Сегодня Нобелевская премия мира вручается главному редактору "Новой газеты" Дмитрию Муратову (совместно с главным редактором филиппинского сайта Rappler Марией Ресса).
За всю историю Нобелевской премии выходцы из России, советского и постсоветского пространств становились ее лауреатами 21 раз. Мы собрали цитаты из нескольких Нобелевских речей (произносится на церемонии вручения в Шведской академии) и Нобелевских лекций (как правило, читается на той же церемонии в более официальной обстановке, публикуется в изданиях Шведской академии и далее в академических изданиях и медиа). Это лауреаты Нобелевской премии по литературе и Нобелевской премии мира.
Иван Бунин, 1933 год
Иван Бунин, нобелевский лауреат по литературе 1933 года с формулировкой "за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер". Из Нобелевской речи (произнесена 10 декабря 1933 года по-французски):
Для писателя эта свобода необходима особенно – она для него догмат, аксиома
"Ничуть не желая омрачать этот праздник, о коем я навсегда сохраню неизгладимое воспоминание, я все-таки позволю себе сказать, что скорби, испытанные мною за последние пятнадцать лет, далеко превышали мои радости. И не личными были эти скорби – совсем нет! Однако твердо могу сказать я то, что из всех радостей моей писательской жизни это маленькое чудо современной техники, этот телефонный звонок из Стокгольма в Грасс дал мне как писателю наиболее полное удовлетворение. Думал ли я девятого ноября только о себе самом? Нет, это было бы слишком эгоистично. Я в тишине и одиночестве ночи думал о глубоком значении поступка Шведской академии. Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили ее изгнаннику. Ибо кто же я? Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции, по отношению к которой я тоже навсегда сохраню признательность. В мире должны существовать области полнейшей независимости. Есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией. Для писателя эта свобода необходима особенно – она для него догмат, аксиома".
Борис Пастернак, 1940 год
Борис Пастернак, Нобелевская премия по литературе 1958 года с формулировкой "за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа". Речь лауреата отсутствует в силу политических причин, но ее аналогом можно считать стихотворение 1959 года "Нобелевская премия".
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Тёмный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора –
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Михаил Шолохов, 1971 год
Михаил Шолохов, нобелевский лауреат по литературе 1965 года с формулировкой "за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время". Из Нобелевской речи:
Мы живем в неспокойные годы. Но нет на земле народа, который хотел бы войны
"Человечество не раздроблено на сонм одиночек, индивидуумов, плавающих как бы в состоянии невесомости, подобно космонавтам, вышедшим за пределы земного притяжения. Мы живем на земле, подчиняемся земным законам, и, как говорится в Евангелии, дню нашему довлеет злоба его, его заботы и требования, его надежды на лучшее завтра. Гигантские слои населения земли движимы едиными стремлениями, живут общими интересами, в гораздо большей степени объединяющими их, нежели разъединяющими. Мы живем в неспокойные годы. Но нет на земле народа, который хотел бы войны. Есть силы, которые бросают целые народы в ее огонь. Может ли не стучать пепел ее в сердце писателя, пепел необозримых пожарищ Второй мировой войны? Может ли честный писатель не выступать против тех, кто хотел бы обречь человечество на самоуничтожение?"
Александр Солженицын. Возвращение в Россию, 1994 год
Александр Солженицын, нобелевский лауреат по литературе 1970 года с формулировкой "за нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы". Из Нобелевской лекции:
Другие – может быть с большим даром, сильнее меня – погибли
"На эту кафедру, с которой прочитывается Нобелевская лекция, кафедру, предоставляемую далеко не всякому писателю и только раз в жизни, я поднялся не по трем-четырем примощенным ступенькам, но по сотням или даже тысячам их – неуступным, обрывистым, обмерзлым, из тьмы и холода, где было мне суждено уцелеть, а другие – может быть с большим даром, сильнее меня – погибли. Из них лишь некоторых встречал я сам на Архипелаге ГУЛАГе, рассыпанном на дробное множество островов, да под жерновом слежки и недоверия не со всяким разговорился, об иных только слышал, о третьих только догадывался. Те, кто канул в ту пропасть уже с литературным именем, хотя бы известны – но сколько не узнанных, ни разу публично не названных! и почти-почти никому не удалось вернуться. Целая национальная литература осталась там, погребенная не только без гроба, но даже без нижнего белья, голая, с биркой на пальце ноги. Ни на миг не прерывалась русская литература! – а со стороны казалась пустынею. Где мог бы расти дружный лес, осталось после всех лесоповалов два-три случайно обойденных дерева.
В томительных лагерных перебродах, в колонне заключенных, во мгле вечерних морозов с просвечивающими цепочками фонарей – не раз подступало нам в горло, что хотелось бы выкрикнуть на целый мир, если бы мир мог услышать кого-нибудь из нас. Тогда казалось это очень ясно: что скажет наш удачливый посланец – и как сразу отзывно откликнется мир. Отчетливо был наполнен наш кругозор и телесными предметами, и душевными движеньями, и в недвоящемся мире им не виделось перевеса. Те мысли пришли не из книг и не заимствованы для складности: в тюремных камерах и у лесных костров они сложились в разговорах с людьми, теперь умершими, тою жизнью проверены, оттуда выросли.
Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни – но выйти на бой
Скажут нам: что ж может литература против безжалостного натиска открытого насилия? Не забудем, что насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью. Между ними самая родственная, самая природная глубокая связь: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием. Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом. Рождаясь, насилие действует открыто и даже гордится собой. Но едва оно укрепится, утвердится, – оно ощущает разрежение воздуха вокруг себя и не может существовать дальше иначе, как затуманиваясь в ложь, прикрываясь ее сладкоречием. Оно уже не всегда, не обязательно прямо душит глотку, чаще оно требует от подданных только присяги лжи, только соучастия во лжи.
И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть это приходит в мир и даже царит в мире – но не через меня. Писателям же и художникам доступно больше: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает – зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь – но только не против искусства. А едва развеяна будет ложь – отвратительно откроется нагота насилия – и насилие дряхлое падет.
Вот почему я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в его раскаленный час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни – но выйти на бой".
Андрей Сахаров в ссылке в Горьком, 1980 год
Андрей Сахаров, Нобелевская премия мира 1975 года. Формулировка: за бесстрашную поддержку фундаментальных принципов мира между людьми и мужественную борьбу со злоупотреблением властью и любыми формами подавления человеческого достоинства. Из Нобелевской лекции:
Прогресс возможен и безопасен лишь под контролем Разума
"Все главные стороны прогресса тесно связаны между собой, ни одну из них нельзя отменить, не рискуя разрушить все здание цивилизации; прогресс неделим. Но особую роль в механизме прогресса играют интеллектуальные, духовные факторы. Недооценка этих факторов, особенно распространенная в социалистических странах, возможно, под влиянием вульгарных идеологических догм официальной философии, может привести к извращению путей прогресса или даже к его прекращению, к застою. Прогресс возможен и безопасен лишь под контролем Разума. Важнейшая проблема охраны среды – один из примеров, где особенно ясна роль гласности, открытости общества, свободы убеждений. Только частичная либерализация, наступившая в нашей стране после смерти Сталина, сделала возможными памятные всем нам публичные дискуссии первой половины 60-х годов по этой проблеме, но эффективное ее решение требует дальнейшего усиления общественного и международного контроля. Военные применения достижений науки, разоружение и контроль над ним – другая столь же критическая область, где международное доверие зависит от гласности и открытости общества.
Интеллектуальная несвобода, власть унылой бюрократии, конформизм неизбежно приводят к общему интеллектуальному упадку
Свобода убеждений, наличие просвещенного общественного мнения, плюралистический характер системы образования, свобода печати и других средств информации – всего этого сильно не хватает в социалистических странах вследствие присущего им экономического, политического и идеологического монизма. Между тем эти условия жизненно необходимы не только во избежание злоупотреблений прогрессом, вольных и по неведению, но и для его поддержания. В особенности важно, что только в атмосфере интеллектуальной свободы возможна эффективная система образования и творческой преемственности поколений. Наоборот, интеллектуальная несвобода, власть унылой бюрократии, конформизм, разрушая сначала гуманитарные области знания, литературу и искусство, неизбежно приводят затем к общему интеллектуальному упадку, бюрократизации и формализации всей системы образования, к упадку научных исследований, исчезновению атмосферы творческого поиска, к застою и распаду".
Михаил Горбачев в Осло, 1991 год
Михаил Горбачёв, лауреат Нобелевской премии мира 1990 года с формулировкой "в знак признания его ведущей роли в мирном процессе, который сегодня характеризует важную составную часть жизни международного сообщества". Из Нобелевской лекции:
Я оптимист
"СССР и США, две ядерные сверхдержавы, прошли путь от конфронтации к взаимодействию и даже – в ряде важных случаев – партнерству. Это оказало решающее воздействие на весь международный климат. И это надо беречь, наполнять все новым содержанием, охранять климат советско-американского доверия. Это общее достояние международного сообщества. Переоценка направления и потенциала советско-американских отношений имела бы тяжелые последствия для всего мирового процесса.
Позволю себе утверждать, что европейский процесс уже приобрел черты необратимости, во всяком случае – исключены конфликты такого масштаба и характера, которые свойственны были Европе на протяжении веков, в XX столетии – особенно. Я оптимист и считаю, что сообща удастся сделать сейчас правильный всемирно-исторический выбор, не упустить великий шанс на рубеже веков и тысячелетий, пройти нынешний очень трудный переход к мирному мировому порядку. Не баланс сил, а баланс интересов, не поиски выгод за счет других, а поиски компромиссов и согласия, не претензии на лидерство, а уважение равенства – вот вполне доступные для разумных, умудренных опытом XX столетия людей элементы, которые могут лечь в основание всемирного движения вперед".
Иосиф Бродский получает Нобелевскую премию, 1987 год
Иосиф Бродский, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года с формулировкой "за всеобъемлющее творчество, пропитанное ясностью мысли и страстностью поэзии". Из Нобелевской лекции:
Является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную жизнь
"Если искусство чему-то и учит (и художника – в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней – и наиболее буквальной – формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность. Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь. Ибо она у каждого из нас только одна, и мы хорошо знаем, чем все это кончается. Было бы досадно израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию – тем более обидно, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию эту готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут.
Негодование, ирония или безразличие, выражаемое литературой по отношению к государству, есть, по существу, реакция постоянного, лучше сказать – бесконечного, по отношению к временному, ограниченному. По крайней мере, до тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Политическая система, форма общественного устройства, как всякая система вообще, есть, по определению, форма прошедшего времени, пытающаяся навязать себя настоящему (а зачастую и будущему), и человек, чья профессия язык, – последний, кто может позволить себе позабыть об этом. Подлинной опасностью для писателя является не только возможность (часто реальность) преследований со стороны государства, сколько возможность оказаться загипнотизированным его, государства, монструозными или претерпевающими изменения к лучшему – но всегда временными – очертаниями.
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно
Философия государства, его этика, не говоря уже о его эстетике – всегда "вчера"; язык, литература – всегда "сегодня" и часто – особенно в случае ортодоксальности той или иной системы – даже и "завтра". Одна из заслуг литературы и состоит в том, что она помогает человеку уточнить время его существования, отличить себя в толпе как предшественников, так и себе подобных, избежать тавтологии, то есть участи, известной иначе под почетным названием "жертвы истории".
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.
Я не призываю к замене государства библиотекой – хотя мысль эта неоднократно меня посещала, – но я не сомневаюсь, что, выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не основании их политических программ, на земле было бы меньше горя.
Мне не хочется омрачать этот вечер мыслями о десятках миллионов человеческих жизней, загубленных миллионами же, – ибо то, что происходило в России в первой половине XX века, происходило до внедрения автоматического стрелкового оружия – во имя торжества политической доктрины, несостоятельность которой уже в том и состоит, что она требует человеческих жертв для своего осуществления.
Для человека, чей родной язык – русский, разговоры о политическом зле столь же естественны, как пищеварение".
Светлана Алексиевич в Стокгольме, 2015 год
Светлана Алексиевич, лауреат Нобелевской премии по литературе 2015 года c формулировкой "за её многоголосное творчество – памятник страданию и мужеству в наше время". Из Нобелевской лекции:
Мы выросли среди палачей и жертв
"Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я бы не смогла пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку. Но мы выросли среди палачей и жертв. Пусть наши родители жили в страхе и не все нам рассказывали, а чаще ничего не рассказывали, но сам воздух нашей жизни был отравлен этим. Зло все время подглядывало за нами.
Варлам Шаламов писал: "Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества". Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражения.
Всегда меня мучило, что правда не вмещается в одно сердце, в один ум. Что она какая-то раздробленная, ее много, она разная и рассыпана в мире. У Достоевского есть мысль, что человечество знает о себе больше, гораздо больше, чем оно успело зафиксировать в литературе. Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Собираю жизнь своего времени. Меня интересует история души. Быт души. То, что большая история обычно пропускает, к чему она высокомерна.
У меня три дома – моя белорусcкая земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви".
Дмитрий Муратов, 2021 год
Дмитрий Муратов, лауреат Нобелевской премии мира 2021 года с формулировкой "за усилия по защите свободы выражения мнений, что является предпосылкой демократии и прочного мира". Речь лауреата ожидается.