"Необнуляемый эффект провала". Социолог о событиях в приграничье

В Курской области, куда 6 августа зашла украинская армия, уже второй месяц продолжаются бои. Из приграничных районов эвакуированы жители. Каково там отношение к войне с Украиной и как меняется ее восприятие у жителей всей страны в связи с происходящим?

Независимое агентство ExtremeScan несколько раз начиная с 2023 года проводило исследования в областях России, граничащих с Украиной. Последняя волна исследования прошла в июле этого года. Кроме того, исследователи Open Mind Institute проанализировали основные нарративы после 6 августа в российских соцсетях и новостных агентствах по трем темам: вторжение ВСУ в Курскую область, мобилизация в России и отношение граждан страны к войне с Украиной. О результатах этих исследований рассказал Радио Свобода социолог, чье имя мы не называем из соображений безопасности.

– События произошли так внезапно, что российские пропагандистские нарративы по поводу вторжения были плохо скоординированы. Военкоры подняли крик по поводу потерь российской армии, а прокремлевские средства массовой информации, напротив, девальвировали событие, называя его "провокацией" и "бессмысленной операцией".

Принято говорить, что исследования общественного мнения сейчас мало полезны, потому что они только отражают вложенную в голову пропаганду, но это неправда. Жители России – в мессенджерах и социальных сетях в первую очередь – критикуют власть и руководство армии и выражают обеспокоенность по поводу возможности новой волны мобилизации в ответ на вторжение. И, похоже, в этом вопросе российское руководство не так уж безразлично к настроениям граждан. Неслучайно Кремль не использовал вторжение как средство мобилизации населения против "экзистенциальной угрозы государству", очевидно, понимая возможные риски и опасаясь последствий.

– Каковы сейчас настроения в самом приграничье?

– Для многих жителей Курской области война началась не в феврале 2022 года, а только сейчас, в августе 2024-го. Так, беженка из Суджи в разговоре с Екатериной Дунцовой сказала, что она находится в Курске "с начала войны, то есть с 6 августа". "А что же было раньше?" – спросила ее Екатерина. – "А раньше мы просто жили".

В самом деле, до вторжения ВСУ Курская область жила почти нормальной российской жизнью, к относительно редким обстрелам люди адаптировались. Уровень поддержки войны был там, как и в других приграничных областях, выше, чем в среднем по России. Это связано с тем, что, когда где-то поблизости, но не рядом с тобой, происходят военные события, это повышает алертность и понимание, что враг есть, он обстреливает, и это повышает сплоченность.

На основе предыдущих двух волн исследования и свежей белгородской волны мы поняли определенные закономерности влияния военных событий в приграничье на настроения людей. Их подтверждают аналитика OMI и глубинные интервью по курским мобильным номерам.

Первая гипотеза, которую мы высказали еще весной 2023 года, себя оправдала. Она состояла в том, что военные события, происходящие в твоем регионе, приводят к повышению поддержки войны, в пределах 6–8%: не фундаментально, но это серьезная разница.

А вот когда война задевает уже тебя лично: военными событиями или же их последствиями (например, у твоего коллеги разбомбили дом или у твоего двоюродного брата в семье кто-то ранен, комендантский час, потеря дохода, вынужденный отъезд семьи, отсутствие жизненно важных лекарств), то в этом случае идет обратный процесс – растет отторжение войны. Тут-то и заканчивается ее "безответственная" патриотическая поддержка. В Курской области мы наблюдаем стремительное развитие этой второй фазы.

В Белгороде эскалация шла ступенями, и многие жители успевали как-то к этому адаптироваться или переехать в более безопасные места. А в Курской области люди сразу, без подготовки перешли ко второй фазе их просто окунули в кипяток войны.

– Как сейчас воспринимается война в Белгородской области?

– В Белгородской области уже несколько лет культивируется солидарность, развивается волонтерство, и рост поддержки войны происходит не только из-за страхов или пропаганды, а если люди, скажем, помогают в госпитале, а там молодые мальчики, солдаты, которые пострадали. Белгородцы чувствуют на практике свою сопричастность, и потому повышается лояльность к войне.

9% белгородских респондентов сообщили, что они сами или кто-то из их семьи принимает участие в народных дружинах, в отрядах теробороны. Растет доля людей, у кого кто-то из семьи участвует в военных действиях. Полтора года назад по России таких было менее 20%, в июле 2024 года – уже более 30%. Мы видим, что наличие родственников в армии повышает лояльность войне.

Действуют все эти факторы: утрированно демократичное поведение губернатора, его интенсивный пиар, губернаторские телеграм-каналы, в ежедневном режиме дающие полную сводку событий, включая виды примененных вооружений, марки беспилотников, сколько ранено людей, сгорело машин, какая оказана помощь. Поэтому там такой солидарный дух – я бы сказала, идеальная модель сплоченности, которую хотели бы видеть в Кремле.

Другое дело, что это сплочение не вокруг власти, а вокруг общей беды. Власть поддерживает дух взаимопомощи и самоидентификации жителей области как особой общности людей, стоящей на передовой столкновения с противником. Но люди чувствуют свою мобилизованную идентичность сами по себе, и действуют они во многом самостоятельно.

Однако там, безусловно, нарастает и усталость, и недовольство, то есть белгородцы переходят ко второй фазе. А жители Курской области за счет шока сразу в нее включились: москвичу или дальневосточнику невозможно себе представить, как это страшно, особенно первое время.

Я думаю, это состояние острого шока достаточно быстро пройдет. Пока нет признаков того, что пришедшие в Курскую область украинцы осуществляют возмездие: они демонстрируют вполне умеренное, гуманное поведение. Показательны съемки, где украинские военные раздают жителям воду и лекарства. В российской пропаганде мы видим рассказы о зверствах украинцев; но, будь там реальные зверства, все это было бы мгновенно документально освещено соцсетями.

Получается, что на жителей Курской области идет двойная психологическая нагрузка. С одной стороны, личная фрустрация, мгновенная потеря родного гнезда, близких, оставшихся дома в неизвестности. Для многих эвакуация выглядела как прыжок в машину в чем ты был на тот момент. Именно поэтому вначале была такая большая потребность в одежде для беженцев: многие уехали просто со своих огородов. То есть, с одной стороны, этот шок вторжения врага, а с другой стороны, люди увидели поведение властей, местных чиновников, которые не были с людьми, не занимались организацией эвакуации, видимо, опасаясь за свою жизнь.

Уже месяц, как в Курской области работают в основном волонтеры, а не функционеры власти. Такое поведение властей вряд ли сюрприз для людей, но в столь экстремальных условиях отсутствие действенной помощи властей, бегство местных администраций, избегание темы Курска Путиным, неопределенность, пропавшие сотни, если не тысячи людей, остановка инфраструктур, воды, электричества, мобильной связи – все это значительно усугубляет состояние людей.

Сейчас куряне резко погружаются в ту фазу, когда близость войны, ее непосредственное переживание, страдания приводят к сокращению ее поддержки и осознанию того, что войны быть не должно.

Беженцы в центре для перемещенных лиц в Курской области 29 августа 2024 года

– Возможны ли в связи с этим какие-то протестные движения в регионе?

– Не думаю. Источником возможных протестов могли бы быть пострадавшие, беженцы, их близкие и родные, но при условии, что у них было бы какое-то организующее начало. Все государственные силовые структуры на месте, они тщательно отслеживают любые контакты и попытки организованных действий. Поле не только политической активности, но даже простого социального активизма настолько выжжено, что уже не приходится ожидать протестов. Сами беженцы рассеяны, разбросаны по разным городам, квартирам и пунктам временного размещения, они занимаются просто спасением своей жизни, организацией базовых бытовых вещей.

По отзывам волонтеров, многие из них перешли в стадию не просто критики власти, но агрессивного требования реальной помощи. Между тем спустя месяц даже пособие в 10 000 рублей для потерявших жилье приходится добывать с трудом. Бюрократия чиновников и равнодушие становятся для людей страшнее, чем бронетранспортеры украинцев на их улице. Но для протеста нужна не агрессия, а воля и навык политического действия.

– В феврале этого года в интервью Радио Свобода вы говорили, что фаза отторжения войны в российском приграничье начнется позже. Получается, что ее спровоцировало как раз вступление ВСУ в Курскую область?

– Да, она началась именно сейчас. Тогда я и вообразить не могла курского вторжения, я имела в виду, когда произойдет накопление этих событий и соответствующих настроений. Например, с 60% год назад до почти 80% сейчас выросло число людей, у которых конкретно в их населенном пункте произошли военные события, в их окружении произошли такие изменения, как отъезд какой-то части семьи в качестве беженцев.

В прошлом году мы провели две волны исследований. Одна была в апреле, а вторая – в июле. В промежутке произошло резкое обострение ситуации, интенсификация обстрелов, появились серьезные жертвы. В результате в Белгородской области за три месяца на 9% упала поддержка войны. Состояние "у нас не было войны, мы просто жили" сейчас и в Курской области закончилось, они сразу перешли к опыту материальной войны: это не "где-нибудь там" и не "авось рассосется".

Весной 2023 года всё приграничье примерно одинаково поддерживало войну (чуть больше, чем вся Россия), там одинаково были готовы поддержать гипотетический вывод российских войск из Украины (меньше, чем вся Россия), одинаково выражали уверенность, что в случае вывода войск украинцы продолжат боевые действия на территории РФ (70–77%, а по России – всего 55%). Уровень военного участия был примерно одинаковый, чуть выше в Белгородской области: там у 26% кто-то из родственников был на фронте – против 22% у курян.
То есть до лета 2023 года ситуация практически во всем приграничье во многом была похожа.

После проведения того опроса обстрелы в Белгородской области существенно интенсифицировались, в то время как в Курской и Брянской областях их частота нарастала очень постепенно. За три месяца желание белгородцев воевать заметно сократилось, хотя в целом остается выше, чем по России. На примере Белгорода мы увидели, как по-разному различные последствия войны повлияли на отношение к ней. Военные события "где-то в области" приводили к повышению сплоченности жителей, на протяжении всей войны поддержка ее в приграничье оставалась более высокой, чем по России, но, как только события касались непосредственно человека или его семьи, поддержка падала.

Конечно, в нынешней ситуации очень важен психологический фактор пересечения границы и вступления врага на твою родную землю. Судя по всем комментариям, этого не ожидал никто. И в этом смысле Курская область была выбрана как раз очень правильно. Расслабленность людей, отсутствие консолидирующего начала там позволяли предположить, что, видимо, это касается не только обычных жителей, но и пограничников, и военных командиров.

В Белгородской области в последний месяц идет интенсивное увеличение обстрелов и числа пострадавших. И события в Курской области, конечно, психологически влияют на Белгородскую: ее жители имеют полное основание ожидать, что такая же наземная операция может грозить и им.

Свежее исследование по Белгородской области показало, что у тех 10% ее жителей, кто покинул свои дома и квартиры, уровень поддержки войны радикально отличается от остальных белгородцев и даже россиян: поддержка – 51% у уехавших против 67% у оставшихся; 52% поддержали бы вывод войск из Украины против 34% среди оставшихся.

– Какое влияние оказало произошедшее в Курской области на общественное мнение России в целом?

– Мне казалось, что даже эти события могут не задеть тефлоновый рейтинг Путина. Но его демонстративное молчание, неучастие в драматических событиях в приграничье уже привели к росту критики в его адрес.
Даже кремлевские социологи показывают значительный рост тревоги у населения и одновременно – падение рейтинга Путина. Его индекс доверия (это разница между доверием и недоверием) упал с 66% до 61%.

Те же тенденции обнаружили коллеги из ОМI. За первую неделю вторжения настроения по отношению к войне достигли самой низкой отметки за последние два с половиной месяца, упав с -0,27 до -0,47 (оценки могут быть от +1 до -1). Это снижение имеет два компонента: во-первых, стало меньше позитивных публикаций о войне; во-вторых, по сравнению с предыдущими двумя месяцами стало больше недовольств (они включали обвинения российских властей и общую панику по поводу вторжения).

Растет разочарование в российской армии, обсуждение пленных и срочников, тревога и гнев по поводу отсутствия помощи. И в масштабе страны, и в масштабе региона мы имеем основания говорить о снижении поддержки Путина и тем более – о снижении поддержки войны.

Люди у автомобилей, сгоревших в результате обстрела. Белгород, 2 сентября 2024 года

– Растут ли в России антиукраинские, антизападные настроения?

– Совершенно очевидно, что не существует отношения россиян к другим странам вне пропагандистской повестки.
Войне в Украине предшествовала многолетняя массмедийная подготовка в трех направлениях: антиамериканская, она же антинатовская, антиукраинская и повышение толерантности к войне как к инструменту решения внешнеполитических задач.

При этом после крымского обострения к 2019–2020 годам отношение к западным странам существенно улучшилось.
Враждебность к США, проявляемая в 2015 году 82% опрошенных, снизилась к 2020 году в 2 раза – до 40%; позитивные мнения, напротив, поднялись с 12 до 43–46%. Неприязнь к ЕС за то же время опустилась с 70 до 36%, а позитивное отношение выросло с 18 до 50%. Даже к Украине, которая, с тех пор как украинцы высказались за присоединение к ЕС, стала главным объектом агрессивной пропаганды, к осени 2019 года отношение заметно улучшилось: доля позитивных высказываний выросла вдвое.

С 2020 года началась информационная подготовка к вторжению в Украину, а затем она продолжилась уже как часть информационной войны. В мае 2024-го, по данным "Левада-центра", более 70% населения заявляли о плохом отношении к США, Евросоюзу и Украине. Главным же коллективным врагом стала НАТО, которая в пропагандистском нарративе олицетворяет врага и оправдывает вынужденный, оборонительный характер войны.

Всем негативным событиям, включая последние – теракт в "Крокус Сити" и курское вторжение ВСУ, – пропаганде удалось приписать причастность Запада.

На вопрос, кто является главным заказчиком теракта, 37% россиян ответили: страны Запада, 27% – Украина и только 9% – ИГИЛ. Естественно, что в Курской области уже "заметили мелькание американской военной униформы".
Запад является удобным образом врага, поскольку он оправдывает неуспехи российской армии.

– Как вступление ВСУ в Курскую область и закрепление там отразилось на ощущении безопасности в регионе и во всей России?

– Доступны данные ВЦИОМа, ФОМа, "Левада-центра": мы видим заметный рост тревожности. Кроме того, резко увеличилось внимание к войне, в первую очередь – к событиям в Курской области. Здесь могут быть два компонента. Безусловно, такой поток беженцев, все эти репортажи не могут не произвести впечатление на людей. Но самое главное – это, безусловно, опасение за самих себя. Судя по этим исследованиям, есть такая закономерность: чем ближе к приграничным районам, тем больше тревожность.

Что касается исследования ExtremeScan, у половины жителей Белгородской области есть убеждение, что безопасность резко сократилась, как раз начиная с интенсификации обстрелов и наступления в Харьковской области.

Вообще говоря, ощущение безопасности в принципе радикально меняется. Если говорить про Белгородскую область, то там есть еще зафиксированное ощущение небезопасности, связанное с размещением российских военных частей рядом с жилыми районами. Это связано с тем, что военные объекты провоцируют прилеты по мирным домам.

Но не только. Российские военные выходят в увольнительный отпуск в город (поселок), и их желание “расслабиться” неизбежно приводит к конфликтам. 8% жителей Белгородской области сообщили о том, что такие конфликты в их населенном пункте происходят. В зоне более плотного размещения военных эта цифра увеличивается почти в три раза.

Был вопрос: существует ли необходимость защиты имущества от мародерства? У людей, живущих в Белгороде, у которых уехали родственники, повышены титры восприятия роста преступности и необходимости защиты от мародерства. Когда я проводила свои неформальные глубинные интервью, многие так и говорили: я не могу уехать, потому что не могу бросить дом, иначе вообще неизвестно, что будет.
Видимо, действительно есть проблема повышения преступности, связанной с военными. Мародерство в значительной степени происходит со стороны военных: 25% говорят о том, что есть необходимость защиты от мародеров; ближе к границе, в зоне размещения военнослужащих, так думают больше 40%.

Если почитать паблики, то там много обид на тему: почему белгородцы закрывают свои дома перед военными? Ведь долгое время они действительно привечали военных, кормили, давали им постираться, принять душ. Какие-то военные подразделения были в хороших условиях, а какие-то – нет, и последние с удовольствием пользовались гостеприимством.

Уровень солидарности с армией в Белгородской области всегда был высок. 77% так или иначе участвовали в разного рода волонтерских действиях в пользу армии: собирали деньги, продукты, одежду, рыли окопы, помогали в госпиталях. У местных жителей есть сочувствие к самим военным, но при этом повышенная критичность к Минобороны, в том числе и потому, что они, общаясь с военными, видят, что организовано все достаточно плохо. Высок уровень недовольства тем, что военные не могут защитить население: они с 2021 года там стоят и не могут добиться, чтобы не было обстрелов.

Противостояния народа и армии нет, но люди все больше понимают, что размещение военных, сами военные могут быть источником угрозы. И это не может не влиять на отношение к войне, ведь очевидно, что все происходящее – следствие войны.

– У российского населения явно нет сплоченности, на уровне региона, макрорегиона, страны, – почему?

– Сплоченности в целом по России нет и быть не может. Для нее нет никакой основы. Как бы ни изображали эту войну в виде народной, защитной, освободительной, люди не воспринимают эту легенду глубоко, притом что на поверхностном уровне, в виде штампов и лозунгов, в их сознании это присутствует. Но затяжной характер "спецоперации", очевидная нелепость "освободительной войны" на чужой территории не позволяют жителям России поднять эту войну на пафосный уровень войны отечественной.

Мы видим резко усилившееся разделение общества на своих и чужих, обедневших и бенефициаров войны, на уехавших и оставшихся, на тех, кто пошел воевать "за бабло" или работает на производстве ВПК и покупает себе машины, и тех, кто не может отремонтировать старенький "Фольксваген", на тех, у кого близкие воюют уже два года, и на уклонистов. Люди стараются лишний раз не говорить о войне, чтобы не обнаруживать разногласий.

Украинцы в 2022 году, сразу же после начала российского вторжения, показали сплоченность, готовность защищать Родину и всевозможные партизанские проявления. Но не будем забывать о том, что за их плечами была страна, армия с потоком добровольцев, тероборона, международная поддержка, война была истинно священной и враг был по одну сторону. А в Курской области на третьем году войны обнаружилось, что отсутствовала защита границы – там разбежались чиновники и хваленый "Ахмат", там, очевидно, бросали срочников грудью на пулеметы, а жители в панике спасали жизни близких, и оказалось, что рассчитывать не на кого.

Эвакуированные получают гуманитарную и медицинскую помощь от Российского Красного Креста в центре Курска. 5 сентября 2024 года

Люди испытывают глубочайшее разочарование в органах власти на всех уровнях, и это чувство кажется сильнее, чем страх перед украинской армией. Так что мотивация идти на войну или оказывать партизанское сопротивление в Курской области выглядит очень слабой.

Если говорить о россиянах в целом, то уровень эмпатии, готовности к военной солидарности и помощи соотечественникам у той части, которая поддерживает войну, крайне низок. Это является в том числе результатом их "соучастия в войне". Чтобы рационализировать развязанную войну, надо научиться закрывать глаза на страдания украинцев. Но чем дальше, тем глаза открываются больше, особенно когда горе приходит в твой город, в твой собственный дом.

В июле 2024 года в белгородском опросе 52% против 21% признали, что украинцы страдают от действий российской армии. Год назад в опросе трех приграничных зон целых 88% респондентов высказали сочувствие жителям Украины, которые были вынуждены покинуть свои дома. Но тут же 77% одобрили атаки на энергетическую инфраструктуру в Украине! Очевидно, теперь они поймут, и что такое покинуть в считаные часы свой дом, и что такое сидеть без электричества, воды, связи, медицинской помощи. Мы, исследователи, не перестаем удивляться тому, как люди укладывают внутри себя искры человеческого сочувствия и пропагандистские мифы, которые становятся все более нелепыми!

Неудивительно, что большинство россиян равнодушны и к своим. Движение жен военнослужащих не получило массовой поддержки ни среди этих женщин, у которых воюют мужья, ни тем более среди остального населения. Множественные протесты в разных городах против отключения электричества зимой не привели к какой-либо консолидации. Консолидация – удел сознательного меньшинства: весной 2024 года люди собирали подписи в поддержку президентской кампании Бориса Надеждина и выражали горе и гнев после убийства Алексея Навального.

Политической солидарности с приграничьем нет. Есть опасения, рост тревожности в связи с этими событиями, и он, конечно, в значительной степени связан с риском того, что вторжение может произойти и в других регионах, но больше всего со страхом мобилизации.

Не хочу девальвировать гуманитарную помощь тех людей в соседних и других областях, которые собирают деньги и вещи, принимают беженцев, детей в лагеря, где им организуют обучение. Но солидарности общенациональной нет. Украинцы справедливо возмущаются тем, что русские не хотят понимать, какие безумные страдания приносит война Украине, но удивляться этому не приходится, потому что эти люди не очень настроены даже на то, чтобы сочувствовать своим соотечественникам. В том числе и поэтому война против Украины – не народная война, когда люди в соседних областях поднимаются и оказывают серьезную деятельную помощь пострадавшим от войны.

Кстати, важный момент. По нашим данным получается, что у половины жителей приграничья есть родственники на территории Украины (про друзей я даже не говорю). Понятно, что пограничная зона – это зона обмена людьми, смешанных браков, активно взаимодействующие территории. Харьков для Белгорода был как Москва для Тулы – город для поездок в выходные, покупок, развлечений и культуры. Была, например, довольно распространенная практика, когда из-за каких-то логистических или налоговых удобств люди, жившие в Белгородской области, открывали бизнес на украинской территории, и наоборот.

Понятно, что далеко не со всеми этими родственниками удалось сохранить нормальные отношения. Здесь прямая корреляция: если россияне поддерживают войну, то большая их доля потеряла эти отношения, если не поддерживают, то они сохранились.

Мы пытались найти какие-то свидетельства того, что взаимодействуют между собой жители Белгородской и Курской областей. Сейчас появляются телеграм-каналы, которые информационно объединяют тех и других, они активно обмениваются информацией, накапливают полезные сведения для беженцев, критикуют власть. Это элементы координации на начальной фазе. У них общие интересы, но пока не хватает способности (да и психологического ресурса) к какой-либо общественной деятельности, к политическим шагам. По той же причине крайне проблематична и протестная активность.

– Каким будет итог курского вторжения для общественного сознания?

Каким бы ни было продолжение украинского блицкрига в Курской области, факт пересечения священных российских границ и присутствия на твоей улице бронетехники противника дал необнуляемый эффект очевидного провала российской армии. Одним из факторов поддержки войны является успех вооруженных сил, пусть даже виртуально-пропагандистский. И наоборот, неуспех с такими последствиями – мощнейший фактор снижения популярности войны, такой же сильный, как и мобилизация.