"Моя скорбь только растет". Родные жертв катастрофы MH17 – о российской лжи

В Нидерландах в суде по делу о катастрофе рейса MH17 под Донецком начали выступать родственники погибших. Их истории сложно слушать без слез, но все они отмечают: в суд их привело не просто желание поделиться своими эмоциями, а стремление выяснить правду о причинах трагедии. А также установить виновных и приблизить их наказание –​ чтобы облегчить себе и остальным близким жертв оставшуюся жизнь, ставшую для многих невыносимой после 17 июля 2014 года.

"Они лгут, мы знаем, что они лгут. И они знают, что мы знаем, что они лгут", – начала свою речь по-русски с сильным акцентом Риа ван дер Стин, первая из десятков родственников, у которых будет возможность лично или по видеосвязи выступить на процессе либо передать коллегии письменное заявление в предстоящие три недели. Она ошибочно назвала ее цитатой из "Архипелага ГУЛАГ" Александра Солженицына (на самом деле это слова из книги "Гора крошек" живущей в США писательницы российского происхождения Елены Гороховой).

Риа ван дер Стин отметила, что привела цитату "для представителей российского режима". На ложно атрибутированные нобелевскому лауреату слова она могла наткнуться неслучайно: полтора года назад, когда суд только начинался, Солженицына действительно цитировал представитель обвинения. "Насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а ложь может держаться только насилием", – завершил он свое выступление словами из эссе "Жить не по лжи!".

Возглавляемая Нидерландами Совместная следственная группа, которая изучала обстоятельства гибели "Боинга" под Донецком, пришла к выводу, что самолёт был сбит ракетой из установки "Бук", запущенной с подконтрольной на тот момент пророссийским сепаратистам территории. По данным следственной группы, установка принадлежала российской 53-й зенитной ракетной бригаде, дислоцированной в Курске, а ее доставка и вывоз с Украины координировались высокопоставленными российскими военными. 4 дня назад следствие обратилось к жителям Курска с просьбой поделиться информацией, которая могла бы помочь расследованию.

Жертвами крушения стали все находившиеся на борту "Боинга" 298 пассажиров и членов экипажа. Большинство из них – подданные Нидерландов. Лайнер следовал из Амстердама в Куала-Лумпур. Россия отрицала и отрицает как причастность к крушению самолета, так и в целом то, что она оказывала поддержку сепаратистам на востоке страны. Родственники жертв погибших и до сегодняшнего дня не раз говорили, что ложь, которую они продолжают слышать из уст официальных лиц в России, доставляет им не меньше боли, чем потеря близких.

В понедельник в зале судебного комплекса, расположенного недалеко от амстердамского аэропорта Схипхол, было многолюдно: многих выступающих пришли поддержать члены их семей и близкие. Многие из них не убирали в карман платки, то и дело вытирая слезы. Всего о своем желании выступить перед судьями или передать свои слова в письменном виде заявили 90 родственников жертв катастрофы "Боинга". На их выступления или на чтение их посланий суд отвел 10 дней – помимо понедельника, это 7, 9, 10, 13, 14, 16, 21, 23 и 24 сентября.

"Меня переполняют чувства ненависти, мести, злости и страха"

Выступавшая первой Риа ван дер Стин потеряла в катастрофе отца, Яна ван дер Стина, а также его супругу и свою мачеху Корнелию.

"Годами я пытаюсь примириться с потерей любимого отца и Нелл. Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь. Я делаю все возможное, чтобы отпустить это. Но в то же время меня переполняют чувства ненависти, мести, злости и страха. Страха, чтобы мы не добьемся справедливости. Злости и разочарования из-за того, что ответственные за случившееся не возьмут эту ответственность на себя. Я еще не попрощалась со своим отцом и его женой в последний раз. Я знаю, что они мертвы, но я не смогу сказать последнее "прощай", пока те, кто в ответе за их гибель, не будут признаны виновными за содеянное. Я верю, что будет этот момент, когда я по-настоящему смогу сказать им "прощайте".

Ванесса Ризк, потеряла в катастрофе MH17 отца и мать. Они возвращались в Австралию из путешествия по Европе.

"Что почувствовали бы на нашем месте те, кто совершил это преступление? Если бы они стали жертвой политического кошмара, в который их страна даже не была вовлечена? Что почувствовал бы Путин и его коррумпированный режим? Мои родители не выбирали, хотят ли они стать жертвой политики, частью которой они не были. Дорога домой заняла у них пять с половиной недель и, к несчастью, они вернулись не так, как они сами хотели или как мы это себе представляли. Все это время власти задавали нам необходимые вопросы, у нас брали анализ ДНК. Все это время фотографии моих родителей были в новостях, а нам приходилось читать конспирологические теории о причинах катастрофы. Все это время я представляла себе их тела, лежащие где-то в поле на другом краю земли. Мы с братом получали слова поддержки со всего мира, но это лишь делало нашу потерю только менее реальной для нас".

"Отсутствие сотрудничества со стороны России было морально опустошающим"

Еще одним человеком, нашедшим в себе силы выступить в суде, стал Роберт ван Хайнинген. В катастрофе рейса MH17 погибли его брат Эрик c женой Тиной и сыном Захером.

"Я считаю удар по беззащитному гражданскому лайнеру такой мощной ракетой, как "Бук", преступлением против человечности согласно европейской Конвенции о правах человека. Последствия этого выстрела стали такими же печально известными, как и отвратительными. Моего брата Эрика нашли без ног, без одежды, разорванного на мелкие кусочки. Нам отдали 8 или 9 его позвонков. Похоже, что в момент смерти он, Тина и Захер уже были без сознания, но я в этом не уверен. Они пролетели несколько километров в самолете, который уже развалился на три части. Тот факт, что мы до сих пор не знаем, испытывали ли они боль, мучает нас до сих пор, долгие годы с момента катастрофы. Нам приходилось несколько раз прощаться с ними, по мере того как мы получали новые фрагменты останков.

Эта серия прощаний оказала существенное психологическое влияние на меня и мою семью, положив начало долгому и трудному пути. Пути неопределенности, отчаяния и тревоги. Мы с женой до сих пор испытываем последствия этого. Долгий процесс установления истины, отсутствие сотрудничества со стороны Российской Федерации, которая вместо сотрудничества со следствием предпочла распространять дезинформацию, – все это было морально опустошающим. Психологические последствия катастрофы мы ежедневно испытываем и по сей день, иногда в большей степени, иногда в меньшей. У меня до сих пор проблемы с концентрацией, а моя супруга потеряла работу. Ее работодатель дал ей отпуск, но потом понял, что скорбь полностью поглотила ее. Мой 11-летний сын замкнулся в себе, стал плохо учиться, ему пришлось сменить школу. Время лечит раны, и мы смогли постепенно восстановиться как семья, но катастрофа рейса MH17 осталась в нашей жизни навсегда болезненным шрамом", – сказал ван Хайнинген на заседании суда в понедельник.

"День отца стал для меня одним из самых кошмарных в году"

Питер ван дер Меер потерял в катастрофе "Боинга" трех дочерей – 12-летнюю Софи, 10-летнюю Флер и 7-летнюю Бенте. Они летели с его бывшей женой Ингрид – за год до трагедии Питер развелся с ней. Выступление отца девочек в суде, пожалуй, было одним из самых эмоциональных в понедельник – ван дер Меер несколько раз прерывался, не в силах сдержать слезы. После его речи судья даже постарался успокоить Питера ван дер Меера и его спутницу, которая также не могла сдержать слез. Ниже – полный текст его выступления с небольшими сокращениями.

"Сегодня я хочу описать опустошение от своей потери и скорби, которое с каждым днем только увеличивается. Тишина, которая становится еще тише. Боль, которая никогда не ослабевает и становится больше. Единственное, что, быть может, способно принести мне успокоение, – это ясность, что произошло и почему.

Ровно за год до катастрофы я развелся с матерью своих дочерей. Тогда я потерял их впервые, по крайней мере, на половину времени, которое они проводили с матерью, – но они были у меня в оставшуюся половину. 17 июля 2014 года мои дочери исчезли из моей жизни навсегда, без единого "прощай", без единого объятия, без предупреждения. Они просто покинули меня.

17 июля я ехал домой с работы. Я заметил, что мне стали приходить сообщения, и мое сердце остановилось. Я кричал, я был в полном отчаянии. Я сразу поехал в аэропорт Схипхол, и там меня ждало то, чего я не хотел узнавать. Психологи, которые помогали таким же отчаявшимся родственникам, как я. Все члены экипажа и пассажиры погибли, как и мои три дочери. Мои три совершенно особенные дочки, с которыми вместе мы занимались всем тем, что делало меня счастливым. С которыми мы вместе смеялись, обнимались, играли в хоккей и футбол, болтали, катались на лыжах, которым я заплетал косички. Которым я говорил "пока-пока", которых я мог успокоить, которые каждый день меня удивляли. В один момент я потерял все: свою жизнь и свое будущее. Все остановилось.

Дочери Питера ван дер Меера

Недели спустя я открыл свой дом. Я хотел поделиться с другими своей скорбью, а не сидеть взаперти. На столе у меня стояли личные вещи Софи, Флер и Бенте, мой дом стал своего рода местом паломничества. Это было глубоко печальное время. Все это время кто-то был рядом со мной, в том числе моя девушка, с которой мы познакомились за месяц до этого. У нас так и не было возможности пережить бурный роман, все вокруг наполнилось скорбью и отчаянием. Я удивляюсь, что мы до сих пор вместе.

Постепенно все наши друзья и родные вернулись из отпусков, ведь это было летом. Вернулись со своими детьми, в том числе с друзьями моих Софи, Флер и Бенте. После каникул все должно было перезагрузиться, но ничто больше не было обыденным. Я оптимист, я получаю удовольствие от жизни, я все время чем-то занят. У меня всегда было позитивное отношение к жизни, я пытаюсь его сохранить, но должен вам сказать, что это довольно сложно сделать, когда ты в один момент теряешь трех дочерей. Больше всего боли причиняет то, что я до сих пор не знаю точно, что и почему произошло. Вот почему сегодня я пользуюсь своим правом обратиться к суду. Я хочу правосудия. Я хочу, чтобы мои дочери не были забыты и продолжали жить.

Вернемся к фактам. Масштаб трагедии был огромен, на месте падения самолета царил хаос. Было много вопросов. Я был испуган, я был в отчаянии, я спрашивал себя – смогут ли мои девочки когда-нибудь вернуться домой? Почему никому не разрешено поехать туда? Почему все занимает так много времени, ведь их надо убрать с жары, там же так жарко. Это был ад. Я даже был на грани того, чтобы самому отправиться туда. 23 июля первый самолет с телами погибших прилетел в Эйндховен, через шесть дней после катастрофы. Мы смотрели за прибытием этого самолета из дома с семьей и друзьями. Это было очень болезненно, и в то же время я испытывал удовлетворение от того, с каким уважением к жертвам все это происходило. С тех пор я внимательно смотрел по телевизору, как прибывает каждый новый рейс с телами, потому что я хотел видеть, как вернутся мои дочери. Когда прибыл рейс с телом последней из них, было 8 августа, прошло три недели после трагедии. Все это время все больше тел погибших идентифицировалось, и я в отчаянии думал – что, если Софи, Флер и Бенте так и не найдут? А если найдут, что от них осталось после падения с высоты в 10 километров? Мое терпение таяло.

Черные мешки с телами погибших на месте крушения рейса MH17

И вот однажды раздался телефонный звонок, а потом в мою дверь постучал офицер, ответственный за связь с родственниками погибших. Софи удалось опознать. Я подумал, как мне повезло, я был счастлив. Но чему я радовался? Неужели это было лучшее, на что можно было рассчитывать? Мои девочки вернулись, и я мог сказать им последнее "прощай". В этот день моя девушка купила четыре сердечка. Мы подняли у дома флаг и прикрепили к нему одно из них, надеясь, что скоро сможем прикрепить и остальные. Нам нечего было праздновать, и все же это был момент успокоения, потому что Софи вернулась домой.

Следующие дни тянулись как года. Сможем ли мы похоронить их всех втроем? Я снова погрузился в ад. Спустя пять дней раздался еще один звонок. Флер и Бенте также опознали, как и их мать. Мое сердце забилось, в душе, по крайней мере на какое-то время, наступил мир. Мы прикрепили к флагу четвертое сердечко. Мои дочери вернулись, все трое. Я чувствовал, что это лучшее, на что мы можем рассчитывать. Луч надежды в темные времена.

Теперь, когда их опознали, я мог их увидеть. Я не мог дождаться этого момента, и он наступил 20 августа. Нас было шестеро, но только мне и моей матери разрешили вместе осмотреть тела. По дороге я нагуглил, как выглядят обгоревшие тела – чтобы знать, к чему готовиться. Потом сотрудник судебной экспертизы объяснил нам, чего ждать, когда речь идет об осмотре умершего пять недель назад человека.

За занавеской стояло три гроба, и мы с матерью смогли посмотреть на моих девочек. Сначала мы открыли гроб с телом Бенте, самой младшей. Ее тело сохранилось лучше всего: как сказала моя мама, "она спорхнула с неба, как бабочка". Я был счастлив увидеть мою самую милую младшую дочь. Затем настала очередь Флер. Она немного распухла, но ее можно было узнать без труда. Я сразу узнал родинку на ее ноге. Наконец Софи. Они сказали, что часть ее головы, затылок, найти не удалось. Но они так расположили ее в гробу, что я даже не заметил этого. На ее ноге были какие-то личинки, но я видел только Софи. Мы погрузили все три гроба в машину, и на короткое время я почувствовал огромное облегчение. Мои дочери вернулись, все три, и мне позволили взглянуть на них собственными глазами".

Теперь мы могли сосредоточиться на похоронах. Мы выбрали дату, это оказалось 25 августа. Ровно 14 лет после моей свадьбы 25 августа 2000 года. Казалось, что круг замкнулся. Отпевание и похороны были красивыми, запоминающимися и трогательными. Пришли все одноклассники и друзья Софи, Бенте и Флер. Мы выбрали нужную музыку, и я даже танцевал с друзьями своих дочерей. Но церковь была наполнена мраком и печалью.

Три гроба, украшенные хоккейной формой и клюшками девочек, погрузили на платформу, в которую впрягли лошадей фризской породы. В составе этой процессии мы целый час двигались в направлении кладбища. Это было прощание, которое мы постарались сделать максимально беззаботным и красивым для друзей моих дочек. Один из друзей Бенте даже спросил: "А все похороны такие веселые?"

После похорон у нас дома стало гораздо тише, меньше стало и посетителей. Тяжелая утрата стала гораздо более осязаемой. Все больше места в душе занимало осознание того, что они никогда не вернутся. В это же время люди вокруг меня продолжали жить своей жизнью. Дети снова пошли в школу, а я смотрел, как они едут на велосипедах со своими папами и мамами, понимая, что уже никогда не смогу делать так же. Хоккейный клуб, где играли мои дочери, начал новый сезон. Мне так не хватало их тренировок по субботам, разговоров на бровке, их эмоций, когда они проигрывали. Я бы мог пойти туда, но что бы я стал там делать? Мне не хватало всего, что я делал вместе с дочками, делал для них. Мы с моим лучшим другом и соседом возглавляли родительский комитет в первом классе, мы ходили в походы, я тренировал их школьную футбольную команду, устраивал хоккейные тренировки. Никакие усилия, которые я прилагал для своих дочерей, не были чрезмерными, я получал удовольствие от всего этого.

После катастрофы все изменилось. Все стали здороваться со мной на улице. Я стал известным человеком в своем поселке. Я понял, что люди больше не видят во мне старого Питера, но видят отца, потерявшего трех дочерей. Когда я ходил за покупками, это занимало несколько часов – все хотели подойти и узнать, как у меня дела, говорили, как им жаль, но я тогда меньше всего думал о себе. Через несколько месяцев я был по-настоящему опустошен. Я хотел быть "старым" Питером, расслабленным и веселым, делать что-то хорошее, но понимал, что так уже никогда не будет.

10 октября 2014 года был день рождения Софи, первый после ее смерти. Пришли ее друзья, мы съели праздничный торт рядом с ее могилой. Мы же праздновали ее день рождения, а не годовщину смерти. Она навсегда осталась для нас 12-летней, даже сейчас, спустя 7 лет. С тех пор мы отмечаем только их дни рождения. 21 ноября – у Бенте, 26 февраля – Флер. Каждый раз к нам в эти дни приходят их друзья, и каждый раз накануне этого я думаю – придут ли они и в этот раз?

Могила дочерей Питера ван дер Меера

5 декабря, День святого Николая, и Рождество никогда уже не будут прежними. В этот день мы всегда оставляем три стула пустыми. Мы очень стараемся отмечать эти праздники, но на самом деле это невозможно. Младшая, Бенте, все еще верила в святого Николая. Это секрет, который она унесла с собой в могилу. С прошлого года мы больше не отмечаем этот праздник. Это детский праздник, а детей у меня больше нет. На рождественские каникулы мы ездили кататься на лыжах с моими родителями и двоюродными братьями и сестрами девочек. С тех пор как они погибли, я участвовал в этом лишь однажды – чтобы сказать всем, что больше я не смогу приезжать. Самым тяжелым днем для меня стал День отца. До крушения самолета я каждое 20 июня получал подарки от моих дочерей, завтрак в постель и любящие объятья. Думаю, многим это знакомо. Но теперь я отец без детей. День отца стал для меня одним из самых кошмарных дней в году, остается таковым вот уже 7 лет, и так будет всегда.

Наконец, 17 июля, день катастрофы. В 2015 году была наша первая поминальная служба. Это была встреча родственников, которая состоялась даже до того, как был возведен мемориал рядом с аэропортом Схипхол. Потом мы поехали в лес, на ферму, дети играли в лесу, прямо как это любили делать мои дочки. Год спустя мы посещали мемориал, а с тех пор, как начался коронавирус, мы просто гуляем в этот день до церкви, по маршруту, которым наша процессия двигалась в день похорон. Для меня важно видеть всех, кто был тогда с нами. Я должен сказать снова: моя жизнь остановилась, у меня больше нет будущего с моими дочерьми. Осталась только память о них. В 2014-м им было 7, 10 и 12 лет. Сегодня им было бы 14, 17 и 19. Бенте мертва уже дольше, чем успела прожить. Она бы уже два года как была в старшей школе. Флер бы уже закончила школу, а Софи была бы студентом. Но в последние 7 лет в моей жизни не было ни школы, ни школьных мюзиклов, ни выпускных, ни родительских собраний, я не видел, как они растут и познают мир. Каждый день отпечаток этого виден на моем лице. Когда в 8.30 утра я еду на работу и вижу школьниц, которые едут на уроки и улыбаются, я чувствую опустошение и боль. Я вижу многих ровесников Софи и Флер за рулем машин, они уже получили права. Может, это покажется малозначительным, но как бы я был горд сидеть рядом с ними в машине. Я бы хотел обсуждать с ними подростковые проблемы, смеяться вместе.

Как бы я хотел отпустить все это. Год назад моему другу исполнилось 50. Его дети дружили с моими, они праздновали этот юбилей, я был бы счастлив быть там. Но воспоминаний, которые я мог бы сохранить на будущее, не было и больше не будет. Я не просто скучаю по своим дочерям. Мне не хватает красок и страсти в жизни. Я не увижу, как они выходят замуж, у меня не будет внуков, они не будут навещать меня в старости. Как я проживу остаток жизни? Мы стараемся, я занимаюсь спортом, мы ходим в гости, но моя скорбь только растет с каждым новым днем. Пропасть, оставшаяся позади, растет, а душевные раны не заживают и никогда не заживут.

Я надеюсь, что этот суд даст четкий ответ на вопрос, что же на самом деле произошло. Я хочу знать правду. Было ли случившееся намеренным, было ли это ошибкой, кто стоит за гибелью 298 невинных людей, включая моих трех любимых дочерей. Я надеюсь, что у тех, кто виновен в случившемся, возникнет потребность выйти и рассказать об этом – чтобы они могли смотреть в глаза и не врать своим детям и внукам о том, что они сделали 17 июля 2014 года и почему. Если истина будет установлена, быть может, я смогу оставить хоть что-то из этого за спиной и двигаться вперед, чтобы моя жизнь вновь перестала быть невыносимой. Это не вернет мне дочерей, а моя скорбь не станет меньше. Тишина вокруг меня будет становиться пронзительнее, а утрата – тяжелее. Спасибо.

***

Как стало известно в понедельник, суд рассчитывает огласить свое решение по делу осенью 2022 года. В таком случае это произойдет через 8 с лишним лет после самой трагедии и 3 года спустя после того, как Совместная следственная группа официально назвала четверых обвиняемых в причастности к гибели рейса. Трое из них – граждане России: это полковник запаса ФСБ Игорь Гиркин (Стрелков), старший офицер ГРУ в отставке Сергей Дубинский и подполковник запаса ВДВ Олег Пулатов. Четвёртый обвиняемый – гражданин Украины, командир разведывательного подразделения самопровозглашённой "ДНР" Леонид Харченко. Ни один из обвиняемых в суд не явился. Олег Пулатов – единственный, кто представлен на процессе в Нидерландах адвокатами. Об источниках финансирования их работы он говорить отказывается.