Неведомое слово ирредента. "Белоитальянцы" в русском плену

Иван Толстой: На наших глазах возникает и понемногу утверждается новый геополитический термин – ирредента, ирредентизм. Он – итальянского происхождения. Но какое отношение понятие "ирредента" имеет к сегодняшним реалиям – к Крыму, к Донбассу, к Приднестровью? Русские ирредентисты – кто они? Рассказывает историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: Я живу в итальянской среде, этот термин при мне здесь существовал всегда, а недавно он проник с большим успехом и в англоязычную среду, поэтому сейчас, описывая события на Украине, в англоязычных СМИ часто говорят о крымских, донбасских, приднестровских ирредентистах. Итальянцы давно пишут о русско-украинской ситуации, используя этот новый для нас термин, а теперь я его стал встречать и в работах своих коллег-соотечественников.

Итак, ирредента обозначает коренное население земель, которые соседствуют с государством, где проживает титульная нация. И это конкретный случай Донбасса, где живут русскоязычные донбассовцы, это случай восточной Эстонии, Нарвы, где живут коренные русскоязычные жители, это случай Крыма и Приднестровья, пусть случай и особенный, так как там нет общей границы с титульной нацией.

Можно спросить: зачем плодить термины или "умножать сущности"? Существует "русский мир", соотечественники, диаспора, рассеяние, сепаратисты, анклавы, пятая колонна. Но ирредента – нечто более точное с исторической, геополитической точки зрения. Как для русско-украинских материй, так и для итальянских.

Термин этот возник более полутора века назад, когда Италия собирала свои земли. Часть нынешних итальянских земель находилась вне итальянского ядра. Мы с вами в 1860-х годах, когда поначалу были объединены внутренние зоны Апеннинского полуострова, но оставались большие части на территории Австро-Венгрии. Термин этот гарибальдийский, первым его официально внедрил сын Гарибальди, который организовал общеитальянский Ирредентский союз, провозгласив его задачей воссоединение ирреденты с матерью-родиной, в первую очередь – Трентино, Южного Тироля, Триеста, которые тогда находились в составе Австро-Венгрии. Термин выспренний, что соответствует итальянскому стилю: пафосное "ирредента" значит "неискупленный". Redentore – это "искупитель", это связывается с Христом-искупителем, существует и католический орден редемптористов, в честь этого титулования.

Так в Италии возникло политическое движение этнического, национального характера – ирредентизм. Это уже чистая политика – организации, ячейки, лидеры движения, вожаки, люди, которые поставили своей целью осуществить воссоединение ирредентных земель с матерью-родиной. Появились герои-мученики ирредентизма: почти в каждом большом итальянском городе есть улица имени Чезаре Баттисти, главного символа итальянского ирредентизма. Он был австрийским подданным, уроженцем Тренто, литератором, который во время Первой мировой войны решил перейти фронт, записался в итальянскую армию, был схвачен в плен австрийцами и, как австрийский подданный, был повешен в родном Тренто. Его казнь фотографировалась, публиковалась, размножалась. Австрийцы это делали для устрашения своих италоязычных подданных, которые хотели незаконно оторвать, с точки зрения австрийцев, эти края от Австро-Венгерской империи.

В последнее время я особенно вник в проблематику итальянского ирредентизма, и без ложной скромности скажу, что на данном этапе я в русскоязычной сфере – лидер в отношении знаний по ирредентизму, потому что перевел и опубликовал книгу (она только что вышла в издательстве "Алетейя") моего итальянского коллеги, жителя бывших ирредентных земель, Южного Тироля, Андреа Ди Микеле. Он сам – этнический итальянец. Ди Микеле выпустил книгу на итальянском, а я ему предложил сделать русскую версию, именно версию, потому что наша книга несколько отличается от оригинала. Она называется "Меж двух мундиров" с подзаголовком: "Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену".

Обложка книги Андреа ди Микеле.

Иван Толстой: А вот это очень интересно! Тут начинается наша тема, появляется русский сюжет.

Михаил Талалай: Да, именно поэтому я, когда услышал на одной конференции выступление Андреа Ди Микеле, обратился к нему с предложением организовать русскую публикацию, что и произошло после двух лет большой совместной работы. Книга толстая, около 300 страниц, поэтому можете представить, как мне довелось изучить при переводе всю эту проблематику. Итак, 1914 год, Австро-Венгрия воюет с Российской империей, посылает войска, где было много италоговорящих австрийцев, на русский Восточный фронт. При переводе я долго колебался и советовался со своими русскими коллегами, как их всех называть. Они не итальянцы, они не австрийцы, они именно ирредента – жители пограничных и проблематичных земель. Их посылают на восток, они попадают в русский плен. Это Галиция, первые успехи России, потом обернувшиеся поражением.

Представьте, Россия берет в плен минимум 25 тысяч итальянских австрийцев. Что с ними делать? В Петербурге задумались и приняли интересное решение: освободить их и послать в Италию с тем, чтобы они уже воевали против своей географической родины, Австрии. Это предложение застало врасплох итальянские власти, потому что в тот момент Италия находилась еще в нейтралитете и принятие этой ирреденты, предназначенной против Австрии, означало бы толчок, импульс к вхождению уже в мировую войну исключительно против Вены, с которой Италию тогда еще связывал союз. Следует понимать нерешительность итальянского правительства. Тем не менее, в самой Италии уже существовало могучее политическое движение, ирредентизм, который подталкивал Рим к войне. В итоге, в мае 1915 года и была объявлена война против Австрии и весь этот контингент пленных стал потенциальным оружием на стороне Антанты.

Что с ними делать? Как их переправить на фронт? Как сменить австрийский мундир на итальянский? Надо сказать, что у самих этих пленных не было четкого сознания, кто они. И тут возникает тонкость. Да, они говорили по-итальянски, они были ирредентой, но многие из них не были ирредентистами: они считали себя верноподданными Австро-Венгерской империи, жили хорошо при австрийцах и отнюдь не были убеждены, что им надо переходить на сторону Италии. Многих останавливала и возможная казнь: если бы их захватили в плен, с ними бы поступили как с Чезаре Баттисти, и об этом знали. У многих оставались семьи на территории Австро-Венгрии и их родные могли оказаться под угрозой какой-то кары.

Интересно, что многие военнопленные по ходу дела меняли свою национальность. Когда случались успехи русского оружия, они считали себя итальянцами, когда же австрийцы переходили в контратаки, они заявляли, что ошиблись и что они австрийцы. Вот курьезный случай. Один врач по фамилии Календа был заключен в районе Самарканда (далеко посылали этих пленных), сначала объявил себя итальянцем, пользуясь хорошим расположением российских властей (они к италоязычным относились лучше, считая их тоже некими жертвами Вены), а когда пришло известие, что его имя находится в списке австрийских врачей, подлежащих обмену на пленных русских врачей, заключенных в Австрии, и он мог бы воспользоваться этой возможностью, то он исправил свое первоначальное заявление и заявил, что он – австриец.

Еще один случай двух офицеров родом из Триеста. Это тоже зона ирреденты: там итальянцы были перемешаны не только с этническими австрийцами, но и со славянами, словенцами. Попав в плен, будучи ранеными, эти офицеры сочли за лучшее объявить себя славянами, полагая, что для коренных австрийцев назначением станет Сибирь. Когда же Италия вступила в войну, и они получили возможность сменить мундир, то написали заявление генеральному консулу Италии в Москве с просьбой исправить свою простительную ошибку и не считать их более славянами.

Один житель Триеста, когда был пленен русскими, был записан согласно его утверждению как "польский израилит", потом он объявил, что это тоже ошибка, что он – итальянец. Таких примеров было немало.

Лагерь ирредентистов в Кирсанове.

Тем не менее, в момент военного успеха России большинство пленной ирреденты решило стать итальянцами. Для них собрали особый лагерь в Тамбовской губернии, в Кирсанове, стали там их готовить к переброске, стали из них ковать настоящих итальянцев. В этом лагере выпускали газету, они в лагере писали патриотические гимны, к ним проявило участие местное население, была даже одна благородная дама, Александра Николаевна Нарышкина, которая свои средства выделяла, шила для них итальянские знамена, опекала всячески именно этих, сменивших мундир бывших австрийских подданных. В Вене были весьма обеспокоены этим лагерем, там даже возникло новое понятие, совершенно неизвестное русскоязычной среде – кирсановцы (не смешивать с современными жителями Кирсанова). Это те опасные люди, предатели, которые изменили австрийской родине, которых нужно при случае репрессировать. Кирсановцы стали врагами Австро-Венгерской империи, и в 1916 году из них был организован первый эшелон, который отправили в воюющую Европу.

Однако как их отправлять? Европа охвачена войной, поэтому их привезли в Архангельск. Четыре тысячи человек, не маленькая группа, их погрузили на английский, антантовский флот и, кружным путем, через Францию, где их приняли с восторгом, переправили затем в Северную Италию. Затем, что случилось в России? Произошла революция, распад фронта, гражданская война и огромная масса пленных осталась в нашей стране. Непонятно было, что с ними делать. Мировая война еще шла, как их заполучить в Италию?

В Риме возник план переправить их через Сибирь, по Транссибирской магистрали, через Америку, которая тоже вступила в войну в союзе с Италией в тот момент. Но пока они передвигались по Транссибирской магистрали, вспыхнула гражданская война, и Италия, которая встала на сторону белых, подключила их к белому движению. Это малоизвестный эпизод, когда бывшие австрийцы, теперь итальянцы, объединились с белочехами, как их называла красная пропаганда, и воевали против красных. В принципе, их можно бы назвать "белоитальянцами".

Но как вспоминали те, кто вернулся, им было почти все равно, кем быть – красными, белыми, монархистами, республиканцами… Их главным желанием было вернуться домой, об этом они очень часто говорили, писали. Конечно, были и убежденные люди, фанатики, которые перешли к "красным", были и убежденные "белые", но это исключения. Самый известный пример – уроженец нынешней Хорватии, Роберто Бартини: в плену он стал "красным", вернулся в Италию, а затем эмигрировал в СССР, где стал известным авиаконструктором.

В 1919 году участие итальянцев в гражданской войне в Сибири закончилось. Перед их отправкой в Италию появился любопытный документ, за обнаружение которого благодарю своих московских коллег Наталью Терехову и Анатолия Чернобаева. Это прощание в Сибири с "белоитальянцами", которые отправлялись домой.

Иван Толстой: Из редакционной статьи газеты "Свободная Сибирь" от 7 августа 1919 года, подводящая итоги действиям Итальянского экспедиционного корпуса, в который были включены ирредентисты.

"Сегодня Красноярск покидают итальянские войска.

Они были у нас в тяжелое время. Они видели нашу Родину в дни ее мучительной болезни, разложившей нравственный облик русского общества. Они наблюдали страну в период величайших потрясений, разрушивших основы государства. Шла революция, сметая все на своем пути – плохое и хорошее. И трудно было разобраться в том хаосе, который представляла из себя жизнь России.

Грустные впечатления должны вынести о русских наши верные союзники.

Но печальная картина Гражданской войны и связанная с ней дезорганизация во всем строе русской жизни не остановила итальянцев от деятельной помощи тем русским, которые поставили своей целью восстановить былую мощь государства.

Помощь итальянцев выразилась не в одной только моральной поддержке, которая особенно нам была необходима. Наши союзники с оружием в руках вступились за порядок в губернии: боевые действия их отрядов на внутреннем фронте имели громадное значение в деле обеспечения нашего тыла, как было отмечено в приказах высшей военной власти.

Храбрость итальянских офицеров и солдат, проявленная ими при ликвидации большевистских шаек, до сих пор вызывает восхищение русских.

Дисциплина, введенная в итальянских войсках, отношение офицеров и солдат долго будет служить примером для военных. Россия никогда не забудет братскую кровь, пролитую итальянцами в глухой тайге Канского уезда. Эта кровь навеки соединила две великие нации.

Теперь итальянцы уезжают с чувством исполненного долга. Но и уезжая, они не забывают то тяжелое положение, в котором остается Россия; всем, чем могут, они стараются помочь нам: они передают нашей армии всю свою горную артиллерию.

Скажем же нашим верным союзникам от чистого сердца – "доброго пути".

Попросим итальянских офицеров и солдат, с которыми мы так подружились за время их пребывания в Красноярске, передать горячий привет солнечной Италии от холодной Сибири. Пусть расскажут они там, в Европе, то, что видали у нас. И пусть опыт нашей несчастной Родины, раздираемой на части Гражданской войной, послужит предостережением для наших верных союзников, пусть они не переживут то, что пережили мы".

Михаил Талалай: Первая мировая война закончилась, Австро-Венгрия потерпела поражение и Италия получила от нее вожделенные ирредентные земли – Тренто, Южный Тироль, Триест. Тогда же среди австрийцев сложился миф об ударе в спину, о том, что, якобы, их могучую славную империю разрушили неверные народы, в том числе итальянцы, чехи, словаки, словенцы и прочие. На все эти национальные меньшинства было наложено клеймо трусости и склонности к предательству. В случае итальянцев это питалось также закоренелыми предрассудками северян о ненадежности и лени южных народов.

Солдаты из Тренто в русском плену (архив в Роверето).

На проблематичных ирредентных землях возникали разного рода курьезы, связанные с предрассудками, с тем или иным этническим пафосом. Например, в Больцано, в столице Южного Тироля с перемешенным итальянским и немецкоязычным населением, местные жители в конце XIX века установили памятник немецкому средневековому барду, который жил там, писал свои зонги. Памятник этот глядел в сторону Германии, на север. Этого барда зовут Вальтер фон дер Фогельвейде. Все называют его просто "Вальтер". В Больцано этот памятник сохранился, хотя, когда Больцано стал итальянским, его хотели снять. Как ответили итальянцы, которые живут в тех же краях? В городе Тренто, который тогда был австрийской землей, но где погуще итальянское население, итальянцы установили памятник Данте, который свою руку направлял, естественно, в сторону Рима. А когда началась война между Италией и Австрией, мне запомнился следующий курьезный момент: эрцгерцог австрийский Евгений, командовавший Юго-Западным фронтом, выпустил особый приказ, который касался часов, установленных на общественных зданиях в Трентино. Убедившись, что во многих случаях часы, установленные на колокольнях или на ратушах, воспроизводят цифры от одного до двадцати четырех (что обычно используется в Италии), он приказал убрать цифры от тринадцати до двадцати четырех – в приказе их наличие было определено как "признак ирредентизма, нарушающего государственное устройство".

В 1919 году Италия, как и Франция, решила вывести свои контингенты из уже советской России. Застрявших в Сибири и на Дальнем Востоке итальянцев собирали теперь в Китае, эти пленные оказались там в сборном лагере, откуда их партиями отправляли на родину. Многие из них совершили кругосветное путешествие: будучи австрийцами, отправляясь на фронт в 1914 году, они не знали, что вернутся домой спустя пять-шесть лет уже итальянцами. Но домой тогда вернулись не все, и я попросил автора книги Андреа Ди Микеле копнуть немного поглубже тему, которая меня очень интересовала и, надеюсь, русских читателей тоже – это тема итальянских ирредентистов, которые остались в России и возвращались потом уже такими совсем одиночными тропами.

Мой коллега произвел дополнительную работу и раскрыл интересные эпизоды.

Иван Толстой: Вот несколько историй репатриантах-ирредентистов, обнаруженных Андреа Ди Микеле в архивах итальянского МИДа, в переводе Михаила Талалая.

"Родольфо Пеццатти, имевший в австрийских землях, ставших итальянскими, жену и теперь живший в селе Вольное, под Армавиром, с сожительницей и сыном, писал в консульство, что "устал и измучен трудом в этих краях", что не хочет оставаться в России "даже мертвым, а не просто живым", что ему не терпится вернуться в Италию, т.к. у него нет работы, и он готов сделать это "без своей русской жены, чтобы избежать публичного скандала". В действительности его намерения оказались совершенно иными: он все–таки предполагал вернуться домой, но вместе со своей новой русской спутницей и сыном. Комиссар префектуры муниципалитета городка, где он хотел поселиться, однако заявил, что его намерения вызывают у него "отвращение и удивление", раз у него всё еще есть жена в Италии, и наказал ему или вернуться одному, или оставаться в России. В итоге Пеццатти заявил, что отнюдь не женат на женщине, с которой живет в России, и что ребенок не его. Ночью он ушел из дома, бросив свою спутницу и ребенка, по его словам, "как это делают русские". Он отправился сначала в Тбилиси, а затем в Батуми, откуда в конце марта 1926 года отплыл в Венецию".

Другая история.

"В феврале 1930 году один из бывших пленных ирредентистов прибыл в итальянское посольство в Москве, заявив, что бежал из Рязани после участия в жестоко подавленном крестьянском восстании.

Два года спустя другой итальянец, тоже бывший подданный Австро-Венгрии, поселившийся в Сибири на границе с Монголией, вместе со своей просьбой о репатриации привез в итальянское посольство образец единственной пищи в тех краях – кусок хлеба из бересты, отрубей и лишайника.

В 1935 году вернулся в Италию некий Джузеппе Фондзар, в сопровождении жены и пятерых детей. Он дезертировал из австро-венгерской армии в 1915 году, когда находился в Карпатах. Русские власти отправили его в Симбирск. С 1920 года он поселился в Москве, где в следующем году женился на одной москвичке. Спустя 14 лет условия их жизни, должно быть, оказались далеко не лучшими, если они решились на драматический шаг – бросить всё и уехать с пятью детьми в страну, которая, вероятно, даже и для репатрианта представлялась уже почти чужой. Не исключено, что он предвидел нараставшие в СССР репрессии".

Михаил Талалай: Последнее по хронологии письмо, которое цитирует Андреа Ди Микеле в книге, вышедшей месяц назад в издательстве "Алетейя", относится к 1938 году, через двадцать лет после окончания Первой мировой войны. Это письмо жительницы Тренто в итальянское посольство в Москве, где она умоляет сделать все возможное, чтобы найти своего сына Джачинто. Она знала, что тот был в кирсановском лагере среди ирредентистов, что его хотели отправить в Италию, но он так и не вернулся. Она была уверена, что он живет где-то в Советском Союзе. Следов его так и не удалось найти… Пройдёт еще три года, начинается новая война и в советский плен попадет еще примерно 80 тысяч итальянцев. Это история, уже совсем не связанная с ирредентой, но тоже драматическая – история военнопленных, которых также пытались использовать. Речь теперь шла не о национальности, а об идеологии – итальянских военнопленных перековывали из монархистов и фашистов в коммунистов, с целью вовлечь их после войны в просоветскую деятельность.