Андрей Николев. По ту сторону Тулы. Советская пастораль: роман / статьи Д. М. Бреслера и К. Е. Константиновой; коммент. А. А. Агапова, Д. М. Бреслера и К. Е. Константиновой. – М.: Носорог, 2022.
“Егунов ходил, вжав голову в плечи, совсем не аристократически. Это был род бега, ходил поспешно – так наверное ходил под конвоем, боясь, что его могут ударить по голове. На лице видны были следы страданий. Он казался внутренне озабоченным, все время испытывающим горечь. Он отличался юмором, порою небезобидным". Такой портрет русского интеллигента – ученого и литератора, уцелевшего в годы советского террора, мировой войны, оккупаций, по памяти набросал его коллега по работе в Пушкинском Доме в 1959–1963 годах. С П. Заборовым беседовал М. Маурицио, один из исследователей творчества Егунова, автор научного комментария к его поэме "Беспредметная юность". Сразу же стоит прояснить, что переводчик Платона ("Законы", "Государство", "Федр"), научный сотрудник ГАИМК, ЛГУ и Пушкинского Дома, преподаватель рабфаков, училищ и вечерних школ, автор глубокой монографии о влиянии Гомера (а шире – античной литературы) на русскую литературу XVIII–XIX вв. Андрей Егунов и автор романа "По ту сторону Тулы", стихотворений и поэм Андрей Николев – это одно лицо. Андрей Николаевич выбрал псевдоним, намекающий на свое происхождение и соответствующий фамилии поэта века Екатерины.
В 2022 году вышло первое научное издание единственного уцелевшего прозаического сочинения Егунова. Роману "По ту сторону Тулы" посчастливилось появиться в 1931 г. в "Издательстве писателей в Ленинграде". Председателю его правления К. Федину с коллегами (Е. Замятин и др.) понравились более ранние прозаические опыты Егунова-Николева, не имевшие особенных шансов проскочить советскую цензуру, и они попросили для публикации что-нибудь более подходящее.
Негласным идеологом группы А.Б.Д.Е.М. был Егунов
Прежде чем обратиться к роману, стоит описать биографию автора – ее перипетии помогут лучше понять текст. Андрей Егунов родился в 1895 году в дворянской семье, отец был полковником – интендантом, мать – с немецкими корнями. С детства Андрей жил в Петербурге, там получил прекрасное образование – сначала Тенишевское училище, потом классическое отделение историко-филологического факультета Университета. Учителем Егунова был академик Жебелев, потому молодой филолог-классик переводил Платона. Но уже к середине 20-х годов наметился интерес Егунова к античной беллетристике, можно сказать, к бульварному чтиву тех веков. Несколько молодых классиков создали группу А.Б.Д.Е.М. Аббревиатура (а такое было в советские времена повсеместно распространено) была составлена из первой буквы имен членов группы (их имена начинались с А) и первых букв их фамилий: Болдырев, Доватур, Егунов, Миханков. Правда, почти сразу присоединился Э. Визель, но менять ничего не стали. А.Б.Д.Е.М. подготовили к изданию роман Ахилла Татия "Левкиппа и Клитофонт" и роман Гелиодора "Эфиопика". Последний вышел в свет в 1932 г., когда группу уничтожили советские каратели – репрессированы были Болдырев и Миханков (он и умер в лагере). Забегая вперед, скажу, что в январе 1933 года был арестован по весьма разветвленному и сфальсифицированному делу Иванова-Разумника сам Егунов и сослан, а два года спустя в ссылку отправили и Доватура. Последний много десятилетий спустя отмечал, что негласным идеологом группы был именно Егунов, который как бы переплетал науку и словесность воедино.
Андрей Егунов, билет студента Тенишевского училища
Дело в том, что с конца 20-х годов Егунов становится вхож в достаточно ближний круг Михаила Кузмина. Стихи Андрей Николаевич писал смолоду (сохранилось письмо Блоку, сопровождавшее рукопись), но завоевал признание Кузмина и других своей прозой – "Милетскими новеллами", "Василием Островым" (все это кануло, вместе с несколькими поэмами, после обыска и ареста). Еще одним близким и важным литературным и просто другом Егунова был К. Вагинов. Они и женились на подругах. Избранницей Егунова стала Тамара Данилова (также преподавала иностранные языки). Жила пара раздельно. Вот как вспоминал о жене вскоре после ее смерти Егунов: “Углы рта у Тамары опущены несколько вниз, что давало повод относить к ней следующие строки:
Зачем повис в твоих садах
Непрошенный и пессимист,
Твой полумесяц на устах,
Печально обращенный вниз?” (письмо к Анне Гипси от 27 сентября 1955 г.)
Итак, резюмируем: античность и Платон, Кузмин и Вагинов. К роману и следам этих людей и идей вернемся чуть позже. Пока – снова канва жизни Егунова. Вероятно, 1931–1932 годы – время кульминации его судьбы. Выходят "По ту сторону Тулы" и "Эфиопика". Потом происходит первая катастрофа: арест и ссылка под Томск. Тогда были еще относительно терпимые времена. Находясь в ссылке, Егунов преподавал. В ленинградской прописке ему было отказано, и он поселился в Новгороде, откуда приезжал в Северную столицу работать и встречаться с женой. В Новгороде образовался кружок таких же, как и Егунов, ссыльных и репрессированных: И. Андриевский, С. Аскольдов, сестры Гиппиус. В Новгород перебралась к сыну мать (Егунов-старший умер вскоре после революции), а в 1941 году туда же перебрался после 5 лет лагерей младший сын и брат – Александр. Он был моряком, а много позже – после всех тягот советского террора – стал писателем Александром Котлиным.
В 1946 году он пытался убежать в американскую оккупационную зону, но был оттуда выдворен
Запрет проживать в Ленинграде спас семью от блокады. В августе Новгород надолго заняли немцы, в 1942 году Егуновых вывезли в Германию (материнские корни!). Андрей Егунов работал техником на заводе по производству консервированного молока под Гамбургом. В 1945–1946 гг. семья жила в Берлине. Андрей Николаевич ухитрялся давать уроки немецкого языка и советским, и английским офицерам. В 1946 году он пытался убежать в американскую оккупационную зону, но был оттуда выдворен и, конечно, репрессирован советскими органами ГБ. 10-летний срок отбывал под Свердловском и в Казахстане. Через два года такой же срок получил и Александр. Мать доживала у родственников в Западной Украине и умерла в 1951 году. В январе 1955 года скончалась Тамара Данилова, не дождавшись возвращения Егунова из лагеря. С ним заключила фиктивный брак Анна Гипси, так что политкаторжанин смог прописаться в Ленинграде – следовательно, получить работу: служил он в Пушкинском Доме в 1956–1963 гг., потом вышел на пенсию. В 1960 г. Егунову дали комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове: кажется, помог один из тогдашних советских лидеров Ф. Козлов, который учился у Егунова на рабфаке. Умер филолог, писатель, поэт (так гласит надгробие) в 1968 г. – онкология.
Теперь обратимся, наконец, к роману – вооруженные знаниями о жизни, круге знакомств и интересов его автора. Содержание "По ту сторону Тулы" легко изложить в двух-трех фразах. Время действия – летний уик-энд 1929 года. Место действия – село Мирандино (латинская основа) в окрестностях Ясной Поляны, собственно, заканчивается романное действие как раз буквально на могиле писателя. Сюжет романа: 26-летний технический сотрудник ("пишбарышня") музеев Петергофа и непризнанный пока поэт Сергей Сергеевич (в романе немало написано о творческом вдохновении и процессе, например: "Плотный служащий, роющийся в своем кошельке, не подозревает, что Сергей ворует у него ноготь на большом пальце и помещает в еще не заполненную пятую строчку своего стихотворения") приезжает на три дня, чтобы навестить своего близкого друга Федора Федоровича Стратилата. Тот еще моложе – 22 лет, работает инженером-геологоразведчиком, занимается изысканием железнорудных месторождений. Оба героя – довольно-таки убежденные холостяки, хотя – по внешней привлекательности и молодости – окружены женским вниманием. Федор живет в командировке со старой бабушкой, одновременно с Сергеем из Москвы навестить сына приезжает мать. Вокруг даже не стайка, а сонм женщин – четыре сельские учительницы, одинокие и замужние дамы разного возраста и статуса. Однако герои стойко держатся идеалов своей гетерии, симпатизируя скорее пролетариям физического труда и мужского пола. Женщины – это первый фронт "войны", а есть и второй – треугольник местных влиятельных персон, составленный из начальника геологов-разведчиков (партийный функционер), лидера местных кулаков (на дворе трагический для советского крестьянства 1929 год) и местного кооператора (это еще и год свертывания НЭПа). Персонажи этого треугольника написаны автором комически и сатирически, вполне в духе времени великого перелома.
Начало ударной пятилетки и сплошная коллективизация происходят на какой-то другой планете
В целом же, атмосфера, царящая в романе, совершенно непринужденная и благодушная, точно начало ударной пятилетки и сплошная коллективизация происходят даже не по ту сторону Тулы, а на какой-то другой планете. Разве только главного героя – сочинителя посещают иногда мрачные фантазии о том, что кулаки убивают разведчика руды, из-за находок которого они непременно лишатся хозяйств. Благодушную атмосферу романа подчеркивает подзаголовок, который отсутствовал в издании 1931 года, но который автор вписал в несколько экземпляров своей рукой – советская пастораль.
На этом определении жанра произведения надо остановиться особо. Дело в том, что в 20-е годы, преимущественно в Петербурге/Ленинграде возникла определенная мода на античность. Распад Российской империи, экономическая разруха, человеческие жертвы напоминали деятелям культуры времена гибели Римской империи под ударами варварских племен и погружение европейской культуры в темные времена Средневековья. Художник Павел Шиллинговский создал в 1921 году цикл петербургских ведут под названием "Руины революции". (Два года спустя он был издан под более оптимистичным заглавием "Руины и возрождение".) Друг Егунова К. Вагинов проводил в "Козлиной песни" отчетливую параллель между двумя эпохами и двумя метрополиями: "Окна закрыты. Дома опустошены. Нет больше пальм, платанов, кипарисов. Не больше портиков, нет водометов. Нет больше великой свободы духа".
Павел Шиллинговский. Цикл "Руины революции". 1921
Подмечено, что объектом пародии и сатиры должно быть что-то непременно популярное. И если прочесть опубликованные записные книжки И. Ильфа, то и там будут многостраничные наброски псевдоантичной прозы о советской современности.
Сергей томится по Федору почти как Коридон по Алексису
Не остался в стороне и филолог-классик Егунов – вернее, его двойник Николев. Подобно Данте, он избирает своим литературным проводником Вергилия, первым крупным и знаменитым сочинением которого были "Буколики" – десять эклог о сельской жизни, героями их были пастухи, а сюжетами – их маленькие любови. В то же время, "Буколики" были поэзией о поэзии, Вергилий в них цитировал Феокрита, Каллимаха, Лукреция и соперничал с ними. Так и Николев использовал стили и черты поэтики сентименталистов (Стерна, разъясненного Шкловским), романтиков (стоит упомянуть, что Сергей продает единственное пальто, чтобы покрыть дорожные расходы), усадебных повестей (только вместо тургеневского месяца в деревне "скачущая современность" дает персонажам всего три дня), символистов (аллегория Елены Троянской, будто бы приехавшей в Мирандино вместе с Сергеем), модернистов (достаточно вспомнить садомазохистские эпизоды порок у Николева и Сологуба). Сергей томится по Федору почти как Коридон по Алексису. Герои ночуют в сене, окруженные яблочными садами, – сравните финал первой эклоги:
“Все же ты можешь ночь провести у меня, на охапке
Листьев зеленых... спелые яблоки здесь и каштанов
Мягкие ядра, и вдоволь нам будет отжатого сыра.
Видишь, как стелется дым по-над дальними кровлями хижин
И расползается вечером тень...” (пер. Г. Стариковского)
Как у Вергилия в "Буколиках" лишь дважды вскользь говорится о гражданской войне (эклога 1) и земельных реквизициях (эклога 9), так и в советской пасторали Николева острые углы советского строительства предельно приглажены. С поздними же античными поэтами, которые, будучи современниками крушения империи, оглядываясь вокруг себя, видели и описывали приметы не столько нового или старого, сколько вечного, Егунова сближает сходная повествовательная стратегия: автор и его персонажи будто закрывают глаза на то, что империю захватили варвары.
Павел Шиллинговский. Цикл "Руины революции". 1921
Роман начинается Главой первой и заканчивается Главой сороковой, но многие главы пропущены
Конечно, еще одна немаловажная формалистическая черта, объединяющая роман Николева с античной литературой, – это подчеркнутая автором фрагментарность произведения. Роман начинается Главой первой и заканчивается Главой сороковой, но многие главы пропущены, об их содержании можно лишь гадать. Такова же сохранность и многих памятников античной литературы, начало, середина и конец которых утрачены.
Важнейшая же содержательная часть, общая у античной культуры и прозы Николева, – внимание к мужскому содружеству, гетерии. Недаром полупомешанная местная разоренная старуха сравнивает Сергея с валетом, состоящим, как известно, из двух зеркальных половинок, вполне сравнимых с половинками поэтических посланий Платона. В этой направленности Николев не был одинок даже в разрешенной советской литературе, достаточно вспомнить "строгих юношей" Ю. Олеши: “Эта красота возникает от частого общения с водой, машинами и гимнастическими приборами”.
Разумеется, еще больше единомышленников у Егунова было в кругу Михаила Кузмина. Здесь стоит сделать незначительное и уместное отступление. В этом году в частном архиве нашлись считавшиеся безвозвратно утраченными переводы сонетов Шекспира, выполненные Кузминым по заказу Academia. Правда, из 154 сонетов оригинала выявлено 89, но и это грандиозное событие. Как известно, одной из магистральных тем шекспировских сонетов является мужская дружба, и вот в Сонете III можно с легкостью увидеть проекцию отношений Сергея и Федора, но обнаружить и незаурядную мать Федора, и девушек из окружения:
Вот зеркало. Взгляни – и ты узнаешь
Когда лицу меняться не дозволишь
И обновления не испытаешь
Какую-нибудь мать ты обездолишь.
Где те красавицы, чья целина
Твоим трудом могла бы пренебречь
И чья душа безумьем так полна,
Чтоб, лишь себя любя, свой род пресечь.
Ты – отраженье матери, в тебе
Она цветет, к Апрелю возвращаясь,
И ты бы мог в окно, назло зиме,
Смотреть, златой порою восхищаясь.
Так проживешь без памяти живой,
Уйдет с тобой безбрачным образ твой.
Андрей Корсун, Пятигорск, 9 ноября 1928 года
О прототипах героев сказать почти что и нечего. Кузмин упоминает в дневнике 1934 года, что Егунов и их общий молодой симпатичный друг Ал. Ал. Степанов несколькими годами ранее целый сезон не вылезали из театров. Еще один необычный след – биография другого общего знакомого Андрея Корсуна (1907–1963), так охарактеризованного Кузминым: “Он идолоподобен, как кумир, или, вернее, как пьедестал, на который наклеивают любовные оды" (дневник М. Кузмина, 11 сентября 1934). О степени близости и даже знакомстве Егунова и Корсуна ничего не известно. Однако, спустя некоторое время, судьбы реального Корсуна и романного Сергея Сергеевича начинают сближаться. Сергей Сергеевич – технический работник в музеях Петергофа, Андрей Корсун поступает на службу в библиотеки Русского музея, затем Эрмитажа (его тогдашний коллега, знаменитый востоковед Дьяконов вспоминал, что кабинетик Корсуна, где они любили поговорить, назывался Перузарием от выражения: Not to read, but to peruse). Сергей в романе прячет покрасневшие от ожогов крапивы кисти рук (девичьи шалости), а Корсун обморозил руки на фронте и стыдился этой неестественной красноты. Наконец, Сергей Сергеевич был дипломированным специалистом по древнеисландской литературе. А имя Корсуна известно любому читателю древних скандинавских эпосов: он перевел по подстрочнику Стеблин-Каменского "Старшую Эдду". О том, что Корсун писал стихи, даже и говорить не стоит!..
Как видно, Андрей Егунов обладал даром Кассандры, кажется, не только в отношении частных судеб, но и в масштабе имперском. Вот что говорит другу инженер и геологоразведчик Федор Стратилат в самом начале первой пятилетки о ее задачах: "Свою работу я люблю больше всего, ведь это древний тульский район. Урала тогда еще не было, Кривого Рога тоже, а царям нужны были железные орудия хотя бы для пыток. Чем же было истязать народ? Вот отсюда-то и брали руду".