Новый ГУЛАГ?

• Глава ФСИН Александр Калашников выступил с инициативой создавать исправительные центры для осужденных на крупных стройках.

• Осужденные в колониях работают и сейчас, причем почти без зарплаты: ее прикарманивает руководство исправительных учреждений.

• Новая инициатива вписывается в репрессивный контекст современного российского государства, в ресурсную логику использования людей как второй нефти.

Сергей Медведев: Зеки на стройках путинизма, заключенные вместо мигрантов – эта инициатива главы ФСИН Александра Калашникова вызвала широкий общественный резонанс и нашла поддержу у Минюста, Следственного комитета и Совета по правам человека при президенте. Смогут ли заключенные заменить выбывшую из-за пандемии рабочую силу? Насколько эффективен их труд? Не превратится ли эта трансформация системы исполнения наказаний в новый ГУЛАГ?

^{Видеоверсия программы}

Корреспондент: Глава ФСИН Александр Калашников выступил с инициативой создавать исправительные центры для осужденных на крупных стройках. По мнению российских чиновников, это сможет решить проблему дефицита кадров, возникшего из-за оттока мигрантов во время пандемии. После вступления в силу поправок в УПК теперь можно создавать исправительные центры и колонии-поселения на территории различных предприятий. Режим в таких учреждениях будет мягче, чем в колониях, но все равно за заключенными будет круглосуточный надзор, а покидать колонию без разрешения администрации нельзя. Согласно опросу ВЦИОМ, 71% россиян поддержал идею об использовании труда заключенных на крупных стройках.

Власти утверждают, что это не ГУЛАГ, а для заключенных "будут абсолютно новые, достойные условия". Они будут получать заработную плату, но из нее удержат сумму за коммунальные услуги и налог от 5-и до 20%. Многие эксперты уже говорят о том, что подобная инициатива противоречит Конституции и не выгодна ни заключенным, ни предприятиям.

Сергей Медведев: У нас в гостях Ольга Подоплелова, руководитель юридического департамента фонда "Русь сидящая". Эта организация признана иностранным агентом: по моему мнению, это своего рода знак качества и хорошая рекомендация.

Ольга, но ведь труд заключенных уже вовсю используется, практически при каждой колонии есть какие-то цеха.

Ольга Подоплелова

Ольга Подоплелова: Да, в рамках ФСИН функционирует достаточно много производств, порядка 50% процентов – это швейное производство. Проблем с трудоустройством осужденных, с уровнем их зарплаты очень много.

Сергей Медведев: В 2020 году было внесено изменение в УПК, и теперь отдельные участки исправительных учреждений можно делать на территории предприятий.

Ольга Подоплелова: Речь идет о принудительных работах, новом виде наказаний: заключенные работают на каких-то свободных предприятиях, но приходят на ночь в исправительный центр. Есть некие отдельно функционирующие центры, но большая их часть функционирует при колониях.

Сергей Медведев: А насколько часто в самой колонии работают осужденные?

Ольга Подоплелова: В той же концепции есть такая цифра – 40% трудоустроенных осужденных от числа тех, кто может работать. За несколько лет ФСИН планирует довести этот показатель аж до 85%.

Сергей Медведев: К нам присоединяется Ольга Романова, глава фонда "Русь сидящая".

Ольга Романова: Довольно странно говорить в XXI веке об эффективном использовании рабской силы. Труд заключенных неэффективен: он малоквалифицированный, у них нет заинтересованности. И это очень дорогое удовольствие, прежде всего, для налогоплательщиков, ведь их надо туда привезти, охранять, обустроить их быт. У любой пенитенциарной деятельности должно быть две задачи – это обеспечение безопасности общества, чтобы среди нас не жили кровавые маньяки и убийцы, и создание условий для социальной адаптации оступившихся людей, чтобы они больше не совершали преступлений. Лесоповал не способствует выполнению этой задачи. Ей способствует получение образования и навыков нормального социального общения с людьми.

Сергей Медведев: А в чем тогда бюрократическая, ФСИНовская логика этого предложения?

Ольга Романова: Логика всегда одна – дайте бюджет. Хотя это и так шестой по величине бюджет в России: даже ФСБ, прокуратуры и судов меньше денег.

Ольга Подоплелова: На эту всю ситуацию нужно смотреть не с точки зрения рентабельности, а с точки зрения того, может ли ФСИН обеспечить нормальные условия и соблюдение прав заключенных на такого рода объектах. Думаю, это совершенно невозможная задача, в первую очередь, из-за того, что все эти масштабные стройки, чистки Арктики и прочее предполагается в труднодоступных районах, и никакой родственник туда не поедет ни на какие свидания. И никакие члены ОНК туда не поедут за свои деньги. Это будет полностью закрытая зона, без какого-либо общественного контроля, что всегда способствует процветанию тем вещей, с которыми мы сегодня боремся.

Сергей Медведев: А как все это работает в других европейских странах, и кому это выгодно там?

Ольга Романова: Выгода – это когда человек, который совершал преступления, перестает их совершать, потому что у него началась другая жизнь. Общественное благо – это снижение уровня преступности: этого человека уже не ловит полиция, им не занимаются следователи, тюремщики и судьи. Преступники очень дорого обходятся государству и налогоплательщикам.

Ольга Романова

А это было бы возможно, если бы с ними работали учителя, психологи, врачи и общественность, как это происходит, прежде всего, в северной Европе, в странах с идеальной на сегодняшний день пенитенциарной системой. Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия, Голландия – лучшие на сегодняшний день пенитенциарные системы, где нет плана по валу, а есть задача сделать так, чтобы тюрьмы были пустые. И они пустые!

Сергей Медведев: Но то, что там работают заключенные, имеет какую-то экономическую рациональность?

Ольга Романова: Нет, конечно.

Сергей Медведев: Рассуждает эксперт Фонда в защиту прав заключенных Олег Дубровкин.

Олег Дубровкин: Мы говорим, что возвращаемся в систему ГУЛАГа? Мы не можем туда вернуться по той простой причине, что мы ее не разрушали, она как была, так и есть. Систему ФСИН просто надо искоренить. Она себя не оправдала. Среднестатистически у нас 500 тысяч осужденных. При этом 300 тысяч обслуживают систему ФСИН! Будет 20 колоний – это 20 новых начальников отряда, 20 новых замполитов, 20 новых зам по БиОР, 20 новых начальников оперативного отдела, 20 новых начальников отдела безопасности, 20 новых бухгалтеров, 20 новых начальников отдела специального учета, вышки, охрана, начальник отряда… Вы понимаете, сколько еще дармоедов мы будем брать себе на шею?! И вместо того, чтобы каждое утро приходить на работу и говорить осужденному: "Спасибо тебе за то, что ты кормишь и содержишь мою семью, ведь я, кроме как дубинку носить, ни на что не способен", – он еще этой дубинкой тебя избивает и считает, что он выше тебя!

Сергей Медведев: А сейчас труд в колонии никак не приближает заключенных к освобождению и не дает им никаких финансовых благ?

Ольга Романова: Заключенные практически ничего не получают. Один из самых страшных секретов – это зарплатные квиточки. Если человек, в конце концов, проносит их, мы видим зарплаты в 200-300 рублей в месяц, хотя на бумаге все по-другому. А вот в плане доходов людей, непосредственно связанных с руководством колонии, это как раз очень выгодно.

Вспомним прошлогодний случай с восстанием заключенных в Ангарске. Напомню, с чего это все началось: это типичная ситуация. У начальника зоны было четыре лесопилки, и тут назначили нового главу Управления ФСИН. Одна лесопилка приносит своему хозяину порядка миллиона рублей в месяц. Заключенных нужно было заткнуть, а лесопилки должны были сгореть, и лучше в бунте, якобы уничтоженные руками заключенных. Когда надо что-то скрыть, бунт – прекрасная вещь.

Сергей Медведев: А не будет ли такого, что государство просто будет заинтересовано в увеличении количества заключенных для этих новых экономических задач?

Ольга Подоплелова: Безусловно, речь идет о том, чтобы подтянуть в систему ФСИН больше бесплатной рабочей силы. Но нужно очень четко разделять лишение свободы как наказание и принудительные работы: это два совершенно разных вида наказаний.

Сергей Медведев: А вот если сейчас у человека, ожидающего приговора, есть выбор – поехать в колонию или в исправительный центр, это решает сам человек?

Ольга Подоплелова: Нет, это на усмотрение суда. Некоторые осужденные, которые перешли из колоний в исправительные центры, отмечают проблемы. Например, у человека ночной график работы, а режим работы центра предполагает, что он каждый день должен просыпаться в шесть часов. Реальный случай из нашей практики – человек приходит с ночной смены, а ему говорят: ты не имеешь права спать, потому что сейчас у нас по распорядку дня уже подъем, зарядка, завтрак и так далее. Кроме того, человек может выйти к врачу только с распоряжения начальника исправительного центра: начальник не всегда это разрешает, заявления теряются. Конечно, и в колониях с этим большие проблемы. Но получается, что у осужденных, которые отбывают наказание в виде лишения свободы, в какой-то мере больше определенности и больше прав.

Сергей Медведев: А какой сектор экономики преобладает в исправительных центрах?

Ольга Подоплелова: По тем видам работы, с которыми к нам приходили с жалобами, это например, работы на цементном производстве в Санкт-Петербурге и области.

Сергей Медведев: Это же вредное производство!

Ольга Подоплелова: Да, и там очень большие вопросы к соблюдению охраны труда, оплате и прочим моментам.

Сергей Медведев: А человек не может отказаться, выбора нет?

Ольга Подоплелова: Нет, куда направит ФСИН, туда он и пойдет.

Сергей Медведев: Фактически это подневольный рабский труд. Человек не может отказаться, его труд присваивается, за это выплачиваются маленькие, а подчас и фиктивные деньги.

Ольга Подоплелова: Есть международная Конвенция МОТ о запрете принудительного труда. И вот труд заключенных специально выведен из сферы действия этой конвенции, то есть, по сути дела, с 30-х годов есть международный консенсус по поводу того, что труд заключенных – это прерогатива регулирования государства.

В 1955 году были приняты международные минимальные стандартные правила обращения с заключенными. Проблема в том, что эти правила – так называемый инструмент "мягкого" права, и государства могут их применять только в той мере, в какой это позволяют их социально-экономические условия. Россия очень часто этим пользуется. Например, когда заключенные говорят, что 75% их зарплаты забирает колония на материально-техническое и материально-бытовое обеспечение, Конституционный суд говорит: "Минимальное стандартное правило – это не международный договор. Мы находимся в условиях, где забирать 75% – это нормально".

Сергей Медведев: Насколько возможно возвращение "шарашек"? Ведь сейчас в местах заключения не только люди, способные валить лес, сажают все больше ученых.

Ольга Подоплелова: В концепции развития УИС есть интересная фраза: необходимо использовать ресурсную базу ФСИН для того, чтобы продвигать научные внедрения. Страшно подумать, что может за ней стоять!

Сергей Медведев: Сколько молодых людей, программистов, например, могут сидеть по 228-й статье (может быть, травы покурили). Зачем валить лес? Садись и пиши код. Сколько ученых высшего уровня сидят "за госизмену"! Я думаю, в той ресурсной логике, которая сейчас доминирует в России, очень возможно появление новых шарашек.

Ольга Подоплелова: Этого нельзя исключать.

Сергей Медведев: К нам присоединяется психолог Александр Асмолов. Вы написали страстную колонку на "Росбалте". Вы видите в этой инициативе "столыпинский вагон, который везет нас в новый ГУЛАГ"?

Александр Асмолов: Да, это очевидно. Но предложенная логика дает более серьезные трансформации ментальности. Я сравнил ее с законом 1861 года Александра II об отмене крепостного права. Человек получал возможность распоряжаться самим собой и делать свой свободный выбор и право менять место в своем сословии. Тем самым, данная свобода дала другое направление ментальности. То же, что нам предлагается сегодня, касается закрытия ментальности и логики жесткого ментального изоляционизма, которая будет сведена к проблеме выбора – какое зло лучше: абсолютное зло, когда ты работаешь полностью в системе заключения, или зло, когда ты продаешь свой труд как рабский?

Александр Асмолов

Но рабский труд и лагерная экономика всегда останутся признаками определенной тоталитарной системы, деперсанализирующей личность и лишающей ее возможности развития. Как говорил Галич, "грязь есть грязь,//В какой ты цвет ее ни крась". Опора систем на подневольный труд, на мотивацию, которая исходит из рабских установок, никогда не приводит к изменениям общества в сторону, когда у него появился бы воздух, и оно встало бы на другую дорогу.

Сергей Медведев: Но ведь это же миф, что ГУЛАГ был экономически эффективен, что сталинская индустриализация осуществилась, благодаря использованию подневольного труда, и он уже разоблачен.

Ольга Подоплелова: Нет доказательств того, что эта система эффективна и работает. Напротив, как раз те стройки, которые осуществлялись силами заключенных на севере, сегодня заброшены, не используются. Это была рабская работа впустую.

Сергей Медведев: Ольга, как, по-вашему, в целом должна быть реформирована система ФСИНа?

Ольга Подоплелова: ФСИН должна стать гражданским ведомством. Люди в погонах никогда не смогут организовать эту систему таким образом, чтобы в ее центре был человек с его правами, свободами и личными устремлениями. И то, что касается труда осужденных, нуждается в коренной реформе. Все, что сейчас зафиксировано в соответствующих документах, – это фактически легализация эксплуатации человека на зоне, и все это нужно менять.

Сергей Медведев: В любом случае эта инициатива вписывается в огромный репрессивный контекст того государства, которое сложилось у нас на глазах в последние год-два, в российскую ресурсную логику использования людей как второй нефти. Естественно, возникают ассоциации с ГУЛАГом, с использованием рабского подневольного труда, который, как доказала история СССР, является чудовищным и неэффективным, подрывает общественное благосостояние, отношения человека и государства, конкурентоспособность нации.