"Они сгорели"

Сергей Медведев: Страшный образ наступившего будущего увидели мы в России этим летом. В очередной раз горят миллионы квадратных километров леса от Карелии до Якутии. Что является причиной – небывалая жара этого лета или человеческий фактор, палы травы, сжигание порубочных остатков? Почему Россия опять оказывается неготовой к этому бедствию? Будет ли с каждым годом страна гореть все больше по мере глобального потепления?

Гость Радио Свобода – Григорий Куксин, руководитель противопожарного отдела российского отделения "Гринпис".

Корреспондент: Во время аномальной жары летом 2021 года в разных уголках мира вновь вспыхнули лесные пожары. От огня страдают Греция, Турция, США и Россия. В России сильнее всего горят леса в Якутии, зафиксировано уже свыше 180 очагов, а площадь превысила полтора миллиона гектаров. Дым достиг Красноярского края, Иркутской области и Бурятии, по данным NASA, и Северного полюса. Ущерб оценивается в один миллиард рублей.

Региональные власти говорят о нехватке ресурсов и людей для борьбы со стихией. Эксперты связывают рост числа пожаров с изменением климата, сухими грозами и государственным регулированием. Например, в России существует постановление, при котором в регионе можно не тушить пожары, если затраты превышают предполагаемый ущерб и не затрагивают населенные территории.

Пожары происходят каждый год, но интенсивность их растет, экосистемы начинают меняться, виды растений, которые уходят из экосистем, попросту не успевают восстановиться. Крупные пожары могут стать причиной изменения климаторегулирующей функции лесов, фактически превращая их в источник углекислого газа.

Сергей Медведев: Григорий, каков масштаб бедствия? Сейчас говорят, что дым из Якутии уже дошел до Урала, задымлены Екатеринбург и Красноярск. Он может дойти и до европейской части территории?

Григорий Куксин: Теоретически может, но, скорее всего, не дойдет. У нас все-таки преобладает снос воздушных масс на север, и большая часть дыма традиционно уходит в Арктику, оседая на льдах и меняя их отражательную способность. Но все-таки не каждый сезон этот дым доходит до крупных городов, а тем более идет в сторону европейской России. Но площади пожаров огромные, беспрецедентные. Похоже, что этот год станет либо вторым, либо даже первым рекордным за всю историю наблюдений.

Таких пожаров в Якутии еще никогда не было. Один из сотен этих пожаров по площади превысил полтора миллиона гектаров – это самый крупный пожар в XXI веке, самый крупный пожар, известный на территории нашей страны, один из двух или трех самых крупных пожаров за всю историю человечества, и он продолжает расти. Общая площадь, пройденная пожарами в этом году в нашей стране, по данным космического мониторинга, уже превысила 16 миллионов гектаров. Есть вероятность, что этот год станет самым плохим за всю историю наблюдений.

Сергей Медведев: Задымление сейчас в Красноярске, Иркутске, Якутске такое же, как в Москве в 2010 году? Можно ждать сопоставимой избыточной смертности?

Григорий Куксин: В некоторых городах задымление даже сильнее. Жителям Якутска, пожалуй, еще тяжелее, чем москвичам в 2010 году, это задымление у них намного дольше, от него совсем некуда деться, оно местами иногда и более плотное. Избыточная смертность совершенно точно будет в крупных городах, где есть дым, по сравнению со средними многолетними значениями.

Сергей Медведев: Еще ведь и ковид накладывается сейчас на пожары.

Григорий Куксин: Да, а задымление усугубляет течение любой болезни. И то, и другое бьет по ослабленным группам населения – это пожилые люди, дети, люди с хроническими респираторными заболеваниями.

Сергей Медведев: Существует мифология: по горелому лучше растет, горело всегда, жгут все эндогенные народы, погорит – будет лучше. Или это влечет потери, после которых мы вообще не восполним биологического многообразия?

Григорий Куксин

Григорий Куксин: Потери по людям, по смертям невосполнимы. Понятно, что не обошлось без погибших на пожарах. Прямо с весны мы фиксировали погибших местных жителей в своих деревнях, в том числе там, где люди жгли траву. К сожалению, как минимум два человека погибло при тушении. Основная же смертность связана с дымом, и она измеряется уже не единицами, а скорее тысячами людей. В московской агломерации это были десятки тысяч.

Сергей Медведев: И это же еще животные. Я с ужасом читаю репортажи из Якутии: обезумившие полуобгоревшие коровы ходят не доенные, сгорели собаки, которых жители бросили привязанными на цепях...

Григорий Куксин: Как это ни грустно, мы каждый год видим такую историю. У нас два пика пожаров – весной и летом. Весной все 100% пожаров рукотворные, прежде всего, поджоги травы, и в тушении единовременно участвуют под сто тысяч человек. Летний период дает примерно такую же площадь, но это пожары уже в основном лесные, в том числе удаленные, туда не получится приехать на пожарной машине. Они возникают в местах лесозаготовки и уходят еще дальше в тайгу. Это обычные легальные лесозаготовки, где людям в силу экономических причин легче сжечь порубочные остатки.

Сергей Медведев: Они понимают, что это может привести к совершенно катастрофическим последствиям?

Григорий Куксин: Большинство не понимает. А в условиях экстремальной жары любой костер или окурок становится причиной основного количества пожаров. Из 15 пожаров, которые мы в день обнаруживаем облетом, 12 возникло на вырубках и оттуда ушло в лес. А дальше туда устремляются лесные пожарные. Это совсем не многочисленная армия – в пределах пяти тысяч человек по всей стране. Это уникальные профессии – летчик-наблюдатель, парашютист-пожарный, десантник-пожарный и гораздо в меньшей степени добровольцы.

Сергей Медведев: Почему в России продолжают жечь траву, оставлять костры, сжигать порубочные остатки? Карта России – все горит, а в соседней Финляндии ничего не горит! Калининградская область горит, а в соседней Польше ничего не горит! Это какая-то другая антропология?

Григорий Куксин: Да, это объясняется антропологией. Социологические исследования дают основные ответы на вопросы, что делать с пожарами: это не вложения в технику, не современные технологии (хотя они тоже нужны), а именно вложения в изменение мнений людей. Радио Свобода и другие СМИ сейчас, говоря о пожарах, делают больше, чем сами пожарные, потому что поджигателей больше, чем пожарных: в каждой деревне есть люди, которые убеждены, что траву надо поджигать. Это традиции, которые в XXI веке никак не объясняются экономической целесообразностью.

Сергей Медведев: Древние славяне, все эти вятичи, кривичи, древляне выжигали лес: такие у нас плохие серенькие почвы, что надо выжечь лес и потом идти на новую делянку.

Григорий Куксин: Два миллиона лет мы пользуемся огнем. Последние десятки тысячелетий мы преобразовали целые континенты, преобразовали Австралию, из лесного континента сделали ее пустыней. Мы сформировали саванны в Северной Америке именно выжиганиями. Сейчас XXI век, и мы так поменяли климат, что пожары стали гораздо опаснее и легче возникают. Надо уже перестать жечь траву! У нас происходит и опустынивание, и обезлесевание. В нынешних условиях северная и южная граница леса сдвигаются: мы поджимаем наши леса пожарами с разных сторон и истощаем их. Кроме того, устраивая пожары, мы создаем более пожароопасные места, и это огромные пространства на территории России, которые каждый год выжигают. Происходит саваннизация лесов: они становятся разреженными пустошами, заросшими травой, а по траве огонь идет намного быстрее и именно с травы приходит в населенные пункты.

Сергей Медведев: В России меняется ландшафт в итоге лесных пожаров?

Григорий Куксин: Лес заменяется разреженными заболоченными редколесьями в Забайкалье и в Амурской области – это результат многолетних выжиганий. При этом меняется климат, и это тянет за собой другие последствия: например, нашествие разных лесных вредителей. Когда мы сейчас тушили в Якутии, повсеместно с вертолета мы видели огромные площади, уничтоженные сибирским шелкопрядом, который съел у них лиственницу, как у нас ельники в Подмосковье съел короед. Это следствие изменения климата, и это мощнейший фактор с точки зрения пожарной опасности. Эти леса страшно горят, там чудовищная температура, непроходимые завалы.

Сергей Медведев: Вышел новый доклад ООН, где сказано: что бы мы ни делали, мы не удерживаемся в рамках Парижского соглашения, глобальное потепление необратимо, оно будет нарастать. Будет гореть все больше, все чаще и все шире?

Григорий Куксин: К этому точно надо готовиться. Мы не просто прогнозируем изменение климата, мы его наблюдаем. Я за всего каких-то 20 с небольшим лет тушения пожаров наблюдаю, как выросла протяженность пожароопасного сезона, он стал круглогодичным, у нас горит начиная с новогодних праздников, от фейерверков загорается лес в Приморье, в Краснодарском крае. Удлиняется сезон, интенсивность пожаров все выше и выше. Наблюдается усыхание лесов, торфяные пожары во все более северных регионах, где раньше их не фиксировали.

Важно понимать: просто от жары никогда ничего не горит. Плюс 35 – это холоднее, чем наше собственное тело. Но изменения климата создают условия, в которых при жаре и засухе намного проще любым окурком, а уж тем более поджогом травы устроить катастрофу. Поэтому должны меняться подходы, надо отказываться от огня и в сельском, и в лесном хозяйстве. Горят те страны, которые жгут.

Лесной пожар в районе села Куерэлээх в Горном районе Якутии

Сергей Медведев: Доводится слышать о понятии "зона контроля": контролируемый пожар, пусть он выгорит здесь, на этой территории.

Григорий Куксин: К счастью, у нас это не идеологический подход. Это просто по бедности: нет денег, чтобы потушить все. Эти идеи очень опасны в условиях меняющегося климата, они морально устаревают, не соответствуют новой реальности. Уже нет времени в году, когда какая-то территория может безопасно выжигаться. Кроме того, мы видим долгосрочные последствия этих выжиганий, которые формируют пожароопасный ландшафт. Для меня Финляндия более удачный пример, чем Соединенные Штаты или Австралия. А в России пока половина лесов не охраняется.

Сергей Медведев: В чем ценность финского опыта?

Григорий Куксин: Когда-то, входя в состав Российской империи, они горели, как и наша Карелия. Сейчас, если сравнивать Карелию, где мы только что тушили пожары, и Финляндию, разница огромная, потому что там нет выжигания ни в сельском, ни в лесном хозяйстве, все порубочные остатки измельчаются и перерабатываются. И там нет огня в лесу: ни технологического, ни человеческого. Все любят пожарить на углях мясо, но делают это в специальных местах, никому в голову не придет развести костер, а тем более оставить его непотушенным в лесу.

Сергей Медведев: Россия теряет лес, происходит обезлесивание страны?

Григорий Куксин: Тут еще большой вопрос, что называть лесом: это лес в понятии продовольственной организации ООН или лес в понятии Лесного кодекса РФ? Площади, занятые какими-то деревьями, у нас, может быть, даже растут: прежде всего, за счет зарастания сельскохозяйственных земель. Но состав этих лесов, запасы древесины в них, их поглощающая способность – вот здесь есть огромные проблемы, связанные с пожарами и с общим бесхозяйственным подходом. У нас отсутствует лесное хозяйство, по сути, есть только добыча древесины, причем она происходит в диких лесах, и мы приносим туда огонь.

Пока законодатели запрещают выращивать лес на своих землях, даже наоборот, заставляют людей уничтожать его. А самый простой способ уничтожить – это сжечь. Если штраф за то, что земельный участок зарос деревьями, составляет 300 тысяч рублей (а еще могут отобрать землю), то поджог, если вас поймают, будет стоить 4 тысячи рублей за неосторожное обращение с огнем. Людей провоцируют поджигать, и это одна из причин пожаров! Поэтому не менее важная в пожарном отношении вещь – вынести лесное хозяйство в густонаселенные территории на брошенные сельхозземли, которые уже необратимо заросли лесом.

Сергей Медведев: Каково сейчас состояние российской лесной службы? Как я понимаю, она была фактически ликвидирована в 2007 году?

Григорий Куксин: Основные полномочия переданы субъектам РФ, они создают свои лесные, лесопожарные службы. Их работа по выполнению федеральных функций обеспечивается федеральными деньгами, которые передают регионам. Поэтому получается, что основные силы – это региональные лесные, лесопожарные службы. Понятие "лесная охрана" вернулось в законодательство только после резонансных пожаров 2010 года. Сейчас эта охрана есть, она прежде всего региональная, и она в пять раз ниже по численности, чем даже в дореформенное советское время. Ее надо увеличивать и усиливать.

Есть еще федеральный резерв лесоохраны: наверное, лучшие по подготовке парашютисты, десантники-пожарные, но их всего несколько тысяч человек. Это действительно резерв для усиления в отдельных случаях, и они не всегда прибывают вовремя, ведь такая помощь должна быть на упреждение. Возникла опасная погода – необходима переброска. Сейчас идут споры: оставить это на региональном уровне или перевести на федеральный, чтобы ускорить процессы маневрирования. Но принципиально важно в разы увеличить численность лесной охраны и финансирование всего лесного хозяйства. Без нормального хозяйства невозможно охранять эти территории, а без увеличения хотя бы в три-четыре раза общего объема лесных субвенций невозможно требовать от регионов выполнения этих задач.

Сергей Медведев: Я слышал, что чуть ли не в сто раз меньше денег, чем в США, выделяется на тушение пожаров в Якутии: шесть рублей на гектар.

Григорий Куксин: Как иронизируют некоторые лесные чиновники, у нас в лесном хозяйстве лучший в стране курс доллара к рублю – один к одному. Сколько у них долларов на охрану лесов выделяется на гектар, столько у нас рублей.

Сергей Медведев: Призываю всех нас думать о лесе, о тех страшных последствиях, которые наносит наша деятельность: оставленный окурок, не загашенный костер, чудовищные палы травы. Прошло время подсечно-огневого земледелия, наступило глобальное потепление, и я боюсь, что когда-нибудь, глядя на Россию, мы разведем руками и скажем: она сгорела.