Наш дом – "Свобода", часть 2. Говорят сотрудники редакции

В последние недели мы подготовили немало материалов, программ и подкастов, посвященных 70-летию станции. Рассказывали об истории, о сотрудниках-ветеранах и о программах прошлых лет. Сегодня говорят журналисты – о себе, о своей профессии и о понимании своего места в реалиях нашего времени. При всей разнице человеческого и журналистского опыта все мы можем сказать: "Наш дом – "Свобода". Продолжаем разговор, начатый неделю назад.

Поверх барьеров с Иваном Толстым

Историк и телеведущий Сергей Медведев

Отвечу популярно на вопрос: "Где вы были эти восемь лет?" Я эти восемь лет работал на Радио Свобода. Пришёл я в московскую редакцию в марте 2015 года и начал выпускать свою программу под названием "Археология". "Археология" она называется не потому, что мы занимаемся какими-то древностями, а потому, что мы копаем в глубину. Археология – это слово взято у Мишеля Фуко, у него есть такое понятие, как археология знания, археологический метод. Это некое послойное снятие смыслов для того, чтобы докопаться до самой сути слов и вещей, археологический метод. И я тоже пытаюсь вместе со своими гостями, нисколько не делая скидки на подготовленность аудитории, а гости это академики, эксперты довольно высокого уровня, с интеллектуальной точки зрения понять происходящее с нами, происходящее с миром, происходящее с Россией. И за эти восемь лет я понял две вещи, которые отличают "Свободу" от всех других СМИ.

Первое – она совершенно не зависима от пространства и времени. Это удивительная вещь. От пространства в том смысле, что за эти годы я уже успел поработать с Радио Свобода в Москве, в Риге, была возможность работать в Киеве. Удивительно, что ты можешь перемещаться по разным городам, продолжая одну и ту же работу с одними и теми же людьми, с теми же самыми гостями. Это ощущение преодоления пространства, какой-то глобальной сети, которая позволяет тебе скакать между городами, минимизировать риски нахождения в разных местах и максимизировать преимущества тех или иных мест.

И второе – это удивительная независимость от времени. Потому что Россия меняется, приходят и уходят президенты, меняется политический режим, полностью меняется формат страны, а "Свобода" остается. Вот как начала она 70 лет назад вещать из Мюнхена, затем из Праги, затем в Москве долгое время была, затем ушла из Москвы, а вещание продолжается. Россия меняется, страны меняются, диктаторы приходят и умирают, а "Свобода" остается. Это удивительное открытие и сила этого СМИ, которое не зависимо от пространства и от исторической эпохи.

Радио Свобода не является традиционным медиа в том смысле, что оно не гонится за аудиторией, не потакает аудитории, оно говорит тем языком, которым говорило все эти годы, и оно может себе позволять высоколобые интеллектуальные форматы. Это большое СМИ, которое позволяет себе делать передачи по очень узко специализированным, философским темам, обозревать какие-то кинофестивали, приглашать малоизвестных философов, культурологов, художников современных. Эта социокультурная, гуманитарная компонента Радио Свобода меня невероятно привлекает. И я очень ценю возможность говорить, не делая скидку на аудиторию, с теми людьми, которые мне интересны и которые, я уверен, будут также интересны большинству слушателей.

Тем самым я приобщаюсь к огромной гуманитарной традиции, которая заложена и мюнхенской, и американской редакцией Радио Свобода и сейчас продолжается в Праге, в Риге. Я понимаю, что это часть какого-то огромного культурного слоя, который сохраняется за пределами России, но при этом он несет в себе ядро русской культуры, российских СМИ и существует в свободном сетевом формате. Я очень рад, что причастен к этой традиции, и поздравляю Радио Свобода с 70-летием.

1950-е: от "Освобождения" до "Свободы"

Корреспондент и редактор отдела новостей Алина Пинчук

1 марта Радио Свобода исполнилось 70 лет. У меня в этот день тоже был небольшой, но все же юбилей – 1 марта пять лет назад я начала работать на Радио Свобода. Примерно через две недели после этого должны были состояться президентские выборы, и моя первая статья была посвящена тому, как власти пытались всеми возможными способами увеличить явку: уговорами, намеками и угрозами студентов и бюджетников агитировали прийти на избирательные участки и проголосовать. На те выборы выдвигался оппозиционный политик Алексей Навальный, который провел масштабную предвыборную кампанию и создал систему региональных штабов по всей России. Однако к выборам политика не допустили, а кто победил – и так все знают. После этого, за два дня до инаугурации Путина, по всей стране прошли акции протеста.

Сейчас кажется, что все эти события происходили в какой-то другой жизни: спустя пять лет все ключевые лица оппозиции оказались либо в тюрьме, либо в эмиграции, любые протесты подавляются с еще большей жестокостью, а Россия ведет полномасштабную войну с Украиной. О войне мы рассказываем каждый день уже больше года, поэтому сначала мне бы хотелось поговорить о том, как было "до".

Когда я пришла работать в московское бюро, Радио Свобода уже было внесено в реестр иностранных агентов, и с самого начала это несколько осложняло работу: не все люди были готовы со мной общаться, не говоря уже о каких-либо комментариях от представителей государственных органов. Тем не менее, на редакционную почту продолжали приходить письма читателей, которые хотели рассказать о своих проблемах и просили о помощи. Обычно это были люди, которые уже пытались достучаться во все инстанции, но так и не были услышаны. И Радио Свобода давало им голос. Я писала о программе реновации в Москве, которая лишила многих людей возможности самостоятельно решать, где они хотят жить; рассказывала о том, как Минобороны выгоняло фактически на улицу семьи гражданских сотрудников; как полицейские терроризировали жителей приюта для бездомных и многое другое.

На протяжении последних лет я наблюдала и документировала, как российские власти понемногу, но непрерывно отбирали у россиян свободу: отправляли людей в тюрьму на длительные сроки по сфабрикованным делам, игнорировали пытки и убийства в колониях, строили суверенный интернет, уничтожали независимые СМИ и в итоге пришли к войне, в возможность которой я, да и многие другие, еще в феврале прошлого года не могли поверить.

Для меня Радио Свобода – это возможность рассказывать о людях и проблемах, которые российские государственные СМИ предпочитают игнорировать или, что еще хуже, полностью извращают. Например, так произошло с украинским парамедиком Юлией Паевской, которая оказалась в российском плену. Мне бы хотелось рассказать эту историю еще и потому, что у нее хороший конец, а такое, к сожалению, происходит не так часто, как хотелось бы.

Паевская попала в плен в марте прошлого года неподалеку от Мариуполя, и долгое время ее семья не могла получить никакой информации о том, где она находится и в каком состоянии. Российская сторона во время переговоров об обмене пленными утверждала, что парамедика у них нет. При этом российский телеканал НТВ выпустил с Паевской интервью, в котором ее обвиняли в похищении маленьких детей, причастности к торговле органами и многом другом. Тогда мне удалось сделать интервью с мужем Паевской, в котором он рассказал о ее работе парамедиком в зоне линии соприкосновения, о том, сколько людей ей удалось спасти за годы работы, и развеял мифы, которые создала вокруг нее российская пропаганда. Через несколько месяцев Юлию Паевскую все же освободили, она вернулась домой и уже сама смогла рассказать, что ей пришлось пережить в плену. А недавно она получила международную премию "Самая храбрая женщина мира", которую вручает Государственный департамент США.

Сейчас, когда российская пропаганда с еще большей силой пытается стравить между собой людей и занимается дегуманизацией всех, кого считает врагами, основная задача независимых журналистов – продолжать рассказывать правду. И я рада, что работаю в СМИ, где у меня есть возможность это делать.

За последние годы российские власти сделали все, чтобы независимых СМИ в России не осталось: одним из инструментов этого является "Закон об иностранных агентах". Радио Свобода было одним из первых, кто попал в список иноагентов, сейчас там уже находится большое количество моих коллег и знакомых, а также, пожалуй, все независимые СМИ. Сайты Русской службы Радио Свобода и региональных проектов уже год как заблокированы в России, а журналисты были вынуждены покинуть страну. Но где бы мы ни находились, Радио Свобода продолжает работать, чтобы все голоса были услышаны.

Радио Свобода: история в фотографиях

Корреспондент и ведущая радиопрограмм Александра Вагнер

Когда я в середине 2000-х впервые переступила порог редакции Радио Свобода в Праге, я не могла себе представить, что когда-нибудь буду вынуждена писать о ежедневных обстрелах территории Украины российской армией. Тогда я была корреспондентом Радио Свобода по Чехии, много рассказывала о протестах против радаров противоракетной обороны, которыми хотели защитить территорию Центральной Европы, в том числе от возможных российских ракетных ударов. Верить в такую угрозу никто не хотел. В Чехии с итоге из-за массовых демонстраций радар так и не построили.

Почему я сейчас говорю о войне, когда я говорю о Радио Свобода? Потому что сейчас, когда война продолжается, "Свобода" показывает взгляд на происходящее, каким его видят оба общества, российское и украинское. С одной стороны, это борьба украинцев с напавшей на их страну путинской армией, с другой стороны, это мольбы о мире тех, кто, несмотря на полицейское присутствие повсюду, даже в соцсетях, говорит, что россиянам война не нужна, не нужны чужие территории, потому что это создает ситуацию, при которой от имени обычных людей несут разрушение и смерть. Не только поэтому, но я всегда думала, что Радио Свобода – это демократическое радио.

Но я продолжу говорить о войне, когда я говорю о "Свободе", потому что я родилась и выросла в Украине, а мои коллеги родились и выросли в России, и только на "Свободе", кажется, это возможно – работать вместе без всякой ненависти, называть войну войной и понимать, что рядом люди, которые не думают так, как думает Путин и его окружение. И совсем не важно, где они находятся – в вынужденной из-за мобилизации или репрессий эмиграции, являются ли моими коллегами или живут у себя дома в России. Мне только горько от того, что параллельно с этой Россией человечной, живой и понимающей существует Россия агрессивная. Но в том числе и для нее рассказы мои и наших корреспондентов, коллег и редакторов о том, что такое гибнуть под завалами после ударов, о том, что такое сидеть в холодном подвале после воздушной тревоги, что такое жизнь в многоэтажном доме, напротив которого летают российские дроны, что такое прятаться от мобилизации, протестовать против репрессивных законов и указов или собирать чемоданы потому, что грозит уголовное дело за то, что война названа войной.

Одновременно я рада, что сайт Радио Свобода читают и русскоязычные украинцы, которых немало, и они тоже могут узнать, что Россия – это не только ракеты и артиллерия, но в то же время, и в первую очередь, люди, переживающие и подвергающие свою жизнь тяжелым испытаниям за то, чтобы говорить правду о войне и в России, и в Украине.

Благодаря в том числе "Свободе" знают историю отца-одиночки Алексея Москалева, которого поместили под домашний арест за то, что его дочь нарисовала в школе фигуру женщины, которая стоит у флага Украины и загораживает ребенка от ракет, летящих со стороны России. Теперь знают, что этого человека за мнение лишили общения с дочерью, поместив ее в центр для несовершеннолетних, и, возможно, на суде лишат родительских прав, что теперь и в России, и в Украине знают его простой, но важный для нашего времени поступок.

Наталья Филонова из Бурятии тоже была принудительно лишена возможности воспитывать приемного сына с инвалидностью, потому что вышла на антивоенный митинг. Вот об этом в том числе и рассказывает Радио Свобода, чтобы в Москве задумались над тем, что такое война, а в Киеве больше никто не говорил "русский язык – дурацкий язык, ты знаешь", как я услышала от своих родственников после массированного обстрела украинской столицы осенью прошлого года. Сказаны были эти слова на чистом русском языке, на котором мы обычно и общаемся с детства, но даже в этих горьких словах не было ненависти, это были слова отчаяния, такие же слова отчаяния, какие были написаны на бумажке муниципальным депутатом Алексеем Гориновым, оказавшимся в суде за слова о том, что конкурс детского рисунка, который обсуждали депутаты, неуместен, так как в Украине каждый день гибнут дети. И вот в суде, когда ему выносили суровый приговор – семь лет заключения, он написал на бумажке: "Вам еще нужна эта война?"

Эти слова и эти вопросы не услышат Путин и Шойгу, а обычные люди способны их услышать и расслышать. И это то, ради чего "Свобода" существует – для того, чтобы слова отчаяния были услышаны и не умирала надежда, что эти слова обретут голос и сумеют превратиться в действие, чтобы объединить, а не разъединять, как разъединяет начатая Путиным война.

1960-е: Самиздат и знаменитые процессы

Поэт, многолетний корреспондент в Петербурге, сейчас сотрудник региональной редакции "Свободы" Татьяна Вольтская

Я росла в стране под названием Советский Союз; когда я приносила в тогдашние журналы свои стихи, редакторы вычеркивали из них слова "Бог" и "душа". Мысль ни о какой журналистике в голову не залетала – может ли нормальный человек мечтать о том, чтобы рассказывать о повышении надоев молока и выплавки чугуна и стали? Но в 1987 году я уже пришла в наш питерский Дом радио, и замечательный редактор Наталья Ухова предложила мне сделать два цикла – про дореволюционные журналы и про русских философов, о существовании которых мы узнали только благодаря перестройке.

В 1992 году я оказалась в редакции демократической газеты "Невское время", а в 1999-м получила стипендию Пушкинской премии Альфреда Тёпфера, вручавшейся в славном городе Гамбурге. Премия предполагала поездку с выступлениями по Германии и, при желании, по другим странам. Желание было, но главное – Иван Толстой пригласил меня как стипендиата поучаствовать в его программе на Радио Свобода – так я прикатилась в Прагу.

Студию, где Иван меня записывал, я помню смутно, гораздо лучше запомнилась летучка, на которую он меня позвал. Мне было ужасно любопытно и лестно побывать в самом сердце легендарного радио, которое, кстати, в моей семье никто никогда не слушал: моей маме – вдове, врачу с огромной нагрузкой – было точно не до того. Но в семьях друзей и знакомых "Свободу" слушали, а в кругах питерского литературного андеграунда, с которыми я в начале 1980-х сблизилась, и подавно. На "Свободу" ссылались, об авторах произведений, прочитанных там, говорили, но само радио казалось некой сказочной страной, несуществующим "инишним" царством из рассказов странников, и вот теперь эти рассказы вдруг обрели плоть и кровь: вот она, редакция "Свободы" сидит вокруг стола и обсуждает вещи – для нее обычные, текущие, для меня – невероятные.

Да, я знала, что родители моей одноклассницы дружат с родителями Мити Волчека и все мы живем на одной улице в соседних домах, но сам Митя Волчек еще недавно казался менее реальным, чем его самиздатский "Митин журнал", который все-таки можно подержать в руках, – и вот теперь Митя сидит тут же в кресле, о чем-то говорит и не догадывается, что только что перешел для меня из ранга призраков в ранг людей из плоти и крови. Не исключено, что если бы на ту летучку не пришел Игорь Померанцев, моя судьба сложилась бы иначе: когда Иван Толстой представил меня как поэта, Игорь воскликнул, что поэт – категория бесполезная, обратите внимание – она журналист!

Виктор Резунков

И внимание обратили – через несколько месяцев я приехала в Прагу уже на стажировку и с упоением переводила по заданию Сергея Юрьенена "Шкуру" Курцио Малапарте. Вернувшись в Петербург, я пришла в тогдашнюю студию "Свободы" к Виктору Резункову. Там было два Вити – Витя Резунков и Витя Смирнов, продюсер, заведовавший всей технической частью. Это он выдал мне огромный тяжелый "маранц" со столь же внушительным микрофоном – могучий радийный диктофон, которым я пользуюсь и по сей день и который, если я появляюсь с ним в общественных местах, вызывает недоверчивое восхищение коллег – неужели таким динозавром еще кто-то пользуется? Сами они держат на ладони своих маленьких серебристых жучков, но я ни на что не променяю своего допотопного друга, на чьем микрофоне раньше красовался голубой колокольчик, а теперь – рыжий факел.

Сидели два Вити в деревянном закутке величиной с телефонную будку – туда я и приносила свои первые репортажи, а потом случилось невероятное событие – открылась питерская редакция "Свободы" на Артиллерийской улице, и тут уже Витя Резунков окончательно прибрал меня к рукам: пришлось мне попрощаться с "Невским временем", впрочем, вовремя: времена были уже не те, и от нашей газетной вольницы летели клочки по заулочкам.

Так что мой окончательный переход на Радио Свобода был переходом на свободу слова в полном смысле. Это были годы тяжелой и счастливой работы взахлеб, да еще младший сын в это время родился, и, оглядываясь назад, я удивляюсь: как же удавалось все успевать. А потом питерскую редакцию расформировали, но мы с Витей Резунковым остались со "Свободой", а теперь и Вити нет, царство ему небесное, а у меня новый проект, внутри все той же "Свободы", – Север.Реалии. И здесь, пожалуй, мне работать интереснее всего – редакция меньше, общение плотнее, задачи понятнее. И люди подобрались классные – впрочем, на "Свободе" иначе не бывает. И все было бы хорошо, если бы не война, накрывшая всех ядовитым облаком.

Сегодня и я, и большинство моих коллег – изгнанники, иностранные агенты, враги народа, от лица которого и руками которого моя страна уничтожает Украину. А мы, сжав зубы, загнав поглубже свое горе и свой ужас, рассказываем – и о воюющих, и о протестующих, и об оглушенных пропагандой, и о бегущих от войны – обо всех. "Свобода", вместе с другими независимыми СМИ в изгнании – коллективный Нестор, который пишет сегодня нашу трагическую историю. И делать это – наш долг, потому что сказано: "блаженны алчущие и жаждущие правды".

Смотри также 30 лет Радио Свобода в России. 1991–2022 – от путча до войны

Репортёр Иван Воронин

В оскароносном документальном фильме "Навальный" режиссера Дэниела Роэра есть кадры прямых эфиров и репортажей Радио Свобода. Незначительная, но приятная деталь: "Свобода" – радио, которое не только слышно, но и видно, так начинал свои эфиры один из ведущих "Свободы". Теперь видно очень хорошо – с премьеры картины "Навальный" на кинофестивале Санденс в январе 2022 года, аккурат перед вторжением России в Украину – до самой известной и, пожалуй, наиболее престижной кинонаграды в мире.

В прямом эфире "Свобода" показывала возвращение политика Алексея Навального в Россию после лечения в Германии. В том же формате – массовые протесты в его поддержку и судебные процессы над ним как обвиняемым. Важная фиксация той реальности, той точки, в которой мы находились. Это сейчас, задним числом, приходят догадки: и попытка покушения, и тот самый суд, с международными нормами права и с собственно российскими же законами имевший мало общего, – все это, возможно, было частью подготовки вторжения, чтобы заранее забетонировать тех, кто способен аккумулировать антивоенный протест во всероссийском масштабе. Даром, что ли, создавались штабы Навального, уже летом 2021 года судебными решениями оказавшиеся вне закона, а сама принадлежность к ним, даже в прошлом, в нарушение того самого закона уже трактовалась как преступление.

Еще в январе 1922-го в твиттере горячо спорили, как бы российскому зрителю оценить картину, не нарушая авторских прав. Месяц спустя после премьеры такие споры резко обесценились на фоне того, что происходило дальше. 24 февраля Радио Свобода не вышло в прямой эфир с антивоенных протестов в центре Москвы. Всех журналистов "Свободы" увезли в отдел полиции на окраине города. Пожалуй, в тот момент появилось ощущение, что блокировка всех ресурсов "Свободы" в России – вопрос времени. Стараниями Роскомнадзора, созданного, распространенного и выполняющего функции глушилок иностранных агентов. Ради безопасности и продолжения работы закрылось Московское бюро, то самое, официально открытое еще президентским указом Бориса Ельцина после развала Советского Союза. Ведь к позывным "Свободы" прямо на улицах Москвы прислушивались участники и свидетели августа 91-го.

Менее чем в 10 минутах ходьбы от последнего офиса "Свободы" в России – офис "Мемориала", где недавно прошли обыски, как и у отдельных сотрудников общества и их родственников. Все это освещали теперь уже немногочисленные независимые журналисты, большинство около года назад покинули страну. Это, впрочем, лишь одна из деталей картины, во главе угла которой – апофеоз борьбы властей именем закона – читай как в суде: именем Российской Федерации, – с организацией, пытавшейся отрефлексировать последствия сталинского террора, да и в целом репрессий времен СССР. От статуса иностранного агента до ликвидации судебным решением. От акции "Возвращение имен" прямо на Лубянской площади до циничного его запрета именем коронавируса – помните, был такой? – не атакующего, кстати, провластные митинги в Лужниках с оберегами в виде буквы зет.

Еще в декабре сотрудники "Мемориала" выступали в Осло, принимая Нобелевскую премию мира. Теперь ответный удар: обвинения в реабилитации нацизма из-за трех фамилий коллаборационистов в 4-миллионном списке репрессированных, а также в повторной дискредитации российской армии правозащитником Олегом Орловым.

Военная цензура, играя на двух статьях – о заведомо ложной информации и о дискредитации – не могла остановиться только на массмедиа. Для пропаганды и ее охраняющих важен не масштаб распространения, а сам факт. Свобода собраний упаковывается в новенькие автозаки, свобода слова – под контролем сотен сотрудников Роскомнадзора, ежедневно выискивающих запрещенку в сети. Для всего остального есть бдительные граждане. Они и сообщат о публикациях в закрытых инстаграмах или закрытых чатах, в крайнем случае – о запрещенке, подсмотренной в телефоне у соседнего пассажира в вагоне метро. Здесь привет тому, что пытались отрефлексировать сотрудники "Мемориала".

Но запрос на свободу – и с большой, и с маленькой буквы – есть. В странах-жертвах советского, а теперь и российского империализма слушают, смотрят и читают "Свободу", а в столицах этих стран – Таллине, Риге, Вильнюсе, Праге и Тбилиси – трудно не заметить украинские флаги на улицах в знак солидарности. К "Свободе" прислушиваются и в России, научившись пользоваться средствами обхода блокировок ради независимой информации. Свой 40-летний юбилей в 93-м на Радио Свобода впервые отмечали в легальном статусе. 30 лет спустя ситуация очень сильно изменилась. Но "Свобода" никуда не ушла. Она здесь.

1970-е: От третьей волны до укола зонтиком

Обозреватель, в прошлом – главный редактор екатеринбургского и московского бюро "Свободы" Евгения Назарец

Через почти год после 24 февраля 2022 года моя мама рыдала у меня в объятьях и говорила о любви ко мне, ко всем своим детям, о том, что хотела для всех нас простого понятного счастья. А вот теперь ее дочь где-то далеко, встреча эта почти случайна и, возможно, последняя. Мама сегодня, во время войны России с Украиной, жалеет меня за то, что я работаю на американской "Свободе". "Жизнь просто сложилась так, что ты оказалась не в том месте в неподходящее время, ты не виновата", – говорит она. Отец молчит по этому поводу.

Что на самом деле они вкладывают в это определение неподходящего для меня времени и места, какую такую мою вину они отрицают? Попробовала раскрутить свою возможную другую жизнь от разных точек отсчета, которые были до Радио Свобода, – какой шанс был оказаться сейчас какой-то другой Евгенией Назарец в другом месте и с другими отношениями с профессией.

Шанс первый. Я не поступила на истфак Уральского университета, с подачи моей же матери оказалась в районной газете репортером, на последнем издыхании советской действительности отправилась освещать районную конференцию комсомола с последующим торжественным приемом, посмотрела на все это и озадачила редактора откровением, что все эти комсомольцы – они вообще не про будущее, не про ускорение и перестройку, а только для вида… По его реакции поняла, что он в курсе, а я просто молодая еще. Но рекомендацию для поступления на журфак по моей просьбе редактор выдал.

Или вот еще момент, когда выбор был сделан. Я окончила университет, основала в Свердловской области экологическую газету, написала статью про эпидемию сибирской язвы в 1979 году, ко мне пришел знакомиться эфэсбэшный куратор, расспрашивал, откуда данные, почему вдруг именно эта тема. Я что-то сказала про право не раскрывать источники и свободу слова. Реакция была примерно как у того редактора районной газеты. Но в моем увольнении из моей экологической газеты эфэсбэшник участия не принимал. Просто я сама захотела работать на радио, и это тоже поначалу выглядело как шанс встроиться.

Это была муниципальная радиокомпания. В 90-е там было интересно, когда выборы, кандидаты и дебаты, рок-фестивали и зарождающийся "Мемориал". Но не тогда, когда поручали сделать репортаж о покупке новых автобусов или о модернизации птицефабрики. Всегда были журналисты, которые это освещали, и поп, который это освящал. К 2000-м и с выборами развлечения закончились, поскольку руководству радиокомпании объяснили, что она муниципальная, а значит, должна говорить о мэре – либо хорошо, либо ничего. Тогда мне понравилась шутка, что мэр в Екатеринбурге – как будто мертвый.

И тогда же появилось в Екатеринбурге Радио Свобода. И для меня все встало на свои места. Уже 20 лет: Екатеринбург, Москва, Прага, Рига – я на Радио Свобода.

Мама, я такая не потому, что я когда-то в юности попала на Радио Свобода, я на Радио Свобода потому, что я – такая. Это мое место. Правильное место, где мне ни разу не скомандовали, что говорить и о чем молчать, но при этом научили отличать журналистскую этику от самоцензуры. Мне нравилось говорить об этом с моими молодыми коллегами, студентами и практикантами в России: что собственное мнение потому так и называется, что его следует оставить при себе, что ценность имеют факты, доказательства и умение заинтересовать ими слушателей, зрителей, читателей, что в журналистике правит репутация.

В последние несколько лет мне все чаще возражали, что журналистика представляет собой сервис по обслуживанию интересов тех, кто издание финансирует. "Вам вопрос из Госдепа продиктовали?" – попыталась как-то срезать меня на пресс-конференции Мария Захарова. Она работает всего лишь в российском МИДе, а я на Радио Свобода. И это обстоятельство дает мне право снисходительно улыбаться в ответ на подобные атаки. Причем даже сейчас, когда на 70-м году существования и после тридцати лет в России "Свободу" оттуда выдавили с клеймом "иноагента" и миллионными штрафами.

Если и есть самое подходящее место для журналиста с российским гражданством в такие времена, как сейчас, то это – Радио Свобода. Могла так сказать в любой момент моей почти двадцатилетней работы здесь.

Лица "Свободы"

Корреспондент, телеведущая новостей Анастасия Тищенко

Я пришла на "Свободу" после магистратуры в 2017 году – проходила здесь практику и осталась работать. Сначала – как корреспондент программы "Человек имеет право". В рубрике "Кто поможет" мы рассказывали, как работают российские благотворительные организации. Это была морально очень тяжелая рубрика: порой мы рассказывали о детях, которые неизлечимо больны, об осужденных, которых избивали до потери сознания, об организациях, которые пытались сохранить правду об истории России и подвергались за это репрессиям. Герои плакали, отчаивались, злились, но всегда были безмерно благодарны за помощь, которую им оказывали.

Помогали им не только правозащитники, но и вы – наши слушатели и зрители. В марте 2018 года мы выпустили сюжет о подопечном детского хосписа "Дом с маяком" четырехлетнем Феде Лещике. У Феди синдром Ундины – это редкое заболевание с красивой легендой. Однажды храбрый рыцарь Гульбрандт, заблудившись в лесу, встретил длинноволосую красавицу русалку Ундину. Гульбрандт влюбился без памяти и перед алтарем поклялся ей: "Дыхание каждого моего утреннего пробуждения будет залогом любви и верности тебе". Но сдержать клятву рыцарь не смог. Узнав об измене, Ундина пришла в ярость: "Ты поклялся мне своим дыханием? Так знай, пока ты не спишь, оно будет при тебе, но как только ты уснешь, дыхание покинет твое тело". Люди с синдромом Ундины не могут дышать во сне, как и Федя Лещик. Ему требовались дорогостоящие медицинские аппараты и лекарства, чтобы поддерживать жизнь. После выпуска сюжета на Радио Свобода в детский хоспис поступили десятки звонков: вы, наши слушатели, помогли Феде – "Дом с маяком" закупил для него специальное питание, одноразовые шприцы и трубки.

Другой вдохновляющий пример. В России есть фонд поддержки слепоглухих "Соединение". Одна из подопечных – Маша Холова. У нее врожденная глухота, левый глаз почти ничего не видит, зато правый вполне здоров. Маша мечтала стать фотографом – и мне кажется, у нее даже был талант. Когда оператор дал ей свою камеру – попробовать, как это делать снимки на профессиональный фотоаппарат, а не на телефон, Маша вмиг во всем разобралась и сделала несколько очень удачных портретов. Однажды вечером, после выхода сюжета, в редакцию позвонили:

– Вы рассказывали про слепоглухую девочку, мечтающую стать фотографом?

– Мы!

– Я хочу подарить ей фотоаппарат.

Это звонил слушатель Радио Свобода из Германии. Он передал Маше подарок и оплатил обучающие курсы. "Теперь я смогу показать мир таким, каким его вижу я", – благодарила Маша.

Достижения в следующей истории не так очевидны – но тоже важны. На протяжении нескольких лет мы рассказывали, как сотрудники "Мемориала", исторического общества и правозащитного центра, помогали "Детям ГУЛАГа", ныне бабушкам и дедушкам, воспользоваться законам о реабилитации жертв политических репрессий и вернуться домой – в те места, откуда их семьи выселили десятилетия назад как предателей народа. На эту тему мы подготовили программу под заголовком "Бесконечная ссылка". Одна из героинь – Елизавета Михайлова – жила в бараке во Владимирской области. Хотя родилась и выросла в Москве в семье управляющего азербайджанской конторой торгов. В 1937-м папу Михайловой приговорили к 8 годам лагерей за "вредительство". Освободили с волчьим билетом и запретом жить в крупных городах. Семье пришлось уехать за 101-й километр от Москвы.

Спустя годы Елизавета получила справку о реабилитации отца – он был ни в чем не виновен, и Михайловым было положено социальное жилье в столице. Однако Департамент жилищной политики настаивал: встаньте в общую очередь. Ждать квартиру пожилым детям ГУЛАГа предлагали десятилетия. В 2019 году они решили судиться. Спустя десятки публикаций в СМИ и заседаний по делу Конституционный суд России предписал незамедлительно усовершенствовать закон. К сожалению, это не означало победу: Госдума своей работы не выполнила. И сегодня дети ГУЛАГа вновь судятся – требуя ускорить рассмотрение поправок.

Добиваться справедливости – особенно когда речь идет о государственной машине – с каждым днем становится все сложнее. Но вдохновение дарит неравнодушие слушателей и зрителей Радио Свобода. Благодаря которым каждый день мы делаем мир чуточку лучше – неважно, помогая кому-либо конкретными действиями или просто оставаясь на стороне правды, на стороне "Свободы".

Историк, международный обозреватель Ярослав Шимов

Когда я начинал работать на Радио Свобода, ему было меньше лет, чем мне сейчас, то есть менее пятидесяти. Теперь "Свободе" 70, так что на "Свободе" и со "Свободой" прошла значительная часть моей молодости и наступившее то, что принято называть иногда зрелостью, иногда средним возрастом с почти неизбежным подразумеваемым намеком на присущий ему кризис. Надо заметить, что я совершенно не думал, что посвящу "Свободе" столь значительную часть жизни, и не только потому, что у меня самого были тогда, почти четверть века назад, некие планы, которые потом не осуществились, но и потому, что мне казалось: само Радио Свобода просуществует еще пару лет, не более.

Так тогда, в конце 1990-х, думали довольно многие. За радио тянулась репутация чего-то стародавнего и одновременно нелегального и слегка хулиганского, отзвук времен, когда для того, чтобы послушать "Свободу", нужно было сильно напрячь слух, разбирая сквозь вой и треск глушилок слова ведущих. Они рассказывали мне, советскому подростку, о тайнах и ужасах прошлого моей страны, о которых нельзя было узнать в школе, или о мире, который они называли свободным и посмотреть на который мне очень хотелось, но даже в свои 15 лет я вполне, как мне казалось, реалистично понимал, что шансов на это у меня немного.

Однако судьба и история повернулись так, что шансы представились, в том числе шанс поработать на той самой "Свободе". Ее к тому времени не только не глушили, но даже позволили нам, ее журналистам, вполне свободно работать в России. Эта страна тогда старательно делала вид, что свобода, не радио, а философское и политическое понятие, навсегда вошла в число исповедуемых ею ценностей. К сожалению, как нам пришлось убедиться позднее, Россия изменила свободе, будем надеяться, что не навсегда, и "Свобода", на сей раз я говорю уже о радио, вынуждена была не по своей воле уйти оттуда.

Говорит Радио Свобода. Говорит Радио Свободная Европа. Карикатура Бориса Ефимова, 1976 год

Впрочем, со своими слушателями и читателями мы не расстались и не собираемся расставаться. Вне зависимости от политической погоды быть поверх барьеров – вещать, несмотря на границы и идеологические запреты, – наш изначальный принцип. С тех самых времен – с глушилками и глуповатыми карикатурами на "Свободу", "служанку американского империализма", в советских газетах. Принципы остаются.

Что же до остального, оно меняется. За годы на "Свободе", проведенные в разных качествах, от корреспондента отдела новостей до международного обозревателя, я много раз убедился в том, что известный принцип "жизнь это изменение" в журналистике находит свое подтверждение практически каждый день. "Свобода", несмотря на свой несколько старомодный имидж, все эти годы тоже менялась и продолжает меняться. Мы перестали быть одним только радио, став тем, что обозначается модным словом "мультимедиа", а значит, заговорили с нашей аудиторией более современным языком видеорепортажей и телевизионных ток-шоу, социальных сетей и авторских подкастов.

Мы живем в быстрое время, когда новости, появившись утром, к вечеру уже забываются, уступив место другим, у которых оказывается столь же короткая жизнь. Помнится, один мой старший коллега, когда я только начинал работать в свободовских новостях, полушутя учил меня: "Хорошая новость должна вылежаться". Конечно, он шутил, но лишь отчасти. То время, когда интернет еще был в пеленках, кажется медленным и слегка расслабленным по сравнению с нынешним. Мы не можем не спешить вслед за новостями, потому что дело журналистов – информировать, сообщать, рассказывать, анализировать. Но мы стремимся не бежать впереди паровоза, отдавая предпочтение ясности перед скоростью, ответственности за сказанное перед желанием первыми прокричать что-то неразборчивое. А главное – право читателя, слушателя, зрителя, узнав тот или иной факт, самому составить свое мнение о нем.

Свободу, на сей раз я снова говорю о философском понятии, можно трактовать и предельно просто, притом очень человечно. Скажем, так, как делал мой бывший коллега Петр Вайль. Когда в одном из интервью его спросили, менялись ли за годы жизни его убеждения, он ответил: "Всегда хотел читать что хочу, смотреть что хочу, жить где хочу, ездить куда хочу. И уверен в том, что у всех остальных ровно такие же права. Если это убеждения – они неизменны".

Точно так же все 70 лет неизменны убеждения и принципы Радио Свобода, которые, собственно, к вышесказанному и сводятся: человек имеет право выбирать, думать, высказываться свободно и без страха.

Бывший корреспондент "Свободы" в Томске, ведущая теленовостей Мелани Бачина

История моя немного конспирологическая. О шпионах и мифах. Точнее, о мифических шпионах, которых на Радио Свобода не пересчитать, по крайне мере, так говорит народная молва. Бабушки, сидящие на скамейке у подъезда, как известно, в курсе всех дел. Именно они и донесли моей маме новость о том, что ее дочь шпионка. Мама вернулась домой и, смеясь, сообщила мне об этом. Ну всё, говорю, мам, меня раскрыли. Предшествовала этому статья в главной городской газете Томска, где я жила вплоть до 2016 года, работая на местном независимом телеканале и сотрудничая как внештатный корреспондент с Радио Свобода, под названием "Американские ...лизы". Догадайтесь сами, что имелось в виду. "Америка атакует, – говорилось в статье, – а Томск на передовой благодаря Мелани Бачиной – сотруднице Радио Свобода, которое, как известно, – писала газета, – орудие Государственного департамента США, не скрывающего своих русофобских настроений".

Дальше было сказано, что я "по своим каналам" (да, именно так) передаю русофобские репортажи по всему миру. В качестве примера был мой репортаж о "Марше мира" в Томске в 2014 году. "Ведь именно с интернет-контента начинались практически все цветные революции. Америка ввела свои информационные войска в российские социальные сети, а последняя деятельность Бачиной вполне определенно говорит, на чьей стороне она воюет".

Эта была одна из первых, но отнюдь не последняя, скажем так, разоблачающая публикация. Дальше больше, и меня записали уже чуть ли не в штатные сотрудники ЦРУ. Вот цитата из другой статьи: "Если Мелани Бачина вдруг получила "заманчивое предложение", а потом переехала в центральный офис радиостанции в Прагу, да еще стала там работать "редактором", это само по себе говорит о многом. Если о рядовых сотрудниках радиостанции еще можно спорить, то человек, допущенный до руководящих должностей в "Радио Свобода", просто обязан стать частью резидентуры ЦРУ. Иначе он просто не сможет там работать". Так для сибирского города Томска я официально стала резидентом, ни больше ни меньше, ЦРУ. О чем бабашки у подъезда моей маме и поведали.

Сейчас самое время, наверное, признаться. Единственный раз в жизни, когда я шпионила, случился классе в пятом. Влюбилась я тогда в мальчика из соседней школы и следила за ним, чтобы узнать, как его зовут и где он живет. Слежка моя не удалась, за первым же углом я его потеряла. Но позже навык находить людей, отслеживать связь событий, выяснять подробности я приобрела, работая журналистом. В профессии этой нет и не может быть никаких предположений, они, как известно, не факты, не убеждают. Меня так учили. Я стала журналистом в годы расцвета этой профессии в России. Это был очень короткий с точки зрения истории период времени, но мне повезло не просто застать его, а быть частью его с самого начала и, в общем-то, до конца.

Тогда вся наша профессия была пропитана духом бунтарства, свободы и независимости. Мы многого не умели, учились на ходу, ошибались, но зарабатывали репутацию в первую очередь тем, что не врали. Мы говорили факты – а факты говорили за себя. Мы поняли: честность и репутация – это тот капитал, который рано или поздно принесет свои дивиденды. Так и было, пока власть окончательно не прихлопнула сначала крупные, а потом и помельче, практически все независимые СМИ в стране.

Журналистике нужна среда. В те же 1990-е, когда я только начинала работать, было многообразие политических сил. Это и создавало среду. Сейчас ее нет ни в каком виде. Парадоксально ведь говорить про журналистику в стране, где нет прямых политических высказываний, где маргинализирована оппозиция, разрушены институты репутации. При закрытости власти, тотальной пропаганде, часто подлоге и манипуляциях общественным сознанием – СМИ превратились в России в инструмент власти по формированию нужной ей повестки дня. Страна замыкается в себе, а ее руководство поставило задачу бесконечного воспроизводства системы и себя во власти.

Еще каких-то 15 лет назад нам казалось, что Россия большая. Что всех не вычистят, казалось, ну не хватит седалища всех задавить. Но оказалось – нет. Хватило. После 2014 года в России журналистика стала возможна больше как общественный поступок. Но журналистика не сводится к общественной активности.

Нормальная журналистика – это нормальная работа с информацией. Этой работы в России меня лишили. Закрыты, а по сути – уничтожены все независимые медиа. Журналисты стране сейчас не нужны. Ей нужны солдаты пропаганды. Я не готова была быть таким солдатом и воевать не собиралась ни на чьей стороне, что бы там в газетах ни писали. Так, собственно, я оказалась на "Свободе", во всех смыслах. Где стараюсь рассказывать о происходящем честно и непредвзято – тут нет цензуры. И я говорю лишь факты, которые говорят за себя.

Смотри также История на коротких волнах

Писатель и многолетний ведущий радиопрограмм и подкастов Александр Генис

"Свобода" родилась в один год со мной, и я прожил с ней последние сорок лет. Но познакомились мы куда раньше. Я, собственно, вырос под свободные голоса, без которых отец не мог прожить дня, а я – учить уроки. Зарубежное радио сформировало мое поколение. Оно служило наставником в просвещении, заполняя преступные лакуны урезанного партийностью образования. "Свободу", однако, так зверски глушили, что мы ее слушали на природе – на дальнем пляже, ночью в палатке, в походе за грибами, даже на лыжах. То есть всюду, куда власти дотягивались с большим трудом и с меньшим азартом.

Именно здесь и именно по "Свободе" я услышал то, что изменило мою жизнь, придало ей вектор и помогло найти если не профессию, то идеал. На глухом латышском хуторе, куда мы приехали порыбачить, приемник местного производства "Спидола" почти без хрипов донес до меня благую весть о Пушкине. Текст без конца, начала и автора рассказывал о поэте так, как будто он был лицом вымышленным, но настоящим, знакомым, но не мне, блестящим, но не слепящим. Так признаются в любви и так сражаются за нее. Я понял, что хочу научиться тому же и начну прямо сейчас, тем более что все равно не клевало.

Позже я узнал, что по "Свободе" Синявский читал свои "Прогулки с Пушкиным". А еще позже я имел счастье рассказать об этом самому Андрею Донатовичу. С тех пор мне кажется, что я отдаю долги каждый раз, когда оказываюсь у микрофона. Путь к нему пролегал через идеологическую ломку. Мой лучший начальник, близкий друг и, кстати сказать, заядлый рыбак Юрий Львович Гендлер в первый же день нашего знакомства огласил генеральный принцип радиополитики.

– Все, кроме оголтелых марксистов, окопавшихся в Пхеньяне и Гарварде, – торжественно заявил он, – знают, что абсурдной идее коммунизма противостоит не капитализм, как тебя учили в школе, а жизнь вне всякой партийной догмы и навязанной идеологии. Так живет мир, который не зря называется свободным, и тебе предстоит об этом рассказывать, отбросив советские шоры.

Должен признаться, что они и впрямь мешали. Все мы приехали в Америку в надежде найти в ней СССР наоборот. Вместо этого нам предстояло убедиться, что сравнивать их так же нелепо, как килограмм с километром. Изжить это заблуждение совсем не просто. Колумбу, который плыл в одну страну, а оказался в другой, это не удалось до конца его дней. Мне повезло больше. В конце пути я сделал самый важный для себя вывод.

– Правду легко сказать лишь о том обществе, которое ее скрывает, – решил я, – во всех остальных случаях, включая мой, правду надо найти самому, и тогда окажется, что она равноценна свободной, не стесненной ничьим насилием жизни во всех ее бесконечных проявлениях.

Спустя сорок лет и тысячи часов в эфире я по-прежнему свято верю, что никогда не занимался никакой пропагандой Запада, кроме той, которая является рассказом об опыте приобщения к свободе. Все эти годы мне казалось нужным всего лишь поделиться важным, интересным, необходимым и забавным, будь то новая книга или чудный фильм, яркая выставка или веселая ярмарка, бурная политика или жесткая полемика, поход за грибами или, не скрою, все та же рыбалка.

Петр Вайль и Александр Генис, фото 1980 года

Мне кажется, нет, я, пожалуй, уверен, что, открывая слушателям Америку, мы помогали избавиться от диких клише и шаржей холодной войны, которые многим заменяли картины Нового Света. Проще говоря, поняв, что за океаном живут люди, знающие или не знающие сыроежку в лицо, трудно представить их с клювами "ястребов Пентагона". При этом я никогда не считал возможной позицию "над схваткой" или "всё не так однозначно". Но я помню, что не всегда разговариваю с единомышленниками. Американцы называют это "проповедовать церковному хору". Куда труднее донести мысль, рассказать все как есть, не только своим, но и посторонним, и недоверчивым. Найти и с ними общий язык можно на нейтральной почве обыденности. Обжить ее, не поступаясь ничем принципиальным, я считаю своей задачей на "Свободе" и верю в ее осуществимость.

В конце концов, Америка не всегда была главным врагом. Я помню, как ее уважительно называли "партнером". И если было время, когда наши любимые книги, фильмы и мелодии приходили из Нового Света, то и сегодня, вопреки голосам одичавших путинских СМИ, Америка способна многому научить одних, отучив других считать ее антиподом и пугалом.

Смотри также Наш дом – "Свобода". Говорят журналисты редакции

Директор Русской службы Андрей Шарый

На Радио Свобода я впервые оказался в январе 1992 года, через месяц с небольшим после распада СССР, а документы в эту командировку, на стажировку молодых журналистов из разных советских республик, начал собирать, когда общая страна еще как-то существовала. На второй день пребывания в Мюнхене меня пригласил на чашку кофе редактор Русской службы Ефим Фиштейн (потом, в 2009–2012 годах, он станет моим директором). "Андрей, как вы считаете, на какой срок еще сохранится потребность в "Свободе?" – спросил Ефим, размешивая ложечкой сахар. Мне было 26 лет, воспоминания об августовских баррикадах у Белого дома были свежи, а будущее мое и родины казалось определенным. Я и ответил, недолго думая: "Ну от силы на год или два".

К тому моменту я уже знал, зачем Радио Свобода существует (это и теперь написано у нас в уставе и на сайте): для "продвижения демократических ценностей путем предоставления точных, неподцензурных новостей и проведения открытых дискуссий в странах, в которых свобода слова находится под угрозой и в которых доминирует дезинформация". Но какие тогда, в начале 1992-го, могли быть вопросы о том, что ждет Россию впереди? Я иногда вспоминаю это свое неоправдавшееся предсказание, но шутить мне на эту тему уже не хочется. Сегодняшний праздник 70-летия "Свободы", открывшей свое радиовещание 1 марта 1953 года, – только отчасти радостный.

Предъюбилейный год был самым трудным в истории Русской службы, на моей памяти так уж точно. Этот год оказался героическим и трагическим для Украины, ставшей жертвой агрессии и нашедшей в себе силы и мужество сопротивляться злу. 2022-й выдался трагическим и постыдным для России, хотя далеко не все мои сограждане это, увы, осознают. Даже если преступная путинская война не окончится глобальной катастрофой, то страна, и так-то никогда не ходившая в хорошистках демократии, окажется отброшенной в своем развитии на десятилетия. Россия уже необратимо отброшена назад, и вообще пока непонятно, каким образом российский народ собирается выбраться из цивилизационной ямы, в которую он свалился по кремлевской милости и своему неумению воспринимать реальность такой, какая она есть, а не такой, какой ее показывают на экране кремлевского телевизора.

Недавно один видный депутат Государственной думы, рассуждая о новых наказаниях для тех, кто "поддерживает врага" (понятно, кто имеется в виду, хотя у меня, например, о врагах России совсем иное мнение – их штаб находится в Кремле), предложила "действовать системно, строго в правовом поле". Вот они и действуют, системно вспахивая это свое усеянное мертвыми костями правовое поле, как им вздумается. Объявляют предателями тех, кто осмеливается думать не так, как они; штрафуют за правду десятки тысяч человек, тысячи за правду арестовывают, десятки и сотни за правду сажают в тюрьмы. Запрещают, запугивают, закрывают, врут, вводят цензуру. Но все это, конечно, мелочи по сравнению с тем, что они пытаются сделать с украинцами и Украиной.

Да, минувший год был самым трудным в 70-летней истории "Свободы", на моей памяти так уж точно. Нашу редакцию выдавили из Москвы, десятки наших журналистов изгнали из страны, больше двадцати коллег объявили "иноагентами", веб-сайты и аккаунты в соцсетях заблокировали. Но вас, наших читателей, зрителей и слушателей, мы при этом, что характерно, не потеряли – совсем напротив, аудитория "Свободы" выросла.

Я начал слушать "Свободу" задолго до того, как поступил на работу в редакцию Русской службы, помню звучание эфира советских времен. Уверен, что через глушилки или блокировки, но правда свою дорогу найдет. Мы, как Борис Пастернак, как наша фирменная программа о культуре, – "поверх барьеров", поверх любых искусственных, политических барьеров. Много раз уже доводилось и писать, и говорить в интервью: мне нравится слово "служба", service, применительно к названию нашей редакции. Все мы служим обществу: пекарь печет булки, почтальон разносит почту, шахтер дает стране угля, а журналист распространяет информацию – свежую, точную, объективную. Поверх барьеров. В этом и есть главный, если не единственный смысл семи десятилетий существования "Свободы".

Обозреватель, радиоведущий Иван Толстой

"Свобода" начала свое вещание 70 лет назад, 1 марта 1953 года, как мягкая сила холодной войны. Не бомбить – а разговаривать. Не отвергать – а информировать и приглашать думать. В психологии это называется "взрослым собеседником". Трудно выдерживать амплуа взрослости, когда подросток вырывается, лукавит и ищет простых решений.

70 лет ответственного разговора, горькой правды и надежды на добрую волю аудитории – такова вкратце история нашей радиостанции. В политическом плане в основе концепции вещания лежали довольно простые (но очень долгие в воплощении) методы.

Во-первых, избавление от страха перед ядерной войной со стороны Запада: Америка никогда не нападет первой.

Во-вторых, просветительство, понятое самым широким образом: как и чем живет свободный мир.

В-третьих, обучение инструментам думания: чтение главных книг прошлого и настоящего, где глубина постижения политических, социальных, этических проблем помогала бы формированию собственного мировоззрения. Другими словами, "Свобода" не была простым эхом, пассивно отражающим настроения в России, но и формировала их. Как знать, скоро ли современные понятия о рынке, демократии и правах человека стали бы привычными в среде советской интеллигенции, если бы не ежедневный разговор об этом – на родном языке – по всем "голосам"?

Семь десятилетий "Свободы" – это несколько культурных эпох. Большинство отечественных писателей и мечтать не могли о стольких читателях, сколько слушателей давали им короткие волны, и это несмотря на мощное и непрекращающееся глушение. Парадокс: всё взрослое население страны дружно отрицало, что слушает "голоса", но стоило им передать в эфире что-нибудь пикантное, как все желающие об этом сразу же узнавали.

В 1983 году я лежал в ленинградской больнице на окраине города. Из четверых в нашей палате один слушал в наушниках Би-би-си, я (также в наушниках) "Свободу", третий сосед – на полную громкость – "Голос Америки", пока мы не заставили его потребовать из дома наушники. Четвертый хмуро читал обернутого в бумажку "Ивана Чонкина". Никаких специальных дискуссий у нас не возникало, поглядывали друг на друга, пересказывали услышанное и посмеивались. Советскую власть никто уже не боялся, старались только, чтобы не обдала на полном ходу грязью из лужи.

Заграничное радио плавно входило в нашу реальность. Проникали и подхватывались темы и пласты прошлого: история революции, коллективизация, Голодомор, репрессии. Мы сейчас уже забыли, что само выражение "Большой террор" родилось не просто в эмиграции, но было придумано руководителем Русской службы Радио Свобода Леонидом Владимировым. Переводя знаменитую книгу Роберта Конквеста The Great Terror, Владимиров настаивал: ни в коем случае нельзя передавать это как "великий" террор, только – большой. А ведь многие в эмиграции протестовали, считали, что "большой" умаляет масштаб трагедии. И Конквеста читали на свободовских волнах месяцами.

Лексика зарубежья, слова и обороты перенимались слушателями постоянно. КПСС стали в шутку называть "правящей партией". Один знакомый ученый на еженедельной политинформации в своем институте произнес: "Леонид Брежнев", без отчества. Из зала с усмешкой отметили: "Наслушался!" Александр Солженицын, Надежда Мандельштам, Лидия Чуковская, Светлана Аллилуева, Аркадий Белинков, Владимир Войнович, Виктор Некрасов, Сергей Довлатов – все они пришли на советскую кухню поначалу из радиоприемников. И это не преувеличение. Глубже они познавались, разумеется, на бумаге, но шире – на коротких волнах.

Довлатов и сам вспоминал, как в Ленинграде приехал к друзьям выпивать куда-то на окраину города, но в тот вечер "Свобода" передавала в дикторском (Юлиана Панича) чтении какой-то из его рассказов. И он засел в хозяйской спальне, не в состоянии оторваться от шипящего и свистящего приемника. "Чего ты там слушаешь? – кричали ему. – Это же твой рассказ!" Нет, не мог оторваться: запретный плод, магия волн придавала его собственным словам статус чего-то большего, чем просто "интеллектуальная фарцовка".

Ничем, кроме глушилок, не ограниченная, "Свобода" всегда стояла перед искушением сильного слова. Я много лет слушаю станционные архивы – от 1950-х до наших дней – и не перестаю поражаться, как терпеливо и деликатно в пору тяжелейших кризисов подавало радио новости, обзоры, аналитику. Ни один политический или государственный деятель не был ведущими "Свободы" оскорблен или унижен. Ни Брежнев, ни Андропов, ни даже Сталин. Были факты, жесткие комментарии, беспощадные подробности, нелицемерные выводы – но оскорблений, ругани не было никогда.

И объяснение тут самое простое: при первом же непарламентском выражении на "Свободу" подали бы в суд – в американский. Поэтому советская пропаганда пользовалась своим бездоказательным лексиконом: клевета, мол, подлог, поклеп, – а иски держала при себе. Но станция никогда в перепалку с хулителями не вступала. У нее были свои кризисы, свои переломы и вывихи, но и излечивалась она сама.

Главное, что "Свобода" приходила в Россию. После провала путча был немалый период идеальных отношений, массовой ретрансляции передач, круглых столов и встраивания в полноценную жизнь страны. Радио зазвучало изнутри общества. Свободовские корреспонденты ездили теми же трамваями, что и слушатели. Бывал, впрочем, и скепсис, и уверенность части россиян, что ни в каком зарубежном радио они не нуждаются, не надо учить их демократии.

Первая попытка свободы провалилась – и для радио, и для всех демократических институтов. Анализом поражения заняты сейчас все. Я нисколько не сомневаюсь, что "Свобода" в Россию вернется – в Россию более опытную и повзрослевшую, восприимчивую к демократическим ценностям. Свобода нужна всем, даже тем, кто об этом не подозревает. Как вольный воздух. Как чистый эфир.