Письма Заозерья. Доставка почты 100 лет спустя

Несколько лет назад на чердаке почты в селе Заозерье Ярославской области во время уборки почтальон обнаружил письма почти столетней давности, не доставленные тогда адресатам.

Почта в здании располагалась давным-давно, еще с дореволюционных времен. Найденные письма, всего около 300, были отправлены в конце 1920-х годов. Некоторые были вскрыты, а в письмах тогда посылали деньги, и потому легко было предположить, что это причина, почему письма не были доставлены. Но работница почты отвергает предположения, марающие честь ее предшественников, и напоминает, что это было тяжелое смутное время – конец НЭПа, начало раскулачивания, – и выдвигает собственную версию, что тогдашний почтальон не доставлял письма, боясь, что их содержимое навлечет беду на адресатов. Многие жители села во времена НЭПа отправлялись на заработки в город, а до революции Заозерье было зажиточным купеческим селом, и при коллективизации многим грозила опасность.

Местные энтузиасты истории Заозерья нашли нескольких родственников людей, которым были адресованы письма.

Одни семьи так и живут все эти сто лет в селе и его окрестностях, другие оказались на другом краю света, но по-прежнему привязаны семейной памятью к Заозерью.

Истории людей Заозерья – в фильме документального проекта "Признаки жизни".

Истории людей Заозерья

– Почта старая. До революции здесь тоже была почта, телеграф, телеграфная станция. В конце XIX века это здание отдал под нужды телеграфа наш известный купец Орехов. Я узнавала примерную статистику, сколько телеграфов было по стране – 120 штук, и у нас был телеграф в то время уже. Все это время, с конца XIX века по сей день, здесь почта, узел связи, и сберкасса здесь тоже была одно время.

Село связано с Салтыковым-Щедриным. Это дорога, по которой он ехал из своего имения, из Спас-Угла. Он со стороны Большого болота ехал, поэтому глава "Пошехонской старины" называется "Заболотье".

Я здесь родилась, школу закончила, потом в педагогический поступила. Уехала в Москву, потом вернулась обратно, учителем устроилась в озерскую школу, ту, которую и заканчивала.

Когда письма нашлись, Руслан [почтальон] отдал их нам, мы немножко рассортировали. Какие-то родственники нашлись. Я фамилии знаю некоторые, я связывалась. Мужчина в Питере, я с ним никогда не общалась, но знаю, что он жил одно время в Заозерье, пишу ему в "ВКонтакте": "Мария Ухова не твоя родственница?" Он говорит: "У меня прабабушка была Мария Ухова". Я говорю: "Сергей, Петр". – "Да, говорит, были [в семье] такие имена". Я говорю: "Ну тебе письмо". Прислала ему копию электронную, расшифровку. Он 15 минут вообще ничего не отвечал, потом пишет: "Я прочитал все. Думал, что это какой-то подвох, что это нереально. Да, это наше письмо, и адрес совпадает, и все имена. Меня бы удар хватил, наверное, если бы мне так прислали: вашему дедушке письмо.

Часть текста [в письмах] не читается иногда, середина бывает намокшая. Одна переписка меня так тронула, что я помню ее наизусть: "Мне обидно читать, что ты думаешь, будто я пишу пьяный, а я не пьяный, я опьянел, думая об вас".

Часто встречается в письмах, как люди выражают тоску по родному краю, родному месту, где все друзья у них находятся, где дом, место, где они выросли. Думаю, люди не хотели уезжать из родного села, но в 30-е годы все равно всем пришлось.

У меня есть друг, ему 63 года, он известный математик, долгое время жил в Америке, сейчас переехал в Пекин. Его родственники – известные купцы заозерские Решетихины, торговали кожей. Мы нашли его дом родовой и нашли письмо [адресованное какому-то члену его семьи]. Он скучает по родине. Я его спрашивала как-то: "Ты с женой уехал в Америку в 90-е? Как же так? Мог же заниматься тут наукой в 90-е". Он говорит: "Нет, не мог. Именно поэтому уехал в Америку". Бабушка его когда-то продала дом, уехала в Питер. Он долгое время думал, когда бабушка рассказывала про Заозерье, что это выдуманная ею страна – специально, чтобы было что рассказывать внуку.

– Мой дед родился в городе Заозерье, но в 1921 или 1923 году, уже не помню, его и его сестру моя прабабушка увезла из Заозерья, переехали они в Ленинград и жили у родственников, которые тоже были из Заозерья. Это была большая семья.

Прабабушка часто вспоминала про Заозерье. Я ее спрашивал: "А как революция прошла в Заозерье?" – "Как, – говорит, – прошла: пришли комиссары, сказали, нужно все золото отдать. Отдали". – "И все, что ли?" – "Нет, это не все. Пришли второй раз, сказали, что серебро надо отдать. Отдали. Больше почти ничего не осталось, поэтому больше не приходили". Пришла к священнику, говорит: "Батюшка, времена нынче такие". Он говорит: "Да, матушка, времена тяжелые". Она говорит: "А не будет ли грех на душу большой, если вы меня перепишете – уж не помню, то ли из зажиточной крестьянки, то ли из купчихи – в бедные крестьяне, чтобы мне легче жилось при нынешней власти?" Он говорит: "Матушка, в другие времена был бы грех, а сейчас ничего". И переписал.

Вообще-то она была монархисткой. Поэтому дед настаивал, чтобы она никогда не работала, только на дому швеей, – язык у нее был длинный и острый, могла не то сказать. Я ее спросил: "Бабуля, какое твое самое счастливое воспоминание?" Говорит: "Мое самое счастливое воспоминание – когда я проходила мимо входа в Летний сад, а оттуда государь-император выходит собственной персоной, с семьей, со всей свитой".

Все Решетихины из Заозерья в какой-то момент каким-то образом родственники, но про эту женщину [которой адресовано найденное на почте письмо] я просто ничего не знаю. Она очень трогательно пишет: "Сестра Мария, вас поздравляю с днем ангела и посылаю вам один рубль, а то больше нет. Я поступила в артель, получки еще долго не будет, а мне только на харчи, да нужно купить туфли на работу". В Китае сейчас очень много в крупных городах людей, которые приехали работать из сельской местности, оставляют детей с родителями, дети растут с бабушками и дедушками, очень много людей 30–40-летнего возраста работают здесь, в сущности, как эта дама, зарабатывают деньги, посылают обратно.

Это самый конец НЭПа был, по-видимому, когда еще как-то подзаработать можно было, артели какие-то были. А Заозерье было таким центром "врагов народа", мне рассказывал местный священник, Ленин сделал замечание по поводу этого: "Смотрите на село Заозерье, крестьяне беспринципные, минуя стадию пролетариата, сразу в буржуазию шагнули". Там в некий момент массовые аресты планировались. Был список 1930 или 1931 года людей, которые лишались права голоса. Если попал в него, значит что-то с тобой потом сделают на следующем этапе, который обычно долго не задерживается. В этом списке я обнаружил всех своих родственников. В 1931 или 1932 году хотели арестовать много людей, но слух прошел, кого будут арестовывать, и где-то семей 200 убежало оттуда, очень быстро, чуть ли не в одну ночь.

– На Ленина все обижены. Надо залезть в свою историю и понять, за что раскулачивали, почему раскулачивали, кого раскулачивали. У меня родственников моего отца раскулачили, а Остудиных нет. Те, которых раскулачили, занимались торговлей, то есть натуральной спекуляцией: купили, перепродали, мясо, кожу – что они умели до революции и то, что НЭП им разрешил делать. А Остудины делали кирпич, копали землю, было крепкое крестьянское хозяйство за счет большого количества детей. Кирпичный дом, их из этого кирпичного дома никто не выгнал, никто не раскулачил. Кирпич торчит, на нем написано "ОЯО" – это кирпич Осипа Яковлевича Остудина, кирпич, сделанный моим прадедом. Есть еще кирпич Иван Осипович Остудин – это мой дед. У них был свой кирпичный завод, они без наемного труда сами – два брата – начали копать глину, делать кирпич, получился очень хороший кирпич, что они не постыдились на нем ставить свое клеймо.

У меня – то пчелы, то огороды, то еще чего-нибудь. Снегоход есть, квадроцикл есть. Здесь место благодатное, я родился в этом селе. Мысль была, что нахождение во властных структурах, депутатство будет помогать решению каких-то проблем, а оно как-то совершенно ничему не помогает, поэтому я депутатскую деятельность заканчиваю, на следующий срок сказал: все, хорош. Нет никакого смысла, надо заниматься каким-то делом, пытаюсь что-то сделать для своей родины.

Письма нашли на почте. Говорят: "Есть [письмо] Остудину Василию Ивановичу". Я посмотрел почерк, карандашом написано на конверте, по первым словам "Здравствуй, Вася. Передай привет Леньке Остудину и кирпичикам". "Кирпичики" их звали в нашей деревне. Остудин Василий Иванович – брат моей мамы старший, он 1905 года рождения, а мама 1925-го, разницы [между детьми тогда] очень большие были. Сразу стало понятно, что письмо Василию Ивановичу Остудину, моему родному дядьке. Конечно, эмоции, добрые серьезные эмоции. На тот момент мне вообще подумалось: Василия Ивановича могла бы круто измениться судьба. Потому что пишет молодая девушка, не отягощенная никакими жизненными проблемами, а это как раз время, раскулачивание шло, все понимали, что дальше будет. "Добрый день, Вася! Во первых строках своего письма спешу уведомить своим приветом и желаю как можно веселее провести время, так же, как и я проводила во время в Тарасовке: каталась на велосипеде с ребята, так как всем я очень понравилась. Несмотря на то, что было мало девчат, и можно сказать, что совсем не было, гуляли с ребятами. Мы сделали сетку из веревок и играли в волейбол". Вот как легко. В конце 20-х – начале 30-х жизнь была "плохая", в волейбол играли, на велосипедах катались и по три-четыре раза в день купались.

Василий Иванович – один из конструкторов легендарной "Катюши". В конструкторском бюро "Спецмаша" они в 1942 году придумали "Град", который до сих пор воюет. До 1971 года он работал в этом КБ, был на запуске Гагарина, был на космодроме в момент, когда запускали "Восток-1". Как не гордиться таким дядькой?

– Почему письма не дошли до адресата? У меня сначала было первое мнение такое: 1928 год – это образование колхозов, может, искали врагов народа. Потому что тогда коллективизация не всем нравилась. Или из-за денег, или нерадивый был почтальон, не знаю. Пишут: "Напиши про деньги". Значит, шлют деньги в этом конверте. Денег не было, конечно, что говорить. Рваный конверт, и все. Я, конечно, читала – это праздник души был, прямо до слез, с таким содроганием сердца. Представляете: прикоснуться к своим родственникам, которых уже нет. Жалко, что они умерли, бабушка не узнала, письма ее не дошли. Хотя бабушка у меня была безграмотная, она сама не могла писать. Расписывались раньше – крестик ставили, если получали пенсию. Потом она научилась писать свою фамилию Костина. А писал за нее муж ее Алексей Алексеевич. Письма написаны из Москвы. В сентябре месяце они уехали торговать яблоками: яблок, видать, было много, не один мешок, потому что они задержались там на полтора месяца почти с яблоками. Бабушка говорит, что у нее умер отец, она на похороны не могла приехать, потому что это опять такой дальний путь, что они за яблоки, что продали, выручили, они бы все истратили просто на дорогу. В 1941 году хотел перевести семью Алексей Алексеевич в Москву, но, увы, началась война и в 1941 году его забрали сразу на войну.

Я родилась в 1960 году здесь в роддоме, у нас роддом был здесь, у нас все здесь было. Окончила здесь школу, 10 классов, потом работала 5 лет на заводе в Рыбинске, потом вышла замуж, приехала сюда. Потом работала 35 лет в школе учителем, 5 лет уже на пенсии, занимаюсь своим огородом, хозяйством, собираю родословную свою. Где родился, там и пригодился. Я вообще прописана в Москве, но живу здесь и в Москву меня не тянет, как и мою бабушку, надоела ей Москва. Я считаю, что здесь я родилась, здесь должна жить и умру здесь.