На алтаре искусства. Игорь Маркин и его любимые художники

На вопросы Радио Свобода отвечает Игорь Маркин – известный коллекционер и галерист. В 2007-м он основал первый в России частный художественный музей – АРТ4, в котором начал демонстрировать свою художественную коллекцию. Маркин вел крупный бизнес по производству профилей для окон и поначалу заслужил репутацию нувориша, но вскоре стал ключевым игроком в российском арт-мире, а его коллекция неформального советского и постсоветского искусства оказалась одной из самых крупных и насыщенных в России. Маркин собирает работы художников 1960-х – Немухина, Краснопевцева, Пурыгина, Зверева, Плавинского, Штейнберга. Есть в его собрании работы концептуалистов и Новых художников. Музей проводил и выставки знаменитостей (например, Олега Котельникова), и молодых художников (Данилы Полякова, Дуни Захаровой, Ани Желудь), представлял мультимедиапроекты, связанные с архивами групп "Война" и Pussy Riot и текстовыми фантазиями Линор Горалик.

– Сколько работ у тебя сейчас в коллекции?

– Полторы-две тысячи.

– И с какого момента ты их продаешь на аукционах?

– Продаю уже лет десять. Сначала были экспериментальные продажи, а потом продажи стали питать музей. АРТ4 живет за счет продаж.

– То есть ты продаешь одни работы и покупаешь другие, чтобы делать определенные выставки в музее?

– Да. И покупаю не меньше, чем продаю.

– АРТ4 работал в совершенно разных режимах, но, как я понимаю, главный принцип всегда один: ты, грубо говоря, просто демонстрируешь посетителям свою субъективную выборку?

– Раньше это была субъективная коллекция, а потом мы вычистили музей под выставки. Примерно раз в два года я делаю выставку из своей коллекции. Все остальное – это просто выставки.

– Какое тогда получается соотношение работ из твоей коллекции и из других коллекций?

Игорь Маркин

– Большинство выставок вообще сейчас не из моей коллекции: это просто новые работы новых молодых художников. Такая галерейная деятельность. Это галерейные выставки, что-то я из них иногда покупаю, и они становятся коллекцией, но это случается очень редко.

– Кого ты покупаешь из современных художников?

– Во-первых, старшее поколение художников. Например, Олег Котельников. Я у него купил серию, больше десяти работ с выставки, которая была у нас в музее. Молодых я очень редко покупаю, даже стараюсь не покупать.

– И все же кого из молодых художников ты покупаешь и по каким причинам? Чем они тебя увлекают?

– У меня много работ Ани Желудь. Я купил большую часть выставки, которая была здесь. Я хотел ее продать кому-нибудь, но покупателей сейчас мало, в итоге купил, и очень рад этому обстоятельству. Кого еще? Данила Поляков, единственный художник нашего музея, я его покупаю постоянно. Скорее всего, я покупаю их просто потому, что они гениальные, и все тут. И я поддерживаю их, при этом не себе в убыток. С Аней Желудь мы делали две большие выставки, часть я купил, и сейчас она действительно хорошо продается, хотя и не продавалась 2–3 года назад. Данила Поляков будет продаваться, и будет продаваться дорого, сейчас этого еще не произошло, но я совершенно спокойно беру его в коллекцию.

– Что собой представляет в России класс людей, которые покупают искусство, в частности у тебя? Состав и преференции этого класса менялись за то время, что ты существуешь в этом бизнесе?

– Если составлять некий портрет, то, во-первых, есть коллекционеры, очень редкий вид. В России, например, всего 15–20 действующих коллекционеров. Они иногда покупают у нас работы. Второй тип – это бизнесмены, третий тип – случайные люди, которых не знаю даже я. Но всего все равно мало, ну 100–150 покупателей в России, не постоянных, а всего. Общее число за те годы, что я в этом бизнесе, чуть-чуть растет, но сильно больше их не становится.

– А как ты вообще начал, собственно, коллекционировать современное искусство? Первый аукцион, первые купленные картины…

Портрет дирижера Игоря Маркевича. Анатолий Зверев

– Первыми купленными картинами были Зверев и Яковлев, это было в Муртуз-галерее 25 лет назад. Тогда я построил квартиру и просто купил две работы, чтобы на стену повесить. Вот так и было.

– До этого ты увлекался искусством?

– Не увлекался. Я был коллекционером, но к искусству пришел случайно и не сразу. Купив те работы, стал профессиональным коллекционером только через три года.

– В какой момент ты отошел от бизнеса, которым занимался?

– Последний мой отход случился лет пять-шесть назад, я продал свою самую большую компанию. Тогда отошел от этого окончательно. И сейчас осталась еще какая-то мелочь, но я ее не считаю. Правда, я сделал новый медицинский стартап, скоро ему, наверное, год будет. Но до прибыли еще далеко, так что тут бабушка надвое сказала. Все равно искусство не отпускает.

– В числе работ, которые ты покупаешь последние несколько лет, – очень эклектичный набор художников в диапазоне от редких Леонида Пурыгина и Дмитрия Краснопевцева до Юфита, Звездочетова, Кулькова, Желудь. Непросто проследить эстетическую и семантическую связь между этими работами, критерии твоей выборки.

Игорь Маркин, Владислав Кульков и Галина Кулькова

– Можно на какие-то группы разбить. Например, я профессионально занимаюсь шестидесятниками-нонконформистами. А что касается вообще искусства, – ну да, эклектика, это путь современный. Сейчас нет магистрального пути развития, как был раньше, скажем, импрессионизм. Все в импрессионизме, а если ты не импрессионист, значит ты дурак. Сейчас такого нет. Все должны отличаться друг от друга.

– Сейчас вообще в искусстве нет ни больших тенденций, ни серьезного дискурса, который объединял бы вокруг себя разных художников. И как галерист ты, по-моему, как раз адекватно с этим работаешь – во всяком случае, адекватнее многих в России. В АРТ4, с одной стороны, происходят выставки-архивы Войны и Pussy Riot, с другой – Котельникова, Пурыгина, Краснопевцева, с третьей – неочевидных молодых художников.

– Выставку о Pussy Riot, "Войне", Павленском в АРТ4 делал Гельман, и это скорее было документацией. Мне очень нравится акционизм в моменте, а дальше документацию смотреть скучно, это такой музеефицированный материал. Мне было приятно участвовать в этом проекте, но в моменте это гениально, а, когда проходит время, это превращается просто в документальный архив. Как смотреть на Венецианской биеннале архитектурные чертежи и макеты. Это не передает то, чем поражает архитектура. Другое дело, что сейчас политический акционизм растоптан и раздавлен властями. А, может быть, попросту прошло это время. За последнее время я не могу вспомнить что-либо интересное в этой области.

La Mort En Rose, Олег Котельников

– Как тебе, кстати, парижская акция Павленского с дверью банка?

– Мне кажется, все это существует на грани хулиганства, что ли, ребячества. Когда Павленский поджег французский банк, это уже было неинтересно. Почва выбита из-под ног. Просто поджег. Банк, какая-то сырая левацкая идеология. Банки поджигать – это все какой-то примитив начала прошлого века, когда луддиты портили механизмы на заводах.

– Примитивный вандальный жест?

– Да, вандальный жест.

– А тебе не кажется, что последние акции Pussy Riot, за которые как раз так мучают ребят, тоже – если по гамбургскому счету – скорее ребячество?

– Последней их по-настоящему мощной акцией было, когда Петя с Никой выбежали на футбольное поле. Мне это очень нравится. Это акция мирового масштаба. Последний гвоздь в гроб акционизма. Политический не политический, я не знаю, но абсурдистский был акт такой. Они там еще зачем-то Пригова приплели, хотя это вообще-то не очень вяжется, какую-то идеологию пытались сунуть, но это именно хороший абсурдистский акт.

– Это как раз было здорово! Но я говорю о более поздних вещах – с флагом ЛГБТ, повторением акции Осмоловского…

– Это, да, конечно, мелочи.

–Расскажи о своих любимых выставках за время существования АРТ4.

– Мы сделали тысячу выставок, но, кажется, самой мощной была "Детские фрески". Это года четыре назад. Дуня Захарова была куратором. Набрали талантливых детей, они действительно украсили музей фресками, на стенах рисовали. Это было лучшим, что я видел в нашем музее. Вторая, я вспомнил, по накалу страстей, смеха, страха и красоты – "Тюремные татуировки", Олег Навальный. У нас стояли татуировщики, и мы просто набивали татуировки гостям. Из последних мне особенно понравилась выставка "Русская смерть" Василия Кононова-Гредина. Это молодой художник, и мы отдали ему весь музей, хотя мы это делаем очень редко, и он проделал грандиозную работу, которой мы гордимся. А сразу до него был как раз Олег Котельников. Мощнейшая выставка. Он за счет локдауна сел дома и сделал пятьдесят работ больших на бумаге.

– Ты говоришь, что профессионально занимаешься неформальными художниками 60-х. Что ты имеешь ввиду под словом "профессионально"?

– Понимаешь, я раньше покупал эти картины с утра до вечера, а в последние 6–8 лет я ими еще торгую, и этим – художниками-неформалами шестидесятых – живет музей. Это существенная часть нашего бизнеса. У нас торгующий искусством музей. Обожаю все это. Это и наш хлеб, и моя любовь. Здорово, что это совпадает, я отлично вижу и понимаю этот мир, могу отличить хорошую работу от плохой, настоящее от ненастоящего, и вот это, как коллекционер, собираю.

– Ковид, кстати, как-то на вас повлиял?

– Ковид нам в итоге помог. Рынок пошел вверх, цены пошли вверх, появились новые люди, инвесторы. Может быть, из-за ковида люди немного разочаровались в загранице. Это просто оказалось ненадежным, нельзя свободно попасть в другую страну, и соответственно они с деньгами остались здесь, в родном Подмосковье, Москве, и покупают больше. И публики тоже после карантинов стало полно.

– Как за время, что ты в бизнесе, менялись цены на художников-неформалов шестидесятников?

– Цены выросли очень сильно за нулевые. С нулевого по восьмой год они выросли в двадцать раз. Потом с восьмого где-то почти по девятнадцатый они падали, были какие-то локальные ямы, особенно в 2014-м, а сейчас цены опять начали расти. То есть за это время они выросли в двадцать раз, упали в несколько раз, сейчас поднялись на 20–30 процентов, рост уже заметен, и не случайный, а прямо конкретный рост.

Без названия. Работа Дмитрия Краснопевцева

– А какие деньги может стоить Пурыгин или Краснопевцев сейчас? Есть ощущение, что их ты покупаешь чаще других художников.

– Хорошая ранняя работа Пурыгина большого размера – ну, скажем, стоит сейчас 30–40 тысяч евро, цены на хорошую работу Краснопевцева уже устремились к 100 тысячам. В последние два года цены взлетели почти в два раза.

– В российском арт-мире свои иерархии. Какое место, по-твоему, занимаешь ты и АРТ4, нарушая основной пласт негласных законов этого мира?

– В плане продаж мы занимаем одно из лидирующих мест как раз по шестидесятникам и семидесятникам. Свешников, Булатов, Краснопевцев, Зверев, Яковлев – эти вот имена. А современного продаем мало. Мы много делаем, но мало продаем, у нас небольшая доля. Все делается для движения. Мы должны вести культурную политику – вот мы ее и ведем, делаем современные выставки.

ТВ, Данила Поляков

– Как менялось отношение к тебе с того момента, когда ты открыл первый частный музей?

– Сначала было отношение как к нуворишу, большинство публики ведь русский народ, очень своеобразный, завистливый на успех. Тем более у всех людей, которые быстро собирают коллекцию, наблюдаются проблемы со вкусом, знанием. Это всегда заметно, зато у таких людей нет проблем с наглостью – они не боятся нырять в незнакомую сферу с головой. Музеефикация человека и места проходит естественным образом. И факт остается фактом – нашему музею уже 15 лет, и для поколения 20-летних я вообще был всегда.

– Как тебе видится уже нынешними глазами, в тебе пятнадцатилетней давности было все же что-то от нувориша?

– Конечно, да. Я состоял из набора качеств, характерных для людей, которые сделали состояние в 1990-х – наглость, безрассудство… 1990-е ведь продолжались чуть ли не до 2008 года, пока власти не начали гайки закручивать. Собственно кризисы обломали Россию очень сильно, и пустили вразнос. А до 2008 года все еще выстреливало на той свободе, которая была после Ельцина.

– Расскажи о выставке, которая сейчас открывается в АРТ4.

– Будет Зверев. Уникальные иллюстрации 1956 года, иллюстрации к Гоголю. Мы выпустили книгу с издательством "Эксмо", и на выставке будут оригиналы иллюстраций. Это фантастическая такая коллекционерская выставка, очень важная, гениального художника. И несколько молодых художников, в том числе Ян Гинзбург, делают сопутствующий проект к этому. Венера Казарова перформанс делает. У нас будет настоящий Зверев, восставший из рая, он будет здесь прям будет рисовать и раздавать рисунки. Мы нашли человека, художника, очень сильно похожего на Зверева, а Венера сделает ему костюмы специальные, и это будет бомба. Прям Зверев восстанет на своей выставке и увидит ее. А люди увидят Зверева.

– Такая перформативность. Как с Олегом Навальным, с татуировщиками, красота.

–Да, надо что-то делать, просто повесить картинки – это уже давно не современно. Надо что-то придумывать все время, хоть какую-то ерунду, но что-то. Восставшего Зверева, например!

– Что в таком случае вообще по-твоему современно в галерейном деле? У тебя есть ответ на этот вопрос?

– Надо придумывать новые ходы каждый раз, какую-то новизну. В перформанс уходить, мультимедиа, в торговлю настроением, вот как Бартенев торгует радостью, например. В театре, в кино ведь все время что-то придумывают – так же придумываем и мы. Просто масштабы наши ограничиваются бюджетом. Мы некоммерческая организация, и не можем здесь делать фейерверк, который постоянно будет не окупаться. Поэтому это искусство маленького жеста, фиги в кармане.

Без названия. Работа Анны Желудь

– А есть у АРТ4 какое-то настроение?

– Оно определено моим любимым художником Данилой Поляковым – такая чувственная безумная красота. В какой-то степени Аня Желудь тоже работает в этой области, но она сейчас переходит грань безумия, а Данила еще как-то на этой стороне, еще с людьми.

– Своя вселенная.

– В своей вселенной живут, что очень правильно. Вселенные художников наслаиваются друг на друга и образуют АРТ4. Если старых вспомнить, то это Зверев и Яковлев.

– Те, кто реально соответствуют мифу о "безумном художнике".

– Вся жизнь кинута на алтарь искусства, от начала до конца.