Писатель конца империи. Фридрих Горенштейн об Иване Грозном

"Пытаюсь через слова, произносившиеся давно истлевшими устами, ощутить живую суть послемонгольской России, крестьянской Азии, упорно, с энергией, со страстью отрицающую торговопромышленную Европу".

"Развал империи и хаос начался потому, что не началась третья мировая война".

Оба эпиграфа взяты из эссе Фридриха Горенштейнa 1993 года “Лингвистика как инструмент познания истории”. 18 марта – день рождения писателя, автора романов “Искупление”, “Место”, “Псалом”, “Попутчики”, пьесы "Бердичев" и сценариев известных картин “Солярис”, “Раба любви” и “Первый учитель”.

Фридрих Горенштейн и Иван Грозный

“На крестцах” – “драматические хроники из времен царя Ивана IV (Грозного)”. Так назвал Горенштейн одно из своих последних произведений (окончено в 1997 году). Прошло более четверти века, и только сейчас текст в полном объеме становится по-настоящему доступен русскому читателю благодаря электронной библиотеке imwerden (“ИМВЕРДЕН”).

Трудно лучше описать содержание “На крестцах”, чем это сделала в 2001 году литературовед Ирина Служевская: "Представьте себе тысячестраничный протокол действий в царствовании прототипического русского тирана: от похода на Новгород до смерти. Данный только в речах, монологах, репликах, криках, теологических спорах, отрывках из писем, воплях убийц и убиваемых, палачей и пытаемых, погибших и спасшихся, подлинных и вымышленных лиц эпохи. Их…не меньше тысячи, и главный из них – сам Иван, данный с библейской точностью деталей и невероятного, кипящего смысла характера. Я не вижу способа рассказать об этой книге. Тут возможен, мне кажется, только построчный комментарий. Тот, кто решится на него, должен, очевидно, сравняться с Горенштейном в знании источников: от Библии, ее апокрифов и всех ее толкований (в которых Иван – как у себя дома) до исторических свидетельств о XVI столетии (где Горенштейн отнюдь не ограничивается Россией и ее врагами, а чудом и мастерством создает панораму событий от Англии до Китая). До тех пор, пока эта невероятная книга остается неосвоенной, мы не вправе судить об отечественной литературе XX века".

В нынешней публикции imwerden представлена и рукопись в 1732 cтраницы, написанных рукой Горенштейна.

Рукопись Фридриха Горенштейна

Рукопись, которую я перефотографировал в Восточноевропейском архиве Бременского университета, служила мне, несмотря на трудный почерк автора, единственным источником для проверки печатного текста и исправления ошибок первого американского издания 2001 года. Для публикации “На крестцах” неприменимо понятие “поздно”. Почему понадобилось так много времени для появления книги? Это объяснено в предисловии. Пока эта “долгоиграющая” книга остается неопознанным объектом литературного космоса. Пушкин писал в “Борисе Годунове” о том, как вспоминали бояре о жизни при Грозном :

… царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?..

Этому пушкинскому видению царского тоталитаризма именем Христа наследует Горенштейн, рисуя жизнь при Грозном во всех ее холодящих кровь подробностях.

Работая над книгой, Горенштейн сетовал в письме литературоведу Лазарю Лазареву в 1992 году: “Все расползается за счет риторики. Время было очень риторичное. Без риторики пропадет аромат”.

В книге есть публичный спор Ивана Грозного с Антонио Поссевино, послом римского Папы посредником на переговорах с Польшей о мире. Сам же спор – о вере. Он происходит на заседании думы в присутствии более чем ста человек.
Сопровождают его реплики приближенных царя бояр Нагого, Бельского и будущего царя Бориса Годунова.

Максим Суханов

Фрагмент этой сцены – в исполнении замечательного актера театра и кино Максима Суханова, который еще в 1991 году сыграл на сцене театра Вахтангова Петра Первого в пьесе Горенштейна “Детоубийца”. Спектакль, поставленный в 1991 году Петром Фоменко, назывался “Государь ты наш, батюшка…”

Помимо риторических, в “На крестцах” есть множество других речевых жанров. Театрально -литературные жанры многообразны: батальные сцены и сцены частной жизни царя, политические переговоры, заседания думы, церковные службы, народные сцены с Василием Блаженным, праздненства с шутами и фольклорным пением. Сцены трагические, драматические, комические… Философ Александр Пятигорский был склонен думать, что “русская история нового времени гораздо лучше читается в романах и рассказах, чем в исторических статьях. Это не абсолютная правда, но в этом что-то есть”.

Горенштейн ушел из жизни в 2002 году, не дождавшись появления своей книги, над которой он трудился более 10 лет, в России не увидев ее напечатанной. Но он и во время, и после её написания продолжал думать о прошлом России и ее постимперском будущем. Эссе 1993 года “Лингвистика как инструмент познания истории”, написанное в процессе работы над мега-драмой, тому свидетельство. В этом тексте Горенштейн называет русскую империю "мертвецом". И это эссе для меня – своеобразное авторское послесловие к “На крестцах”. Думаю, нынешний ход событий в России вряд ли удивил бы Горенштейна.

Антонио Поссевино

Об уникальном даре проникновения в историю, присущем писателю, говорила историк Ирина Щербакова. Глубокое знание прошлого России делало Горенштейна провидцем. Вот что было написано им в советской Москве в 1975 году в романе "Псалом", в сцене в Третьяковской галерее: “Женщина смотрит на “Явление Христа” (“Явление Христа народу”, картина Александра Иванова. – Ю.В.), Андрей смотрит на нее, думает: “Вот он, русский верующий. В компаниях с религиозными спорами сейчас много говорят о том, что атеизм проиграл и начинается религиозное возрождение.

Хорошо, допустим, атеизм проиграл, но выиграла ли от этого в России религия? Ничему не научившись, возрождается она с прежним юродством вместо чувства, с тяжелоголовыми спорами о Христе и с простонародьем, которое о Христе не спорит, но ждёт от него того же, что и от грузина Сталина, от турка Разина или иного русского атамана. И если суждено России в будущем попытаться спастись через национально-народное сознание, то не материалистическим и атеистическим оно будет. Национально-религиозную будет носить личину русский фашизм-спаситель”.

А теперь две цитаты из эссе.

"Какие же основные язвы были заложены в глубинах русской истории в XVI веке, во времена царствования Ивана Грозного? Это, прежде всего, двухголовая самодержавно-теологическая власть, созданная православной церковью. Надо сказать, что идейная борьба внутри православной церкви между сторонниками духовной жизни церкви, не вмешивающимися в политическую жизнь государства, и церковными государственниками окончилась победой последних. Самодержавность русской православной церкви возникла раньше государственной самодержавности. Все империалистические и шовинистические идеи, господствующие потом в русской государственности: идеи России – “третьего Рима”, идеи особой мессианской роли русского народа и прочие – возникли и развились в церкви. На раннем этапе царствования Ивана Грозного сложилась ситуация, при которой Россия могла бы стать наподобие Польши монархией, ограниченной парламентом, состоящим из родовой знати. При всех своих отрицательных чертах родовая знать все-таки играла тогда роль демократического государственного элемента. Если этого не случилось, если власть в России на века приобрела характер волевых импульсов и действий отдельных людей, назывались они царями или вождями, то в этом огромную роль сыграла православная церковь: создав неограниченную монархию, церковь вскоре сама попала под сапог деспотизма, уже при Иване Грозном, а при Петре I вообще превратилась в обычный государственный департамент.

Во времена коммунистические это было видно особенно наглядно. Ныне в вакууме идеологии церковь и посткоммунистическое государство назойливо демонстрируют свою взаимную любовь. Не учитывая уроков прошлого, церковь опять использует свою возникшую независимость не для отстаивания своей самостоятельности, а для построения государственной духовно-политической двуглавости. Не говоря уже о все более усиливающихся в церковной среде, особенно под влиянием эмигрантских церковных кругов, реакционных, шовинистических российских антисемитских тенденциях. И это не случайное, преходящее явление, а закономерное, с прочными многовековыми историческими корнями.

Иван IV Грозный, реконструкция Герасимова

Конечно, не в одной лишь России церковь по тем или иным соображениям способствовала созданию неограниченной власти монархии, способствовала победе самодержавной монархии над вельможными вольностями. Такое можно было наблюдать и в Европе, в частности в Англии, в том же XVI веке во времена современницы Ивана Грозного королевы Елизаветы I. Существенная разница, однако, состоит в том, что при неограниченной политической монархии в Англии сохранил экономическую власть. Отсутствие собственника в России — вот что прежде всего отмечал английский посол при Иване Грозном Дженкинсон, являвшийся, кстати, активным сторонником англо-российского сближения. В России все были не только политическими, но и экономическими рабами самодержавной власти: и крестьяне, и вельможи, и купцы, не обладавшие свободой действия наподобие купцов византийских. Собственник в России возник слишком поздно, слишком робко и в обстоятельствах приближающегося государственного обвала, что не могло не наложить на него свои психологические черты. Да и холопства своего перед властью он до конца преодолеть не смог, поскольку в значительной степени был происхождения мужицко-кулацкого. Нечто подобное можно наблюдать и ныне в среде посткоммунистического собственника. И это тоже не случайно несчастливо сложившиеся обстоятельства, а историческая традиция, закономерность с глубокими корнями. Тут обнаруживается и вторая “русская язва”, заложенная в XVI веке в времена Ивана Грозного. Окончательная победа московского военно-кочевого образа жизни над новгородским торгово-промышленным. Более столетия, начиная с деда Ивана Грозного Ивана III, современника Христофора Колумба, потратила монголоидная Москва на уничтожение новгородского русского собственника – индивидуалиста, угрожавшего русскому московскому абсолютизму не только и не столько экономически, сколько психологически.

Тогда-то и были созданы (созданы искусственно, а не вытекающие из так называемого своеобразия русского характера) основы коллективизма русского человека, всё привыкшего делать общинно, “скопом”. Созданы за много веков до сталинской коллективизации. Я убежден, по-настоящему сталинской коллективизации как идее сопротивлялось меньшинство. Большинство сопротивлялось чингисхановскому тупому насилию, сопровождавшему обобществление собственности. Да и то сопротивлялись главным образом на Украине, где общинная психология, созданная условиями земледельческого труда, была не столь развита. Во времена так называемой столыпинской реформы выйти из общины и взять землю согласилось лишь 25 процентов крестьян. Подобное, но еще в более ухудшенном виде, приходится наблюдать и ныне. Колхозное и совхозное крестьянство в массе своей не хочет становиться землевладельцем. Приводятся многочисленные объяснения, точнее, оправдания этому факту, разочаровывающему самые “светлые антисоветские мечты”. Многие из этих объяснений справедливы. Но главное объяснение все же психологическое, т.е. чувственное, попадающее под законы сенсуализма и могущее быть выраженным лингвистически, в духе “Семенов Никитичей” Глеба Успенского, знатока “русских мелочей жизни”: “Мы этим не занимаемся, нешто мы ученые”. Причем если в XIX веке во времена Глеба Успенского большинство простонародья жило в деревнях, было неграмотно и обладало общинным сознанием, противоположным городскому индивидуализму и быту городских мещан, то ныне после переселения деревенских масс в города и сплошной “социализации труда” в обществе образовалась единая хаотичная деревенско-городская куча, где миллионы “живут как прочие” – “сплошным бытом”. Через этот ребяческий возраст человечества прошли все народы, но счастливое сочетание исторических обстоятельств и географических условий помогло народам Европы вовремя отделаться от него, давно забыв об общинах.

Затянувшееся ребячество – вот что сделало для России историю мачехой. И к главной причине такого “исторического ребячества” надо отнести азиатско-монгольскую оккупацию, превратившую Россию психологически из страны Запада в страну Востока. Попытки Новгорода восстановить западничество были насильственно, погромно прерваны главным золото-ордынским продолжателем на Руси, главным в прошлом монгольским сателлитом – монголоидной Московией. В своем труде “Философия истории” Гегель говорит о “сплошном быте” восточных народов, так же, как и Глеб Успенский говорит о “сплошном быте” русского народа. “Сплошная мысль”, “сплошная нравственность” и, вообще, “сплошная жизнь” составляют характерную особенность Востока вообще и Китая в особенности, его быт, его лингвистику, состоящую из нравоучительных высказываний, пословиц и поговорок, созданных неизвестно кем, “сплошным умом” и передающихся из поколения в поколение, из уст в уста, не как украшающий фольклорный элемент, а как руководство в повседневности. “Кто чем не торгует, тот тем не ворует” – не сегодня выдумано это руководство к действию, не вчера, а много веков назад, океаном людским, тогдашними “Семенами Никитичами” для повседневной жизни нынешних “Семенов Никитичей”. Такова лингвистика русской истории в ее итогах.

Рукопись Фридриха Горенштейна

Как известно, лингвистика Французской революции подытожена кратким лозунгом: Свобода, Равенство, Братство. Разумеется, речь шла об идеале, а не о повседневной “человеческой комедии”. Повседневный европейский западный индивидуализм, обладая высоким производительным потенциалом, далеко не всегда сочетался с нравственностью. Гораздо ближе друг к другу идеал и повседневность на азиатском Востоке, где как раз отсутствие свободы порождает равенство, в какой-то степени даже братство перед давящей силой деспотизма. “Так как в Китае царствует равенство, то в нем нет никакой свободы, – замечает Гегель, – и деспотизм является там необходимой правительственной формой”. Так было при Сталине.

И народ эта чингисхановская сталинская деспотия угнетала и калечила физически. Однако когда жестокая сталинская форма деспотии сменилась мягкой брежневской, она стала необходимой формой не только для правительства, но и для большинства народа. Каждый был “ничто”, и каждому цена была грош, но МЫ были всё, и НАС боялся весь мир. За это можно было простить и скудность брежневского “коммунистического” пайка, и глупую скуку брежневской повседневности. Впрочем, интеллектуальная научно-культурная элита, даже из числа вольнодумцев, имела доступ и к привилегированному пайку”.

Обложка книги "На крестцах". Издательство НЛО, 2016 год

Раньше всех предсказавший русский фашизм Горенштейн видел шансы и на подлинное возрождение России, не терял надежды на него.

Продолжим эссе:

“В целом о брежневском периоде с тайным вздохом, а иногда и явно вспоминают сейчас как о райском времени. Однако заведомо лгут себе и другим те, кто выстраивает альтернативу нынешнему хаосу и беде на территории бывшей империи в брежневской устоявшейся, пусть убогой, скучной, но прочности. Один американский советолог высказался о брежневском периоде как о времени сочетания “пушек и масла”. Нет ничего более противоречащего логике фактов. С каждым годом масла становилось меньше, пушек больше. А пушки должны стрелять. Ибо по экономическим законам произведенный в больших количествах товар должен быть реализован. При Брежневе коммунистическая партия выполнила свое обещание, осуществила вековую мечту всякого крепостного, всякого раба, живущего коллективным сознанием: работать мало, но все-таки гарантированно, устойчиво существовать. Спору нет, такое существование привлекательно. Если бы только не эти проклятые экономические законы, которые не мог опровергнуть даже Карл Маркс. Существует экономический термин – банкротство, т.е. несостоятельность. А что делает отчаянный лавочник, когда ему нечем платить по векселям? Он старается поджечь лавочку. В данном случае пожар мог стать атомным, всемирным. К нему, по сути, готовились все 20 “устойчивых” брежневских лет. Наверное, уже тогда среди брежневских деятелей были такие, которые понимали, не загорится лавочка, придется платить по векселям, наступит хаос и развал империи. В этом смысле понятно “нелогичное” начало афганской войны.

Однако на большее все-таки не решились, все-таки в последний момент испугались, попытались найти третий путь – “перестройку”. Объективная логика фактов доказала – третьего не дано. Развал империи и хиаос начался потому, что не началась Третья мировая война. Даже если бы удалось избежать многих просчетов и ошибок (а кто такой провидец?), альтернатива была бы: нынешний хаос на политических и экономических руинах империи или третья мировая война – атомные руины. Из-под атомных руин выбраться вообще было бы некому, но из-под политических и экономических руин выбраться очень трудно. На кого же надежда? На “плохих” людей с психологией индивидуалистов, которых ради традиционного общинного коллективизма изводили начиная с эпохи Ивана Грозного. На их лингвистику собственника, в которой “мое” подавляет “наше”. И напрасны надежды, что на этом пути удастся избежать западноевропейских язв у русского. Перпетуум мобиле не бывает. “Человеческая комедия” будет идти своим путем. Однако тогда в России, как во Франции, Англии, Германии и других странах Западной Европы, человеческие беды, человеческие трагедии, человеческие пороки станут не массовыми, а индивидуальными, не затрагивающими самих основ национальной жизни. И история станет, наконец, для России не мачехой, а матерью, любящей своих детей и пользующейся в любви взаимностью”.

Фридрих Горенштейн

Иван Грозный интересовал и продолжает интересовать многих, о нем писали и продолжают писать. Публикация сочинения Горенштейна актуальна, так как в наши дни авторы Русской Православной церкви снова пытаются лепить из Грозного чуть ли не святого, оболганного западными авторами. По их версии, один из якобы “развенчиваемых” фейк-мифов, на который-де попался великий Илья Репин – это нечаянное непреднамеренное убийство Грозным сына Ивана (так и у Горенштейна).

Максим Суханов читает Фридриха Горенштейна. Полная версия

Один из современных православных публицистов Андрей Солодков пишет: “Один из самых распространенных мифов – убийство собственного сына. Сегодня известно, что при вскрытии саркофага с телом Ивана Ивановича не обнаружено ни крови на волосах, ни пролома черепа. А обнаружено при исследовании останков содержание ртути, в 30 раз превышающее норму. Скорее всего, его отравили. Автором мифа считается иезуит Антонио Поссевино, который был личным врагом Ивана Грозного”.

Не странно ли, что родившийся в елизаветинской Англии Шекспир и Иван Грозный в течение 20 лет были современниками, а равновеликий Шекспиру Пушкин родился в России только через 215 лет после Грозного ? Не эти ли 200 лет знаменуют собой оставание России в культурном развитии от Европы?
Мега-драме “На крестцах” и ее героям предстоит продолжить жить в воображении отважившихся на чтение.

Фридрих Горенштейн

Подкаст "Вавилон Москва" можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в Тelegram.