Несвобода в водолазке. Андрей Архангельский – о конце шоу-бизнеса

Деятели российского шоу-бизнеса, предъявляя нам сцены покаяния, хотят уверить – в первую очередь власть, но и нас тоже, – что "голая вечеринка" была аномалией. "Не той дверью", как изящно выразился Киркоров. Никак нет. На самом деле это была та самая дверь – самое важное событие за всю недолгую, как теперь уже ясно, 35-летнюю жизнь российского шоу-бизнеса. Не "Ласковый май", не 32 концерта в течение месяца в Петербурге того же Киркорова в 1998 году, не группа "Тату", не "Фабрика звезд" – а именно голая вечеринка в декабре 2023-го.

Перефразируя Ленина, шоу-бизнес только тогда чего-то стоит, если он умеет оголяться. Это и есть его революционная суть. Мы часто ругали отечественный шоу-бизнес за неуместное поведение, но в критический момент – как сейчас – это как раз и требовалось сделать: настаивать на своём праве "танцевать почти голыми". Час мужества пробил на их часах, но они провалили свой главный экзамен, упустили своё мгновение, которое приходит как глоток, глоток воды во время зноя летнего.

Увы, мы полностью понимаем суть явлений, лишь когда они завершены. Только сегодня окончательно стала ясна роль шоу-бизнеса в посттоталитарной стране: он – не "просто развлечение", как принято считать. Шоу-бизнес в такой ситуации был невольным хранителем первичных гражданских свобод, дарованных ещё Горбачёвым: свободы одеваться как хочешь – которая шла в 1980-е в одном пакете, что символично, со свободой писать, читать и говорить, а также жить и развлекаться как хочешь.

Тело в тоталитарном государстве не принадлежит самому человеку: им распоряжается власть по своему усмотрению (превращает его в человеческое мясо, отправляя на бессмысленное заклание). Именно поэтому при тоталитаризме контролируется даже невинное: длина волос и юбок, ширина брюк и размер выреза. Это все "нельзя" – потому что тело – чужая собственность, государственная, которой нельзя пользоваться без разрешения.

Мы, общество, все эти годы прощали попсе ее ограниченность, пошлость, скудость и глупость – во имя важнейшего: она служила гарантом и живым напоминанием о первичных гражданских свободах. Буйство эстрады в 1990-е и далее раздражало своим бессмыслием. Но теперь понятно, что некоторая доля пошлости, безвкусия также есть синоним свободы. Роль шоу-бизнеса в посттоталитарном обществе – быть хранителем права на ненормальность, аномальность, ибо, пока они публично и гласно предъявлены обществу – пока "ненормальность нормальна", – до тех пор и наше право быть иным защищено.

Требовать понимания свобод политических от общества с такой длинной репрессивной традицией глупо. Но можно хотя бы рассчитывать, что посредством эстрады (язык, доступный миллионам) первичные свободы станут инстинктом, самой природой, войдут в кровь – вместе с этим анормием и буйством. И можно было хотя бы таким образом – косвенно-скоморошьим – рассчитывать на массовое укоренение новых инстинктов. Но в итоге – и это в своем роде удивительно – не сработали никакие инстинкты – ни у самих звезд, ни у общества. Не сработал в случае с участниками вечеринки даже простейший инстинкт самосохранения: по сути, ничего, кроме голого тела, у шоу-бизнеса нет (по аналогии с пролетарием, у которого нет ничего, кроме своих цепей, согласно марксистской догме). Конечно, весь шоу-бизнес на крючке денег у российского государства – так устроена система в целом; но бывают в жизни моменты, когда свобода важнее денег, когда стоит отказаться от выгоды – ради ценностей. Это и можно назвать инстинктом свободы. Но и это не сработало. Как в случае с рок-музыкой, для многих представителей которой пацифик был всего лишь модным аксессуаром, точно то же случилось и с шоу-бизнесом в целом: вся их ненормальность оказалась липой.

В 2021 году актер Егор Бероев выступил в защиту антипрививочников, процитировав известное выражение "мое тело – мое дело". Тогда это было логической ошибкой и уловкой – поскольку во время пандемии тело представляет собой ненамеренную, но объективную угрозу другому телу. Зато сейчас повторить, озвучить этот лозунг феминистов 1960-х было бы в самую точку. Но – нет, никто так не написал, не сказал. Не сработал этот инстинкт и у миллионов поклонников, при всей народной любви к попсе, как нас уверяли.

Таким образом, голую вечеринку можно считать символическим концом российского шоу-бизнеса. Он не выполнил своей исторической роли, хотя морочил нам головы 30 с чем-то лет.

Свобода приходит голой; несвобода приходит в водолазке – застегнутая по горло, задраенная, словно трюмы у подводной лодки. Знак нового времени – незаметность, неразличимость, неназойливость (водолазка тоже симптоматична – она вошла в советскую моду в 1960-х и являла собой в своем роде компромисс между оттепелью и брежневщиной).

Путин выкорчёвывает уже первичные горбачевские свободы, которые худо-бедно держались с 1980-х, и ему это вполне удаётся. Кошмар на самом деле в том, что вся работа истории оказалась впустую и вскоре всё опять будет обнулено до какой-то нормы – то ли конца 1960-х, то ли и вовсе 1930-х. Вызывающая одежда теперь будет разрешена по большим праздникам – с позволения самого государства.

Забавно, что из всей эстрады только Пугачева и оказалась – настоящей: свободолюбивое содержание ее песен и ее общественное поведение хоть в какой-то степени соответствовали друг другу. При этом у нее, как у почти всякого советского человека, не было навыков политического поведения (что для американской звезды ее уровня было бы чем-то естественным). Никаких "высказываний", конечно, мы от нее не слышали – если не считать тех, что были в течение последних двух лет. Но, по крайней мере, инстинкт подсказал ей держаться подальше от "жизни неправильной", по Адорно. Символично, что та, кто была первым вестником свободы советской эстрады, ею же и осталась – опять в единственном числе. Все завоеванное в итоге опять свелось к одной точке, ужалось, словно шагреневая кожа. Все остальные сдали свои свободы, еще и с покаянием, – и теперь не могут рассчитывать ни на что иное, кроме водолазки.

Андрей Архангельский – журналист и культуролог

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции