Одиссея доктора Гарина. Александр Генис – о новом романе Сорокина

Когда в прошлом году Сорокин совершал турне по Америке, где сейчас веером выходят его книги в отменных переводах Макса Лоутона, писателю постоянно задавали один суеверный вопрос: "Что будет дальше?" В этом виноват приобретенный со времен “Дня опричника” авторитет пророка, который сделал из Сорокина, по признанию самого автора, “политического писателя”. К несчастью, его новая книга ничего хорошего в будущем не сулит.

Роман "Наследие", который выпускает в этом месяце издательство Corpus, завершает сокрушительную по содержанию и разнообразную по форме трилогию. Она началась блестящей, энергичной и чрезвычайно емкой повестью “Метель” (2010), суммировавшей и пародирующей всю русскую классику. Удостоенная премии "НОС десятилетия", она служит прологом ко всей трилогии уже потому, что в ней впервые появляется ее главный герой – доктор Гарин. В “Метели” он еще фигура условная и стилизованная. Это совокупность доброхотов либеральной традиции. Верный своему врачебному долгу, Гарин везет вакцину, которая предохраняет от мора, превращающего людей в зомби. По пути Гарин отдается мимолетной страсти, братается с мужиком, бьет его по лицу, ищет искупления и находит его в адских муках, под воздействием психоделического зелья. О том, чем это все кончилось, мы узнали из второго романа с новым Гариным. Тут он стоит уже не на глиняных, как у всех лишних людей, а на титановых ногах взамен тех, что отморозил в “Метели”.

“Доктор Гарин” (2021), однако, построен иначе. Этот Гарин, в сущности, первый положительный герой в творчестве Сорокина. Могучий и доисторический, как мамонт, с которым его не раз сравнивают, он обладает многими достоинствами, которые раскрываются в многочисленных приключениях героя.

Одиссея доктора Гарина иногда и впрямь напоминает классическую, но такую, какую мог бы придумать, подсказывает автор, только “пьяный Гомер”. Нанизывая приключения на странствие героя, Сорокин щедро делится приемами всех авантюрных романов, по которым мы скучаем с детства. Тут и лагерь “сладкой анархии” с миниатюрной богиней “цвета темного шоколада”, и крепость в старорусском духе с казаками и дуэлями, и "берендеево царство“ вроде Обломовки, и приют лотофагов-наркодилеров с их буддийским зельем, и столько другого, что более расчетливому писателю хватило бы на сериал с регулярными продолжениями.

Третий роман – "Наследие" (2023) – завершает историю Гарина самым безнадежным и не щадящим читателя образом. Даже мне, пишущему о Сорокине 40 лет, стало жутко уже на первой странице. Завязка происходит в поезде, где паровоз вместо угля топят нарубленным человеческим мясом, причем парным.

Напуганные дальше могут не читать, и в этом тоже видится замысел автора, который дирижирует отношениями с читателями, отделяя нервных от стойких.

Описывая зверства, Сорокин прибегает к знакомой по прежним книгам – в первую очередь это "Сердца четырех" – манере. Если Тарантино гасит жестокость смехом, то Сорокин – деловитым стилем производственного романа. Превращение человека в “мясо” (критически важное для автора слово) описывается как нейтральный технический процесс. Сцены дикого даже по сорокинским меркам насилия служат пропуском в постапокалиптический мир, где все решающее уже произошло. И атомная война (“ядерка”), и распад страны, и захват ее Китаем, который на просторах бывшей Сибири торжественно отмечает свой новый национальный праздник – “День возвращения северных территорий”.

Характерно, что в “Наследии” еще решительнее, чем в “Докторе Гарине”, действие сдвинуто на Восток так далеко, что даже не упоминается Европа, которая, скажем, в “Теллурии” интересовала автора не меньше, чем Азия. Ее передел ведет к тому, что на сцену выходит могучий Китай, который опирается на свой КГБ и традицию Конфуция.

То, что называлось Россией, распалось в набор аббревиатур, в которых не без труда узнаются новые республики: Уральская, Алтайская, Байкальская и пр. Реликты общей народной культуры представлены у Сорокина блатной феней, обильным матом, похабными частушками и “мельхиоровым подстаканником с советской космической символикой”.

Обломки Левиафана-России живут по Гоббсу: все всем враги. Чем дальше мы погружаемся в роман, тем яснее становится главное свойство созданного Сорокиным мира-инвалида. Распавшиеся социальные связи, нарушенные границы, изуверская мораль, взорванные будни. Искалеченный край населяют столь же безобразные существа, мало напоминающие своих предков. “Сейчас много разных людей”, – говорится в романе. И все они по нему бродят – большие, маленькие, шерстяные, обыкновенные, знатные, уроды. В книге просто тесно от монстров. Они толпятся на страницах, как жильцы коммунальной квартиры сорокинского дома Ашеров.

Чтобы окунуть нас с головой в пучину, Сорокин заставляет к ней прислушаться. Как всегда у него, язык оказывается симптомом, персонажем и резонером. Он проговаривается о масштабах катастрофы, разрушившей “дом бытия” (Хайдеггер). В романе все говорят на наречиях мутантов. Как будто язык тоже попал под ядерный взрыв и выбрался из воронки полоумным и полупонятным. Например таким: “Бого уверо. Мамо веро. Науч”. Или еще хуже: “Ужасно, ноупле, ужасно… хрипонь моргараш, хрипонь домбораш”. И даже тогда, когда мы вроде бы узнаем русский, он оборачивается дурацким раешником, перемешанным с псевдонародными поговорками авторского изготовления.

В романе “Наследие” мы не сразу узнаем доктора Гарина в безногом нищем с травмированной головой и речью. Ковыляя на протезах, он сопровождает книгу на всех ее крутых поворотах. Только таким и может быть положительный герой у Сорокина. Он, как Платон Каратаев, мало на что способен, кроме мелких добрых дел – накормить сироту, перевязать раненого, подбодрить упавшего, напомнить о Боге, наконец.

Прошедший все круги сорокинского ада Гарин, с трудом догадываемся мы, привел в новую книгу зачатых в двух прежних частях трилогии детей. Это – полуодичавшие Оле и Але, никогда и не бывшие цивилизованными черныши-альбиносы с непроизносимыми подлинными именами. Спасенные для будущих дел, они – надежда расы кентавров, которые, возможно, заменят окончательно погубивших себя людей.

Зерно утопии Сорокин сажает на последних страницах в нетронутую нашей историей целину: “Вокруг расстилалась великолепная равнина – поля паханые и непаханые, ровные луга раскинулись до самого горизонта”.

Здесь автор воздвиг гигантский памятник своему герою. “Десятиметровый человек в докторском халате”, готовый “разжать свои волевые губы, чтобы сообщить раскинувшемуся вокруг миру что-то очень важное, но пока не хочет этого делать”.

Александр Генис – писатель и публицист, ведущий подкаста "Взгляд из Нью-Йорка"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции.