволить жить в любом городе мира на сегодняшний момент. Соответственно, я живу в том городе, в котором хочу. Я считаю, что Москва на сегодняшний момент – лучший в мире город по целому комплексу причин: по уровню инфраструктуры, по уровню сервиса, по уровню энергии, по многим другим причинам…"

Вся операция десанта (про)российского искусства в Венеции прикрыта традиционными итальянскими и международными деятелями всемирной партии "Божья роса" с лозунгом "Культура вне политики", который парадоксальным образом всегда работает только в одни ворота: в пользу агрессора, а не жертвы. Возможно, многих из них российские кураторы (отнюдь не только в культурном смысле этого термина) используют втемную, эксплуатируя подпитываемую теми же самыми имперскими ресурсами итальянскую любовь к "великой русской культуре" и джентльменский набор из Достоевского, Толстого и Тарковского. Построить прямые связи между своим согласием не замечать убийства как идеальной среды-проводника для беспрепятственной реализации этих самых убийств и собственными бедами большинство не в состоянии.

Во всяком случае, директору проекта Пьер Паоло Шельси это не мешает в 2023-м после Бучи и Мариуполя, Изюма и на фоне непрекращающихся военных преступлений РФ давать интервью газете "Известия" под заголовком "Россия вернется на международные арт-ярмарки и выставки":

"Центр CREA Cantieri del Contemporaneo – это место для открытого художественного диалога. Мы находимся в Венеции, и я думаю, что Венеция в целом – это прекрасное место для реализации и представления идей художников всего мира. Инсталляция Лидии, спродюсированная московской галереей Surface Lab Art, представляет собой трехметровую стеклянную дверь. Это портал, и мы хотим показать, что Венеция и CREA в частности всегда были и будут порталом…"

Портал в ад, портал стеклянного прозрачного безразличия – защитного экрана для нормализации войны и агрессора открыт в каждом смартфоне. Про санкции на венецианском острове Джудекка не слышали. В том же интервью Шельси прямо указывает и на сотрудничество с "Царем" во время Биеннале 2024.

Большая венецианская университетская библиотека в эти дни тоже не пустует. В преддверии Биеннале в Венеции проходит ежегодный международный литературный фестиваль Incroci della civiltà. В разные годы в нем принимали участия такие писатели, как Орхан Памук, Викрам Сет или в 2022-м Оксана Забужко. Состав участников и стран меняется.

Но есть одна константа: всё та же Сильвия Бурини и ее неизменная подопечная художница Лена Херцог – при ближайшем рассмотрении русская жена известного режиссера Вернера Херцога – того самого, что очень любил Путина, да и теперь мямлит, что "не нужно демонизировать Россию". По странному стечению обстоятельств Бурини делает в Венеции уже третью выставку его жены Лены, которая ни полсловом не высказалась о вторжении РФ в Украину и даже имела неосторожность написать в своей аффилиации "Россия", но почувствовав, что запахло жареным, быстро сменила этикетку на "США". В этом году на международном фестивале нет ни одного участника из Украины. Ни писателя/писательницы, ни поэта/поэтки. Никого. И это тоже симптоматично.

Прямо рядом с библиотекой стоит палаццо Леонида Михельсона – подсанкционного олигарха и друга Путина. По вечерам в нем светятся окошки. Название V-A-C (Михельсону принадлежит и знаменитый Московский арт-проект "ГЭС-2", который создавался в тесном сотрудничестве с итальянцами: проект архитектора Ренцо Пьяно, директором фонда V-A-C была Тереза Мавика, уволившаяся оттуда после вторжения и санкций) и любые отсылки к культурной деятельности РФ со здания убрали ещё в 2022-м, вывеску заменили на Palazzo alle Zattere (почти буквальная калька "Дом на набережной"), а когда авторка этих строк под видом глупой любопытной итальянки заглянула туда и поинтересовалась, куда же девался фонд и выставки, мне прямо и цинично сказали: "Подождите, синьора, всё вернется – скоро уже ветер переменится". Уж не прецедент ли решения Европейского суда по снятию (на самом деле – нет) санкций с Фридмана и Авена дает такую надежду?

Что же до милого ресторан-кафе Sudest 1401 в саду позади палаццо, то он никогда и не переставал работать – думаю, тоже на благо своей тайной второй родины. Связь палаццо с этим заведением не только в соседстве на одной территории: она видна невооруженным глазом и легко просматривается даже в едином фирменном стиле и шрифтовом оформлении обоих предприятий.

За эти дни российскими ракетами уничтожена важнейшая ТЭС Украины, ракеты на жилые массивы Харькова летят каждый день. Гибнут люди. Каждой ночью российские военные вновь атакуют энергетическую инфраструктуру Украины, пока Запад медлит с жизненно важными поставками оружия и ПВО. И то, что эти яростные атаки на жизненную ткань Украины сопровождаются такими же информационными и дезинформационными атаками и всё более наглыми российскими вылазками ради восстановлением своего доминирования на информационно-культурном фронте на том же Западе, не случайно.

Где тонко, там и рвется.

Вернувшаяся на днях с Болонской книжной ярмарки иллюстраций знакомая рассказала: ты не поверишь, весь рынок вернулся, издательства подписывают договоры и дают лицензии на переводы и издания в РФ, из десяти издательств только одно сказало "заканчивайте сначала свою войну, а потом поговорим про детские книжки".

Одно из десяти.

Счет 1:10.

Увы, такая же пропорция украинских солдат к российским оккупантам на фронте.

И пока украинские художники, писатели, режиссеры, музыканты и артисты сражаются за свободу на всех фронтах – но прежде всего на реальном военном, российские предпочитают этого не замечать и борются за собственное место под солнцем и сферы влияния.

Тот же эффект – снова ресайклинг первичного свойства империи: строить свою культуру за счет других, на костях и крови другого, не замечая другого и старательно маргинализируя в информационном пространстве факты своей агрессии и страданий другого, делая всё, чтобы разрушить эти исторические, логические, причинно-следственные связи в общественном сознании.

И даже те художники-релоканты, что уехали из РФ с началом агрессии, продолжают оставаться частью этого имперского агрессивного механизма: не замечая гибели цвета украинской нации, пролезая в каждую дыру и не гнушаясь никаким сотрудничеством, продвигая свои культурные проекты в Париже или в Венеции, используя свои наработанные теми же имперскими путями связи, западных инвесторов, блокируя информационное поле и распространяя мифы о самих себе и своей "великой и загадочной" русской культуре. Отмечая свои юбилеи и открывая выставки в театрах Амстердама и церквях Рима, игнорируя контекст войны и не жертвуя ни цента на ВСУ и даже на своих соотечественников-добровольцев на стороне Украины, эти "противники войны" точно так же, как и прямые открытые сторонники Z-империи, входят в кровавый цикл и вносят свою лепту в убийства в прямом эфире, не отдавая и сознательно или бессознательно не желая отдавать себе в этом отчета.

Именно прогрессивные и антивоенные россияне сейчас, пока летят российские ракеты, ничтоже сумняшеся рассуждают о перегибах культурной и языковой политики в Украине, о памятниках Пушкину или о музее Булгакова – рассуждают, полностью игнорируя контекст обстрелов и ежедневных убийств, совершаемых соотечественниками, к тому же под дословно тем же предлогом ("защита русскоязычного населения", "укронацисты" и пр.); многие журналисты и аналитики комментируют украинские события нейтрально-надмирным тоном, словно описывая инфузории под микроскопом, всячески давая понять, что сами-то они не инфузории, а исследователи (даром, что такие же россияне, с тем же неизбежным пост- или просто советско-имперским воспитанием и корнями, нормализацией исторических агрессий и пр.), словно ситуация к ним лично никакого отношения не имеет, никакой ответственности они не несут, а рассуждают над схваткой из вакуума, да и говорят всё это будто вовсе не по-русски, а неким абстрактно-нейтральным научным марсианским языком.

Язык, однако, неотъемлем от человека. Абстрактной речи, вынесенной из человека, не существует. Это в равной мере относится и к объекту исследования, и к его субъекту. В лингвистике помимо грамматики (науки о языковых структурах) и семантики (науки о значениях) есть раздел прагматики – науки об отношении языка и пользователя. Язык существует не в космосе и не в бесчеловечном пространстве, а в контексте человека и людского сообщества, и собственно язык и есть прежде всего средство коммуникации, общения – одна из основ и главных механизмов образования и функционирования общества.

Классические постколониальные исследования начинались с воспроизведения имперской оптики и иерархий доминирования в самом исследовании вопроса, с лишения объекта исследования речи от первого лица (работа Гаятри Чакраворти Спивак, Can a subaltern speak?). Несмотря на невозможность субъекта суждения вынести себя из суждения, попытки обойти это через иерархическую по самой своей природе ложную постановку себя над схваткой – очень распространенный самозащитный прием.

Философ Михаил Юданин считает, что это явление псевдонейтральности и защитное исключение себя из контекста неприятных событий, к которым имеешь непосредственное отношение, можно описать в терминах аналитической философии нравственности и эпистемологии: moral impartiality и epistemic impartiality. Первые пытаются представить себя беспристрастными в нравственном суждении, вторые идут дальше и заявляют, что даже в приобретении знания они беспристрастны. Само же явление он предлагает назвать pretend impartiality, притворной беспристрастностью. Своего рода невыносимая легкость нейтральности.

Нынешнюю ситуацию любого россиянина по любую сторону госграницы точнее всего описывает хайдеггеровский термин Geworfenheit – "вброшенность". Мы всегда вброшены в определенную ситуацию: родились в ней, оказались в ней случайно, были втащены в нее за шиворот другими людьми, оказались в ней в результате своих собственных решений, когда "что-то пошло не так" или как раз "так". Мы можем стараться надеть т.н. "завесу незнания" Роулза (veil of ignorance) и принимать решения максимально объективно, т.е. руководствуясь универсальными принципами, но мы всё равно делаем это из определенной ситуации.

Сартр в книге "Бытие и ничто" замечает, что в рамках ситуации, в которую мы вброшены, мы имеем абсолютную свободу, но только в рамках этой ситуации. Мы решаем, что и кого игнорировать, а что и кого – нет.

Вброшенность – не выбор из меню будущих опций, а свершившийся факт.

Вы переходите улицу, и на ваших глазах водитель сбивает идущего рядом прохожего. Ваши действия? Ваше бездействие? Любое решение, включая решение не делать ничего, становится поступком. Или проступком. Участием или соучастием. Вы вброшены в ситуацию, не вами созданную, за которую, по идее, не отвечаете, но увы: младенец-подкидыш на вашем пороге – вы его не хотели, не ждали и не планировали, ребенок вам может быть некстати и просто не по карману, но решение закрыть дверь и вернуться в точку до обнаружения на пороге младенца невозможно – это преступление. Соучастие в нем. Преступное бездействие – есть и такой термин. А уж если, например, этот младенец – плод вашего насилия над его матерью, то тут иная степень вины и соответствующей ответственности.

Critical Race Theory родилась из наблюдения, что попытки принимать решения на основании универсальных принципов, игнорируя контекст и последствия, на самом деле со справедливостью и объективностью ничего общего не имеют. Потому что контекст определяет последствия. Так, например, вроде бы прекрасная идея позволить жителям района решать, какие дома там будут строиться и будут ли строиться вообще, после десятков лет расовой дискриминации в экономической сфере гарантируют продолжение неравенства.

Война – это насилие как в самой своей сущности, так и во всех своих последствиях любого порядка и калибра. Бомбы падают не избирательно, ракеты не выбирают жертв. Кванторы ответственности за них тоже всеобщи. И реакция на войну, и ответ на войну – это тоже насильственный выбор, принуждение к выбору.

И здесь таится парадокс: отсутствие выбора может стать толчком к новой свободе. Но только при условии понимания отсутствия выбора не выбирать. Позиция "над схваткой" или "всё неоднозначно" – всегда выбор в пользу зла. Недаром у Данте для ignavi (не занимавших во время потрясений никакую сторону и позицию) предусмотрен отдельный круг Ада.

Ещё один парадокс: выбор не в свою пользу – это выбор будущего. Признавая свою историческую вину и принимая на себя ответственность за происходящее прямо сейчас, понимая масштабы катастрофы и то, что возвращения к ситуации до вброшенности быть не может, что сойти невозможно, мы принимаем это и несем этот груз дальше, но тем самым двигаемся, освобождаемся от безысходности, перерабатывая ее в тяжелый путь – тяжелый, но ведущий в будущее. Отрицая же это или просто игнорируя сам факт младенца на пороге, – заходим в тупик, оказываемся замурованными в собственной квартире (ведь открыть дверь слишком поздно и обнаружить на пороге труп младенца еще страшнее) и всё больше и больше становимся дальнейшими соучастниками. Мера этой вины и дальнейшей ответственности лишь возрастает в геометрической прогрессии с каждой российской ракетой, дроном, комментарием в защиту памятника Пушкина или музея Булгакова в Украине, с каждым скользким арт-проектом или вечеринкой в духе "мы тут ни при чем" – и неважно где, в Москве или в Риме.

Кстати, недавно я была в Риме. В поезде на обратном пути в Венецию было шумно.

"Сережа, клади сюда. Занимай места. Неважно, да, у нас другие номера. Но мы пересадим этих людей на наши. Маш, Маш, дай сюда сумку. Кушать будете, дети? Кому чизбургер? Ой, девочки, тут туалеты такие грязные. И воды почти нет. В Риме тоже помойка. Покажи, что купила-то? Сережа, достань сверху. Нет, вот тот пакет".

Я не выдержала. Подошла и спросила: "Откуда?", хотя прекрасно и так знала. Из России.

Очень вежливо попросила говорить потише.

"Вы в Европе. Тут на каждом шагу люди, которым громкие звуки русского языка травматичны. Вы же знаете, что Россия ведет войну? Что убивает украинцев? Вот точно таких же детей, как у вас. Вы тут на каникулах. А они потому, что спасаются от российских ракет".

Тети и дети посмотрели на меня со смесью ужаса, любопытства и обостренной классовой ненависти, но притихли. Сережа быстро ретировался в туалет.

Я сказала зачем-то "grazie" и вернулась на место.

"Ишь, сама по-русски, а ещё и grazie говорит", – прошипели мне в спину.

Но надо сказать, остаток пути мы провели в тишине.

"Дети, будут спрашивать вас, что хотите кушать или пить, – отвечайте на всякий случай по-английски", – инструктировали мамаши своих чад вполголоса.

Когда смотришь на венецианскую Биеннале-2024, становится печально очевидно, что, в отличие от ответственности, эту рекомендацию дети страны фасадов в городе масок усвоили на ура.

Екатерина Марголис – художница и писательница

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​