Предчувствие войны. Марианна Каат и её фильм "Последний реликт"

Четыре года известная режиссер и продюсер Эстонии Марианна Каат снимала документальный фильм "Последний реликт" в Екатеринбурге. Съемки были закончены в 2021 году.

Это впечатляющая лента о красоте русской культуры и бесконечном насилии над личностью, которое стоит за этой красотой, о милитаризме власти и власти церкви. "Последний реликт" – это и культ царской семьи в городе, и реликтовые формы общественных ритуалов, оставшиеся в России после Советского Союза.

Фильм показывает выпускной бал в кадетском училище, крестные ходы во славу священномученика Николая Второго, а также протестные митинги и их активистов – оппозиционеров. Разговор записан на фестивале независимого документального кино Artdocfest/Riga, который ушёл из России после вторжения в Украину. Главный приз фестиваля получила польская картина "В зеркале заднего вида", снятая режиссёром Мачеком Хамером, который перевозил беженцев с востока разбомбленной страны в западные регионы и в Европу.

Русская культура, русское насилие

– Марианна, в вашем фильме есть два пространства, куда довольно сложно получить доступ для съёмок. Я имею в виду кадетское училище и церковь – один из главных храмов Екатеринбурга, помпезный, сфокусированный на культе мучеников Николая II и его семьи. Как туда пустили иностранку?

– Как говорит мой муж: если надо, я и мёртвого уговорю. Но, если серьезно, начиная развивать идею, я отталкивалась от истории царской семьи. Это был 2016 год, ты как продюсер начинаешь думать: когда фильм выйдет, что ты можешь с этим сделать? 2018 год предполагал, что будет отмечаться 100-летие убийства царской семьи.

– И конец Первой мировой войны, который широко отмечался в Европе.

– Да. Меня там познакомили с одним человеком, который служил в Храме на Крови. Меня свели с батюшкой. Я имела беседу, получила благословение, и мы стали снимать. Потом надо было договариваться с епархией: мы же снимали ещё и крестные ходы. На улицах в Екатеринбурге тогда всё было довольно сильно заточено под церковную власть. Если полиция начинала интересоваться, кто мы и что мы, у меня был местный администратор, он говорил: "У нас есть разрешение от епархии", – и они успокаивались.

– Когда вам давали благословение, что интересовало священников?

– Они знали, что я хочу раскрыть эту тему, были в этом заинтересованы. Я понимала, что в фильме будет не только эта тема, безусловно, будет что-то еще. Но я говорила правду. Поэтому нам там разрешали снимать всё, довольно много.

А с кадетской школой – был еще один человек, который нас представил. Мы встречались с директором. Но это же очень большой регион – Свердловская область, и они захотели официального разрешения от Министерства просвещения. Мы написали, подождали – и нам дали разрешение. Хотя директор этой школы... Я говорю: "А чего вы боитесь? Мы просто поснимаем". – "Ну, мало ли... Мы же не знаем". А тогда как раз был случай с мальчиком, который выступал в бундестаге в Германии.

Была смешная история с хором. Помните, уральский хор поет?

– Потрясающая сцена.

– Когда мы снимали кадетский бал, они репетировали. Мы уже стали уходить, и вдруг слышу: поёт какой-то хор безумной красоты. Я пошла в зал. А это ДК – база Уральского народного хора с большими традициями. Увидев это на сцене, я ещё не знала, куда вставлю это в фильме, но поняла, что это нужно. Мы поговорили с дирижером и с администратором, и они были счастливы. Я говорю: "Мы бы сняли вашу репетицию". Они отвечают: "Да, конечно! У нас еще есть балалаечники". Я говорю: "Хорошо, давайте и балалаечников". Мы уже договорились о дне, уходим, и вдруг бежит замыленный администратор: "Подождите! Нам нужно разрешение от Министерства культуры". Мы написали письмо – и нам дали разрешение. В итоге мы пришли и сняли.

– Контекст, который создается в фильме вашей режиссерской волей, разоблачает"смысл великой русской культуры, её милитарную сущность, основанность на глубочайшем насилии над человеком, её "палочную дисциплину." Это впечатляющая красота хора. Это апофеоз дисциплины и одновременно психического уродства, насилия над человеком. Это как классический русский балет: красота его держится именно на слиянии насилия и геометрической, классической, почти нацистской красоты.

– У меня был потрясающий польский оператор Каспер Чубак. Я хотела именно польского оператора, потому что у них потрясающее документальное кино. Я снимала несколько фильмов с очень хорошим эстонским оператором, но если я о чём-то его просила, он говорил: "Ты тут искусство, что ли, собираешься делать?" Я хотела, чтобы у меня был оператор, который готов делать искусство, и я нашла Каспера.

Кадр из фильма "Последний реликт"

Он оказался чудным человеком, мы абсолютно друг друга понимали, выстраивали кадры. Для меня это было очень важно: я хотела показать именно красоту и то, что стоит за этой красотой. Меня раздражали фильмы, которых так много, есть даже хорошие фильмы про несчастных старушек, умирающих в русских деревнях. Потому что для меня это не есть Россия. Я хотела показать Екатеринбург, современный город, молодежную среду, где все время что-то происходит. Мне хотелось именно через эту красоту показать, как она функционирует.

– Она функционирует при помощи муштры. Это регион большой силы, один из главных военно-промышленных комплексов России (где производятся в том числе ракеты, которые летят в Украину). Если говорить о массе людей ВПК, то я бы сказала, что в вашем фильме она побеждает. Мы видим марш молодых курсантов и курсанток, их счастливые лица, говорящие о причастности к военному делу, о социализации и дисциплине, которая их устраивает. И бал с музыкой... Это "Война и мир"?

– Нет, это "Маскарад" Хачатуряна. Когда был бал, они её использовали. Музыка была написана для спектакля Вахтанговского театра (премьера была за день до начала Отечественной войны). А я монтировала с тем смыслом, что для меня они идут на войну, маршируют красивым строем. И вот эта музыка – недаром, видно, я её выбрала, хотя и позже это узнала.

– Это съемки невероятной красоты: шары, улетающие в яркое небо Екатеринбурга, блистательные молодые пары, кружащиеся в танце… Я неслучайно вспомнила "Войну и мир". Это отсыл к советскому кинематографу, который воспевает доблесть офицеров и их женщин. И одновременно получается, что это предчувствие войны. Вы завершили работу в 2021 году?

– Это был долгий процесс. Фильм официально 2023 года, была мировая премьера в апреле на фестивале Hot Docs в Торонто. Но к концу 2022-го фильм был полностью готов.

– Съемки вы закончили до вторжения России в Украину?

– Да. Шел монтаж. Был еще долгий период "короны", локдауна. Монтажер из Дании должен был приехать в Таллин в марте 20-го года, и тут всё закрыли. Мы год пытались монтировать онлайн, но это совершенно нереально. Потом открылись границы, и мой проект выбрали на питчинг на Nordisk Panorama – это в Мальмё, в Швеции. А он там часто работает, и я ему написала, что приеду: "Давай задержусь на неделю, попробуем вместе посидеть". И мы за эту неделю столько сделали, что я стала ездить в Мальмё, мы там монтировали.

– Монтаж происходил со знанием о войне?

– Нет. Фильм был практически смонтирован. Начало, эпизоды и конец были хотя и не отполированы, но сделаны до начала полномасштабного вторжения. Я всё время говорю "полномасштабное вторжение", потому что война началась в 2014 году. И для меня это очень болезненно, потому что я же снимала фильм и в Донецкой области: "Шахта №8". Снежное – это место, куда потом Boeing упал. Короче, я знаю все, что там происходило. Я была всё время на связи с людьми в 2014-м.

Кадр из фильма "Последний реликт"

Я знала, что закончу репетицией парада Победы. Многие продюсеры были в шоке: полетели проекты, когда началась война. И меня спрашивали, зная, что я долго работала: "А что с тобой?" Я говорю: "А у меня все есть". Более того, я думаю, что с 24 февраля 2022 года эти смыслы стали всем более понятны, и на Западе, и в России.

– Сейчас этот фильм тем более важен, он показывает милитарную составляющую русской культуры и цивилизации. Ответственна ли русская культура за вторжение? Конечно, культура, которая так воспитывает своих детей и так живёт, ответственна. И первая же сцена показывает, что священник, который сидит на военном балу, – часть этой цивилизации.

– Да. Он там в жюри сидит.

– Как главное действующее лицо, как человек, который оценивает этих красивых девочек и юношей, которые танцуют перед ним.

У вас есть два героя-комментатора – нищие возле церкви, один диалог снят очень близко. Они доверились вам?

– Виталик и Сергей. С Виталиком я познакомилась с самого начала, когда поехала на разведку. Я сразу пошла в церковь. А он там стоял на паперти. Я стала с ним разговаривать. К сожалению, я не смогла использовать этот материал в фильме, потому что он снят в другой технической составляющей. Он просто герой Льва Толстого – русский мужичок с юмором, с хитрецой, при этом думающий. Очень смешные тексты говорил! И я рассчитывала, что потом восстановлю это. Но он пил, за это время сильно деградировал: мы приезжаем, а он уже в таком состоянии... Мы были просто друзьями, было полное доверие. Я обычно, когда снимаю, со всеми очень близко схожусь.

Кадр из фильма "Последний реликт"

– Еще одна метафора фильма – это когда он уходит под землю, то есть залезает ночевать в канализацию, где тепло.

– Это его место. Там проходит теплосеть. Он долго скрывал, где живёт: боялся, что мы его засветим. И вдруг один раз говорит: "Ладно, пойдем". Мы реально не знали, куда он нас приведет. Вот он идёт, идёт, потом поворачивает, и мы смотрим – там глухая стена, и вдруг он открывает люк и уходит под землю.

– Есть еще два пространства в Екатеринбурге, куда попасть было, может быть, легче. Я имею в виду Ельцин Центр, где один из героев ходит по экспозиции, а там идет хроника времен Ельцина. И вторая локация – это кладбище, куда приходит этот молодой герой.

– Романовский мемориал. Я же сначала более подробно занималась романовской темой. Останки Романовых были найдены там, но Православная церковь не признала, что они принадлежат царской семье. Признала это только Зарубежная русская церковь, когда было перезахоронение при Ельцине. В 2016–17 годах я была уверена, что РПЦ признает эти останки. Было заново открыто криминальное дело, меня свели со следовательницей, которая его вела. В итоге они не довели это дело до конца. Но была такая идея, и, я думаю, она поддерживалась и из Кремля тоже, то есть Кремль, в принципе, был бы заинтересован, чтобы этот вопрос решился.

А что там сейчас? Вы заходите в этот Храм на Крови, там выставка, книжный магазин, полно литературы про то, что это был еврейский заговор, ритуальное убийство… Там есть такое место – Ганина Яма. Она находится недалеко от Романовского мемориала, который называется "Поросёнков Лог". В Ганиной Яме построено, по-моему, семь церквей. Это огромная территория, туда возят туристов автобусами.

Кадр из фильма "Последний реликт"

Ганина Яма – это место, куда сначала привезли трупы. Их ночью сбросили в ямы или как-то закопали, а когда на следующий день приехали проверять, выяснилось, что трупы всплыли (было дождливое лето). Они погрузили их в грузовик и решили отвезти в какие-то шахты подальше. Но по дороге застряли там, где "Поросёнков Лог" (не смогли проехать), и там закопали останки. Потом уже, в семьдесят каком-то году, нашли часть этих останков, они до сих пор где-то в Москве, ещё не перезахоронены.

Нынешний Московский патриархат говорит, что это священное место – Ганина Яма. Мы летом там были, даже снимали чуть-чуть. Там сделано углубление, растут лилии, а вокруг галерея. Говорят, что это сакральное место, где их уничтожили какой-то кислотой, и они не хотят отказываться от теории, что это был еврейский заговор.

– Как сложно устроена жизнь православного конспиролога!

– А еще сложнее – у документалиста, потому что все это невозможно вместить в один фильм.

– Но вы блестяще с этим справились, показав простого русского мужичка, который прикипел душой к этому месту и водит молодого героя, объясняя ему, что "вот здесь-то лежат настоящие останки, а все остальные...". То есть мы видим, как работает народная память. И это молодой человек, который принадлежит левому движению. Это один опыт познания. А второй опыт – это он в Ельцин Центре изучает историю родины 25-летней давности.

– С Ельцин Центром не было проблем. Это совершенно потрясающее пространство. Я еще сравнивала: например, новый Мариинский театр – там внутри по качеству материала видно, как воровали и экономили. А в Ельцин Центре даже внутри, даже в туалете все прямо супер сделано. Там прекрасный книжный магазин, концептуальный, совершенно гениальный музей: американцы его делали.

– И американцы, и русские, связанные с Обществом "Мемориал", с практиками работы памяти.

– Они устраивали интересные выставки. Там есть кинозал, там даже "Артдокфест" проходил. Интересные детские кружки, прекрасный ресторан, кафе. Правда, он находится немножко на отшибе, туда не ходят никакие автобусы, довольно сложно парковать машину. В принципе, это пространство очень плохо эксплуатируется.

– Юноша увлечен левыми идеями, страдает от социальной несправедливости. В двух этих локациях он приобретает базу: к чему привели левые идеи в начале ХХ века и что предшествовало его собственному взрослению. Он ходит на демонстрации, причем не только левых сил, не только с коммунистами.

Кадр из фильма "Последний реликт"

– Да, это называлось "Левый блок": не "Левый фронт", а "Левый блок", идея которого была в том, чтобы объединить разные течения. Он же говорит, что общество должно меняться, и в первую очередь об этом надо думать.

– Он идеалист, а старший товарищ, с которым он спорит, говорит ему о денежных вопросах: люди должны хорошо зарабатывать. И в этом смысле старший оказывается большим марксистом (если говорить о классическом понятии), чем молодой. Что с ними сейчас? Это люди производят впечатление Дон Кихотов, которые хотят спасти мир, но борются с ветряными мельницами.

– У Камю в "Мифе о Сизифе" было хорошо написано: это бессмысленно, но благородно. И они для меня именно таковы. Когда я начинала их снимать, у них было довольно много энтузиазма.

– Это город с традициями хорошей политической борьбы. Там появился как политическая фигура Евгений Ройзман, это о многом говорит. Это не только город ВПК, но и город интеллектуалов, город русского рока, русской архитектуры .

За годы, которые вы снимали, видно, как меняются эти люди. Сначала они полны сил, буквально с радостью идут в полицию, когда их задерживают. И когда человек выходит, он с энтузиазмом рассказывает, что он там говорил, что он еще вернется, что он готов к борьбе. А в конце мы видим если не их поражение, то...

– Они растеряны.

– Это социальный пессимизм. Они не понимают, куда уходят их усилия.

– Они понимают, что не могут ничего сделать с этой машиной.

– Есть сцена с буфетчицей как символ их несоответствия народу.

– Если ты с документальным кино находишься на правильном пути и в правильном месте, то в какой-то момент кто-то сверху начинает тебе помогать, начинаются какие-то истории, которые зависят не от тебя. Мы пришли в кафе, где уже несколько раз снимали. А они просто устраивали так называемые "прогулки по городу". Собирались раз в неделю, шли от мэрии по всему Ленинскому проспекту и доходили до этого кафе, там сидели и разговаривали. Несколько раз я их снимала. А тут я уже приехала в последний раз, и мы были сосредоточены на одном герое, Рафаиле, потому что нам не хватало материала о нём. Приходим, а там новая буфетчица, которая кого-то заменяет. Пока мы снимали, я говорила: "Спасибо, Господи, что ты мне это послал..."

Кадр из фильма "Последний реликт"

– Я понимаю радость режиссера, но и чувства людей, которым она говорит, что "вы – никто, ничто, от вас ничего не зависит, вы мне зарплату не повысите". Она говорит и о своем пессимизме, она ничего не может изменить. А они сидят с совершенно растерянными лицами.

– Для меня в этом моменте важно ещё то, что это касается, как мне кажется, всей российской оппозиции: они вообще не апеллируют к народу, они в своем пузыре, в отличие от Украины и Беларуси. Я на фестивале смотрела фильм про Тихановскую и отметила, что она всё время апеллирует к народу. А кто в России апеллирует к народу? Только Путин.

– Всё-таки Навальный обращался к народу. Как мы понимаем, массовые протестные уличные съемки в основном связаны с фигурой Навального.

– Это то, что было после президентских выборов в 2018 году, когда Навальный призвал выйти, и по всей России были эти шествия: "Он нам не царь". Мы в это время снимали то же самое в Екатеринбурге.

– Давайте договорим про героев. Молодой – Игорь, постарше – Рафаил: какова их судьба после фильма?

– Игорь уехал из Екатеринбурга. А Рафаил ещё до начала войны уехал в Тбилиси, потому что ему грозила уголовная статья. Он революционер от природы, в чистом виде, и он фактически каждый день стоял на главной площади, где у них протестуют, с плакатами за Саакашвили и против войны.

А в прошлом году 12 октября он пропадает: уходит куда-то и говорит, что к обеду вернется в хостел. Все документы, вещи у него в хостеле, но он не возвращается. Мы начинаем бить тревогу, создаем группы людей, которые его знают. Через какое-то время обнаруживается информация из Владикавказа, что там полиция арестовала его за мелкое хулиганство. Это Северная Осетия, которая оккупирована Россией. Никто не понимал, как он там оказался. Появилось какое-то видео, где непонятный человек, очень издали снятый, идет из Грузии в сторону от российской границы. Вероятно, он пошел с кем-то встречаться, ему что-то наврали и выудили его, чтобы арестовать. Его больше двух месяцев этапировали в Екатеринбург, мы не знали, где он. Сейчас он в Екатеринбурге сидит под следствием, но суда не было. Ему инкриминируют "терроризм".

За время путинского правления создано столько разных силовых структур, а поскольку вся поляна зачищена, больше никто не выходит на протесты, им просто совершенно нечего делать. А им надо оправдывать свою зарплату. И вот это самое ужасное. А поскольку все же снималось, все в интернете, даже в фильме видно, как полицейские всё время все снимают, они сидят в своих кабинетах и ищут какие-то старые дела. Сложно представить, кому мешал Рафаил, сидя в Тбилиси. Мы собирали ему еду. Он веган, ему нужны специальные продукты. Есть даже группа, созданная в России, которая помогает сидящим веганам.

– Можно ли представить, что режиссер Марианна Каат едет сейчас в Россию, чтобы снимать в Екатеринбурге, Иркутске, Хабаровске, Ставрополе?

– Я точно не поеду в Россию, пока там кардинально что-то не поменяется. Я большой любитель оперы и классической музыки, раньше я довольно часто ездила в Питер в театр и филармонию. Но теперь даже не могу себе представить, что я могла бы поехать и чем-то там наслаждаться. Этим фильмом я распрощалась с российской темой.

Марианна Каат

Подкаст "Вавилон Москва" можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в Тelegram.