Никто не хотел умирать

Судьба советских военнопленных времен Второй мировой войны удивительным образом перекликается с нынешним отношением Кремля с военнослужащим, которых отправили воевать в Украину. Как говорят историки, из пяти с лишним миллионов советских военнопленных Второй мировой войны, как минимум два – так называемые “перебежчики”. Были ли на самом деле “предателями Родины” солдаты, которых взяли в плен и насильственно принуждали к службе в Вермахте? Что происходило с ними в ГУЛАГе и в послесталинском Советском Союзе? Интервью с голландским режиссером документального кино Аленой ван дер Хорст о её картине “Поверни свое тело к солнцу” (показ на фестивале независимого документального кино Артдокфест в Риге). Героиня фильма хочет понять, кем был на самом деле её отец. Документальные свидетельства семьи и киноархивы Третьего Рейха. Материалы фильма предоставлены режиссером.
Слушайте подкаст "Вавилон Москва" и подписывайтесь на другие подкасты Радио Свобода.

Пленные войны: Сталин и Путин

– 5 марта многие люди написали на страницах в социальных сетях: "мы думали, что Сталин умер, а он живее всех живых оказался". Имеется в виду повторение российской политической истории ХХ века в ХХI-м. В вашем фильме видно, что он "живее всех живых".

– Показ был именно 5 марта. У нас постоянно какие-то важные даты совпадают с показами, так что это такое противодействие.
Я делала этот фильм до начала войны(России против Украины – РС). Мне казалось, что Вторая мировая война, это так давно... Речь в моем фильме идет о том, что мало кто знает: как советские военнопленные, многонациональные, украинцы, белорусы, все другие, как они пострадали во время войны из-за Гитлера, конечно, и из-за Сталина, потому что у Сталина тогда был приказ знаменитый: "У нас нет военнопленных, у нас только предатели". И потом своих "блудных овец", которые смогли выжить из военнопленных, он хотел вернуть к себе на родину, и все попали в ГУЛАГ. Были сосланы или расстреляны. Казалось, это очень давно, и надо было повторить этот рассказ, который мало известен и на Западе, и даже среди русскоговорящих людей. А потом началась война (России против Украины – РС). И у Путина оказалось то же самое. Он так же этих, теперь уже русских, башкирских солдат, бурят, шлет без оружия на войну, как это происходило тогда. То есть такое эхо.

Какой-то день показа этого фильма на голландском телевидении совпал с днем мобилизации, потом повтор показа совпал с днем, когда Путин сказал, что "всем, кто отказывается воевать, 15 лет лишения свободы". Такое ощущение, что в Кремле есть такой образец, как себя вести в войне, и копируется то, что Сталин делал с людьми. И вот это бесчеловечие, когда человек никто, насекомое, глина в руках этих людоедов, – это опять оказалось больше того, что мы ожидали, что такое возможно. У меня, как и у всех, до сих пор непроходящий шок.

– Давайте о вашем герое поговорим. Он непростой человек, он образован. Его романтическая переписка, которую он ведет с будущей женой, полна цитат. Он прекрасно рисует. И судя по воспоминаниям дочери, он необыкновенно добрый, заботливый отец семьи. Вы заговорили об этой "глине в руках политиков". Как вы эту биографию нашли?

– Благодаря героине, Сане Валиулиной, которая является довольно известным писателем в Голландии. Она родом из Эстонии, ее родители татары. Она уже во взрослом возрасте уехала в Голландию (влюбилась, как бывает), и стала писать потрясающие книги на голландском языке. Это мало кому удается. Её стиль сравнивают со стилем лучших писателей Голландии. Она написала давно роман, он немножко базируется на жизни родителей. Мы знакомы, потому что я люблю ее книги, она любит мои фильмы. Когда я делала свою прошлую картину "Любовь это картошка", я её позвала к себе в монтажку. Это фильм про моих предков.

Сана просматривает архивные кадры

Она сказала: "Я тоже хочу искать следы папы. Когда он был жив, он ничего не говорил. Я хочу в его дневники, мемуары, письма погрузиться, найти, что осталось, что действительно с ним происходило". Он молчал про эти 14 лет, когда он исчез из жизни: сначала воевал, а потом был в лагерях.

– Речь идет о том, что он выпал на годы, с момента, когда он попадает в плен. Точнее, с момента, когда он ушел на фронт.

– Да, когда его десантом сбрасывают над Смоленской областью – и все, след пропал. Это потрясающая история. Он обычный человек, у него не было образования, он из бедной семьи. Вы говорите, что он начитанный: это все-таки его товарищи в первом ГУЛАГе, где он был, были начитанными людьми, интеллектуалами. Там, в принципе, не запрещалось читать книги. Это отличие от концлагерей фашистов, где было уничтожение. А тут это было “перевоспитанием”.

Это был "хороший" лагерь, как говорит Сана, если можно так сказать. И мы с Саной погрузились в эту историю. Конечно, она знала отрывки. Но например, то, что он служил в Вермахте, она узнала только тогда, когда читала дневники отца. И там наткнулась на цифру 627. Это название батальона, татарский батальон, в котором он служил. Слава Богу, потом она находит, что этот батальон был какой-то безалаберный, никто не хотел воевать. Они там принужденно сидели. Просто никто не хотел умирать. И судить людей, как бы ты поступил на войне… мы не можем судить. Чувство выживания, самосохранения. Мы можем об этом судить, только если мы сами попадем в такое положение.

Военнопленные, 1942 год

– Думаю, что она боялась понять, что отец воевал за фашистов, что он мог кого-то убить. Представляю, как было драматично для нее пытаться открыть правду.

– Да. И самое ужасное (ну, может быть, хорошее, не знаю), что уже никогда не откроешь, не узнаешь... Я ее открытым текстом спрашивала: "А если твой отец убивал, что тогда?". Она говорит: "Алена, я даже не хочу об этом думать. Потому что это неэтично, некорректно. Если мы найдем подтверждение этому, то тогда мы можем это делать". Но сам факт, что тебе надо настолько себя переломить, чтобы выжить, – вот это драматично, это самое ужасное.

– Сана не пожалела, что занялась этой историей? Наверняка ей было больно в какие-то моменты.

– Она сейчас пишет книгу про судьбу отца и военнопленных вообще. Ей было постоянно больно, но это был процесс проживания. Когда мы поехали в это место, где был ГУЛАГ, от которого ничего не осталось практически, – это для нее был настоящий катарсис. Я почувствовала в ее голосе, во всем: что-то у нее внутри выдохнуло. Она, как говорит, каким-то образом встретилась с отцом, прочувствовала его. Это ей было нужно.

Это Пермская область. Туда можно доехать только зимой, летом там болото. Мы на снегоходах туда еле добрались. Там только дома, где надзиратели жили, а сам лагерь был уничтожен. Что интересно, он был уничтожен самими жителями. Не из-за того, что они не хотели, но им было настолько больно, что творилось в их краю, что они его снесли, потому что считали, что этого не должно быть. Не то, что они уничтожили как-то... плохо. И там лес, поля.

– Есть сцена, где вы едете в поезде, она сидит с сестрой, они разбирают бумаги. Там много писем, открыток, дневник отца, фотографии. Это очень хороший семейный архив.

– Это у них дома сохранилось, и то, что она после смерти отца получила. Но много исчезло, всё-таки были тяжелые времена. Переписка с маминой стороны полностью исчезла. Когда он был в Англии в лагере военнопленных, он много чего записывал из того, что видел и переживал во время войны.

Взял с собой, но это советские власти отняли и, наверное, уничтожили, этого больше нет. Так что, слава Богу, что-то осталось. И конечно, чудо, это уже что-то свыше, что она случайно в музее в Нормандии нашла статью американского журнала Young, в котором было интервью с отцом 44-го года. В маленьком местном музейчике была выставка, всего три месяца, временная выставка про русских в Нормандии.

– Что это было за интервью?

– Когда он служил у немцев, их перебросили в Бретань и в Нормандию. Потом пришел "D-Day" (всегда забываю, как это по-русски), когда американцы и союзники высадились в Нормандии. Когда была высадка десантов, они с другом убежали от немцев и попали к американцам. Там американские журналисты его нашли и спросили, как он туда попал, какими судьбами. Там и фотографии. Он это рассказал, то, что потом больше не рассказывал.

Русские военнопленные пытаются поймать хлеб

– Как он попадает в Россию потом?

– Всех военнопленных перебросили в Англию, которые были во Франции, там они ждали репатриации. На Ялтинской конференции Сталин поставил условие, что он хочет, чтобы все военнопленные вернулись на родину. Черчилль и Рузвельт знали, какая судьба ждет этих военнопленных, но все-таки подписали секретную часть договора, которая только в 70-е годы стала известна.

И так он попадает в Советский Союз. Хотя многие пытались убежать, и он, наверное, тоже. Было много самоубийств, потому что все знали, что их ждет на так называемой родине. И так он попадает в ГУЛАГ.

– Довольно удивительна история знакомства с будущей женой.

– Это Голливуд просто, вся эта история, как он убежал, как потом с ней познакомился. Надо иметь в виду, что это татары, у них семьи большие. Мама Саны, будущая его жена, молодая девушка, после войны пришла в гости к тете, там лежало письмо. Спросила: "От кого это?" – "Это такой-то наш родственник, он там...", – в ГУЛАГе. Слово "лагерь" они не произносят, говорят "там". "Он нам пишет, а у нас нет времени ему ответить". И мама влюбилась в его почерк. Она это письмо тайком забрала и стала ему писать.

И вот они 8 лет писали, пока его не амнистировали после смерти Сталина. Потом они наконец-то встретились. Они даже не встречались за эти 8 лет. Эта любовь происходила через письма, которые, ну, тоже не всегда, это от лагеря зависело, но приходили. Безусловно, там была цензура. Мы думаем, что у него были связи, он передавал письма через каких-то курьеров, которые в самом почтамте могли послать.

– Кем он работал после освобождения?

– Он много менял работ, что-то с бухгалтерией связанное. Как Сана говорит, если бы он жил в свободной стране, он, наверное, был бы дизайнером интерьеров. Или, может быть, писал, или что-то такое делал.

Сандар и маленькая Сана

– Как они в Эстонии оказались?

– Было правило "101-го километра", что нельзя было ему возвращаться в Москву, откуда он был родом. А его будущая жена, мама Саны, ее война забросила в Эстонию, в Таллин, там приютили ее, маленькую девочку, сироту, местные татары, и она там осталась жить.

Таллин все-таки подальше от империи. В Эстонии многие пострадали от сталинизма, там люди это понимали. У него были друзья, которые были диссидентами, или как-то пострадали.

– Если говорить о том, что архив не только семейный, а исторический, там ваша огромная работа по подъему кадров военного времени, по передвижениям военнопленных. Вы фактически заставляете зрителя чувствовать за них, когда показываете, что люди идут по рельсам и шпалам голыми ногами. Они идут по железнодорожному мосту, провал, который нужно обходить, мы видим их ноги крупно. Откуда эта пленка? С какими архивами вы работали?

– Именно эта пленка из "Die Deutsche Wochenschau", это еженедельная немецкая хроника, которая показывалась в кинотеатрах. Во время войны немцы много снимали. Я стала искать, думаю: интересно, есть ли вообще материал. Оказалось, что материала масса. Нацистам было нужно показать, что эти военнопленные "недочеловеки", они снимали и крупными, и всякими планами, как их, как стадо везут. И они выбирали не самых красивых, они выбирали, чтобы показать, какие все убогие.

Я это всё замедляла, для меня очень важно было проникнуть в этот архив и проникнуть в каждое лицо. Это называется "appropriation" по-английски. То есть смысл, который нацисты вкладывали, когда они делали пленки, я его переделываю. Они хотели обесчеловечить, а я, наоборот, через фильм пытаюсь передать сострадание к этим людям. Там много татар и людей других национальностей.

Германский цветной архив. Горящая русская деревня

Там еще потрясающий, редкий архив цветной, потому что в 41-м году у немцев появился новый завод компании AGFA, они изобрели цветную кинопленку, 16 миллиметров. Офицеры получили в качестве подарка и пленки, и камеры. И когда они поехали на своих лошадях Советский Союз оккупировать, снимали. А снимали они, ну, как мы снимаем, то есть любители. Снимали лошадей, поля, аистов, и вдруг идут военнопленные, и они это снимали. Это потрясающе. Эти цвета меняют отношение к войне. Мы привыкли к ч/б хронике, а тут совершенно другие краски, совсем другая война. Я не могла поверить, что такое есть.

Материал какой-то непосредственный, не из пропагандистских целей сделан, он по-другому повествует об этой войне. Принцип, по которому я строила фильм, – то, что Сана мне сказала: "Когда я вижу хронику военнопленных, я всегда ищу своего отца". И я тоже стала искать его. И зритель тоже начинает искать. Но для этого нужна была какая-то целостность. Пока я делала этот фильм, был разработан алгоритм, который может из ч\б делать цвет. И это дает фантасмагорическую картину, как будто, когда снится кошмар.

– Когда я смотрела ваш фильм, думала, сколько же можно еще обращаться к теме ГУЛАГа, сколько мы можем рефлексировать. Моя вторая мысль: что все повторяется, что “Сталин жив”. Мой ответ себе был: пока живы те, для кого история ГУЛАГа является историей их семей.

– Я живу в Голландии, у нас 5 мая вспоминают Холокост. И это надо постоянно повторять.

Даже в Голландии часть школьников не верят, что такое произошло. А в России (не мне вам объяснять) это непроработанная, непроговоренная история. И это настолько многих касалось. На этой "гулаговской" жестокости очень много жестокости, которая сейчас проявилась в войне в Украине. Её корни оттуда, может быть, еще глубже и дальше, но там уж точно.

Алена ван Дер Хорст

Подкаст "Вавилон Москва" можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в Тelegram.