Вернувшиеся два года назад в свои дома жители Бучи и Ирпеня обнаружили, что их жилища были не только ограблены, но и изгажены. Кучи вонючего человеческого дерьма были повсюду: не только на полу, но и на столах, в постелях, в посуде. Притом что во всех этих домах были вполне благоустроенные туалеты. Пользуйся! Но нет.
И так было везде, откуда уходила путинская армия.
Многие украинцы объясняли этот феномен простым отсутствием культуры и делали вывод о врожденной ущербности народа-агрессора. Но дело, как мне представляется, вовсе не в этом. В конце концов, они же не гадят в своих деревнях, откуда их призвали на войну, не гадят в доме у соседа и, даже убив этого соседа по пьяни, не венчают дело, облегчившись ему в кастрюлю.
Завоеватели подспудно, нутром ощущают свою великую миссию: разрушение цивилизации
В школе мы прилежно изучали очерк Максима Горького "В.И. Ленин". Там есть такой фрагмент, заметно выпадающий из общего сладостного повествования:
"Мне отвратительно памятен такой факт: в 19 году, в Петербурге, был съезд "деревенской бедноты". Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд кончился и эти люди уехали, то оказалось, что они не только все ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды – уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это тёмное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное".
Философ Михаил Эпштейн в своей работе "Русский антимир" уделил место этой удивительной страсти. Приведя цитату из Горького, он спорит с автором: русский человек гадит в вазу не потому, что ему чуждо чувство прекрасного, и тем более не потому, что испытывает к прекрасному отвращение. Посконный человек в России, считает Эпштейн, до сих пор крепко-накрепко связан с землей. "Кал – вещество земли", и "человек возвращает ей то, что в нем переварилось, омертвевшую часть себя".
Но почему он, этот человек, возвращает то, что в нем переварилось, не в землю, а в фарфоровые сервизы и на пуховые перины? Вопрос интересный.
В последнее время в Германии после долгих лет замалчивания стали появляться свидетельства очевидцев советской оккупации 1945 года. Почти в каждой такой публикации отмечается обычай, удивлявший немцев, – покрывать всё сущее слоем своих испражнений.
Но ладно, не будем верить немцам (вдруг они русофобы). Почитаем соотечественников. Вот откровенная запись Юрия Нагибина из его фронтового дневника:
"Мы въехали сегодня в двухэтажный дом. В комнатах висят оборванные провода, поломанная мебель, фикус, иссохший до того, что, когда его тронули, он рассыпался, на полу книги – по медицине, инженерии, справочник Хютте и т. п. И всюду говно, даже на столе, печи, подоконнике, в колпаке висящей лампы. Я вначале не понимал эту страсть людей гадить на покинутых местах – домах, садах, дворах. Потом попробовал сам и нашел в этом удивительное удовольствие".
Николай Никулин, оставивший замечательные воспоминания о последнем периоде Второй мировой войны, описывает случай, когда он в Германии, будучи молодым командиром, пытался объяснить своим подчиненным, что гадить в занятых немецких домах нехорошо:
"В городе Алленштайне мы разместились в доме, брошенном жителями. Из одной комнаты пришлось вытащить труп старухи, лежащий в луже крови. Вся мебель и вещи были на месте. Поражала чистота, обилие всяческих приспособлений. Кухня блестела кафелем… Открыв дверь, я обнаружил гвардии ефрейтора Кукушкина, отправляющего надобность в севрское блюдо…
– Что ж ты делаешь, сволочь, – заорал я.
– А что? – кротко сказал Кукушкин.
Я был в бешенстве, а Кукушкин в недоумении. Он натянул галифе и спокойно отправился досыпать. Я же оставшуюся часть ночи лихорадочно думал, что же предпринять. И надумал – однако ничего более идиотского я выдумать не мог.
Утром, когда все проснулись, я велел команде построиться. Видимо, было на лице моем что-то, удивившее всех. Обычно я никогда не практиковал официальных построений, поверок и т. п., которые предписывал армейский устав. Шла война, и мы чихали на всю подобную дребедень. А тут вдруг – "Рав-няйсь! Смирррна!"… Все подчиняются, хотя в строю есть многие званием выше меня. Я приказываю Кукушкину выйти вперед и произношу пламенную речь. Кажется, я никогда в жизни не был так красноречив и не говорил так вдохновенно. Я взывал к совести, говорил о Прекрасном, о Человеке, о Высших Ценностях. Голос мой звенел и переливался выразительнейшими модуляциями. И что же? Я вдруг заметил, что весь строй улыбается до ушей и ласково на меня смотрит. Закончил я выражением презрения и порицания гвардии ефрейтору Кукушкину и распустил всех. Я сделал все, что мог. Через два часа весь севрский сервиз и вообще вся посуда были загажены. Умудрились нагадить даже в книжные шкафы. С тех пор я больше не борюсь ни за Справедливость, ни за Высшие Ценности».
Меж тем, если бы эти солдаты обладали даром красноречия, они могли бы прочитать молодому офицеру свою лекцию – о своих высших ценностях, о своем чувстве справедливости.
Смотри также Россия в колее агрессий и репрессий. Дэвид Саттер – о своей новой книге
Русский мир откладывает личинку везде, куда приходит
Польский писатель Станислав Лем попытался объяснить засирание домов в Европе во время триумфального шествия по ней советского солдата-освободителя в 1945 году: "Этим они мстили не только немцам (в конце концов, – другим!) за то, что немцы устроили было в России, но и мстили всему миру за пределами своей тюрьмы местью, самой подлой из всех возможных: ведь они обгаживали всё — никакие животные не демонстрируют подобной, так сказать, ЭКСКРЕМЕНТАЛЬНОЙ жестокости, которую демонстрировали русские, забивая и наполняя своими экскрементами разгромленные салоны, госпитальные залы, биде, клозеты, гадя на книги, ковры, алтари; в этом обгаживании всего мира, который они теперь могли (какая это радость!) испинать, истолочь, обгадить…" (спасибо Сергею Медведеву за цитату и ее перевод).
Среди многочисленных синонимов слова "испражниться" ("сходить по-большому", "какать", "гадить", "справить нужду") находим в словарях неожиданное: "отложить личинку". В нашем контексте это удивительно точное определение. Лучше не скажешь. Русский мир откладывает личинку везде, куда приходит. Что из нее вырастет?
Это не просто месть тем, кто жил свободнее, богаче, разумнее. Это послание, которое описывает будущее занятых территорий.
Мы же ясно видим, что если русский мир задержится там, куда пришел, жизнь там деградирует, законы заменяются понятиями, экономика упрощается до средневекового уровня, на месте цветущих садов вырастают помойки, а искусство и культура умирают. Мы хорошо видим это на примере когда-то процветавших курортов Абхазии, на примере ухоженных Донецка и Мариуполя, превращенных в бандитские анклавы либо вовсе разрушенных.
Завоеватели подспудно, нутром ощущают свою великую миссию: разрушение цивилизации. Любой. Не только европейской. Это не отношения победителя – проигравшего (как бывает на войнах), это именно послание окружающему миру, в котором содержится символ будущего.
Чтобы подчеркнуть, что мы имеем дело с противопоставлением себя не европейской цивилизации, а любой цивилизации в принципе, приведу пример из еще одного произведения, который мы изучали в школе. Лев Толстой в "Хаджи-Мурате" описывает чеченское село, из которого только что ушли русские солдаты:
"Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена… Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил.
Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти.
Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения…"
Естественное чувство самосохранения должно было бы подсказать народам, куда с оружием в руках пришел русский мир: остановите его! Приходящий русский мир высказывается ясно и с предельной убедительностью. Но проще закрыть глаза, заткнуть уши и нос, правда?
Андрей Мальгин – журналист и блогер
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода