На языке империи. Вадим Штепа – о семантическом подвиге

Символическая дата – 100 дней полномасштабного вторжения в Украину – поставила под вопрос исторические смыслы 30-летнего существования постсоветской России. Если другие бывшие союзные республики за эти годы с той или иной степенью успеха открывали свою новую историю, то Российская Федерация двинулась по времени вспять, создавая химерический микс дореволюционной империи и Советского Союза, с позиций которого всё "ближнее зарубежье" стало выглядеть случайно отбившимися от рук провинциями.

Победившая идеология имперского реставрационизма фактически отменила всякую политику, не вписывающуюся в этот тренд. Конституционные положения о всевозможных гражданских свободах сегодня имеют такое же отношение к реальности, как и само название государства "Российская Федерация". В этих условиях даже элита российского политического класса занята лишь тем, что ищет мотивации и оправдания кремлевскому неоимперскому курсу. Например, Дмитрий Тренин напрямую призывает Россию к войне с Западом, несмотря на то что возглавляет Московский центр Карнеги, филиал западного экспертного института. И это не парадокс, таких примеров "перековки" ( в том числе вчерашних российских либералов в ультраимперцев) можно привести немало.

Смотри также Несостоявшаяся федерация. Вадим Штепа – об имперском мороке

Все свободные политические дискуссии фактически сместились в эмиграцию. Но и там, по проницательному наблюдению пражского политолога Александра Морозова, происходит семантический дефолт: "Три месяца войны, и полностью обнулились все ключевые концепты. Мы тычемся в словах, смысл которых стремительно исчезает". В комментариях его спросили: "А может быть, обнулились именно имперские концепты? И есть смысл вспомнить о регионализме, который оперирует не имперскими категориями, но исходит из интересов жителей различных территорий?" На что Морозов продемонстрировал свой собственный "семантический дефолт": у него регионализм ассоциируется с марионеточными формированиями типа "ДНР" и "ЛНР".

Между тем многочисленные европейские академические исследования о регионализме показывают мировую природу этого феномена – запрос на локальное самоуправление растёт повсеместно, диалектически компенсируя глобализацию. Кремлёвские аналитики, безусловно, следят за мировыми трендами, но переворачивают их наизнанку. Поэтому у них в итоге выходят лишь псевдорегионалистские пародии вроде "Новороссии", нацеленные на усиление московского влияния на постсоветском пространстве. Конечно, никакого реального регионализма, основанного на самоуправлении, в этих прокси-режимах нет, и если представить крушение кремлёвской империи, они рухнут вслед за ней, поскольку никто больше не будет их вооружать и финансировать. А построссийские регионы, вроде Уральской республики или Соединенных Штатов Сибири, будут заинтересованы в международном признании, поэтому в них неизбежно становление института свободных выборов и реальное обеспечение гражданских прав.

Однако любопытно, что такая перспектива пугает не только кремлевскую власть, но и эмигрантских "лидеров российской оппозиции" вроде Гарри Каспарова и Михаила Ходорковского. Они продолжают вещать от лица "будущей России" как некого единого государства и этим входят в конфликт с различными национальными и региональными движениями. Многие наблюдатели прицепились к оговорке про "хороших русских", но гораздо больше вопросов вызывает та централистская поза, в которой выступают Каспаров и его сторонники. На вильнюсской Антивоенной конференции он заявил: "Мы никого держать не будем". Звучит вроде бы замечательно, но кто такие эти "мы"? Новый, "хороший" кремлёвский царь?

Главным будет заранее предусмотреть, чтобы ни одна постимперская республика вновь не заговорила на языке бывшей империи

При всем громком отрицании империи российские оппозиционные эмигранты продолжают видеть себя в "общеимперском" статусе, а не выступать с позиций того или иного региона, что было бы логично, если бы они всерьез задумывались о перспективе договорной федерации. Но, видимо, политикам, сформировавшимся в Москве, свойственно вещать сразу "за всю Россию". Показателен весьма резкий ответ Каспарова на вопрос башкирского политика Руслана Габбасова о форматах будущих межрегиональных отношений: "Вы меня не слушали внимательно? Вы не понимаете, что я сказал?.. Новая свободная Россия должна избавиться от имперского наследия, важен не объем территории, а то, чтобы эти территории жили по одним законам, унифицированным по всему пространству, и я полагаю, что большинство территорий, конечно, сохранится в этом новом образовании российском".

Итак, по Каспарову, у регионов в будущем возможны только две альтернативы: либо присоединяться к унифицированному пространству "новой свободной России", либо отделяться. Причем он полагает, что большинство территорий, то есть более полусотни "русских" областей и краев, предпочтет жить по каким-то "единым законам". Но почему у них не может быть своего собственного законодательства, как у американских штатов? Словом, Каспаров продемонстрировал непонимание принципов федерализма, хотя вроде бы сам живет в федерации США. Это чем-то напоминает другого, исторического политэмигранта Ивана Ильина, который проживал в Швейцарской конфедерации, но в России мечтал устроить унитарную национальную диктатуру.

Состоявшийся в мае в Варшаве Форум свободных народов России, по итогам которого создана Лига свободных наций, выглядел гораздо более широким мероприятием с точки зрения национально-регионального представительства, чем вильнюсская Антивоенная конференция. Однако всё же и там можно заметить своего рода "семантический дефолт", связанный с продолжением на постсоветских пространствах советской трактовки термина "нация". В СССР нация по смыслу практически не отличалась от национальности, а под национальностью в советских паспортах понималось этническое происхождение. Это существенно отличается от международного термина nationality, который обозначает гражданство. Поэтому если сводить "свободные нации" лишь к нерусским этносам России, их создаваемая Лига способна охватить не более 20% российского населения, что вряд ли достаточно для краха империи, учитывая еще и то, что множество представителей этих народов сами придерживаются имперских взглядов. Нация – это в первую очередь гражданский феномен: канадцы и новозеландцы, например, – это совсем разные нации, хотя и говорят на одном языке. Точно так же жители Калининграда и Владивостока по своему регионально-географическому самосознанию – прототипы разных гражданских наций. Впрочем, они вполне могут создать и федерацию между собой, но только если она будет строиться на их взаимных интересах, а не по распоряжению какого-то далекого от них московского "центра".

На мой взгляд, выход из "семантического дефолта" нынешней имперской политики возможен как историческое повторение ситуации 1991 года, когда "советский политический класс" разделился на республиканские. Но главным будет заранее предусмотреть, чтобы ни одна постимперская республика вновь не заговорила на языке бывшей империи. 30 лет назад, выступая перед Конгрессом США, Борис Ельцин заявлял, что "новая Россия" навсегда избавилась от диктатуры и возвращается в цивилизованный мир. Сегодня многие политэмигранты вновь мечтают о "новой России". И если их мечта сбудется, то сколько ещё предстоит кругов по имперским граблям?

Вадим Штепа – главный редактор журнала "Регион.Эксперт"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​