Ректификат свободы. Андрей Архангельский – о новом альбоме БГ

Новый мини-альбом БГ отсылает нас к "Поезду в огне" – произведению, с которого началась, собственно, всесоюзная слава "Аквариума" (клип показали в программе "Взгляд" в 1988 году). Песня выражала общее к тому времени настроение: уже было ясно, что приехали и выжать из советского паровоза больше нечего. Прошло ровно 35 лет, и общее ощущение от нынешнего альбома можно описать так: этот поезд опять в огне – но уже адском, разумеется; оставляя по себе лишь запах серы, он летит на всех парах по направлению именно туда.

Альбом также конституирует: опыт прежних свобод вылетел в трубу, ничему не научил. Даже если частичный прогресс и был, то он носит двусмысленный характер – с сегодняшней точки зрения. Ну вот БГ и еще пара сотен старателей работали на свободу, воспитали новое поколение, которое частично как раз и свалило вслед за кумирами в эмиграцию, а частью затаилось сегодня на своих новых московских или новосибирских кухнях. То есть воспитать-то воспитали новых людей, но теперь это "новое" легко отслоилось, как вареное мясо от кости, а становой хребет государства никак не затронуло.

Что остается от опыта свобод в России (учитывая их всегдашнюю недолговечность) – если остается вообще? Опыт тоталитарный, как мы видим, преспокойно сохраняется через поколения, самовоспроизводится как ни в чем не бывало. Означает ли это, что опыт свобод (полтора поколения, которые родились и выросли уже в несоветское время) тоже где-то хранится – и потом опять заработает, при иных обстоятельствах?

Сравнение так себе: во-первых, его, этого опыта, в разы меньше; во-вторых, опыт свободы, в отличие от опыта рабства, требует усилия, работы над собой. А напрягаться предпочитают немногие. Еще до войны можно было заметить: прижились в России – то есть стали инстинктом, срослись с естеством – только самые простейшие свободы, внешние. Например, свобода самовыражения – отстаивать право, что называется, "быть собой". В 2018 году было сразу несколько громких историй (Петербург, Пермь, Новосибирск ), когда учителя не пускали в класс учениц с розовыми или зелеными волосами. Во всех случаях за девочек вступались родители, омбудсмены, законодатели и даже прокуратура (!). Из чего можно, как казалось тогда, сделать вывод, что свобода самовыражения устоялась в качестве нормы и этот вопрос для общества уже "решенный". Таким образом, подтвердилось первое из завоеваний перестройки, которое, впрочем, шло когда-то в одном пакете со свободой "читать, писать, говорить что хочешь". Сегодня от этой формулы осталось только "одеваться" (ни писать, ни говорить свободно уже опять нельзя). Но и формальный, стилистический нонконформизм не перешел в духовный коллективный опыт. Российская рок-музыка, например, не породила мощного антивоенного движения, как в Америке; подросток с фиолетовыми или зелеными волосами с тех пор закончил школу, и вполне может быть, что сегодня он "за Путина" и "свобода одеваться" никак не повлияла на его сознание.

Таким образом, на месте нового коллективного опыта действительно дыра, бездонная яма, как поет БГ? Существует ли он сегодня вообще, этот опыт свободы в России, и если да, то как его обнаружить? Кроме упоминания об отдельных героических одиночках, и известных, и неизвестных, продолжающих протестовать против войны, он, этот опыт, не поддается сегодня исчислению. (Придирчивый критик к тому же спросит: а от какого момента этот опыт отсчитывать? От 1988-го? От 1991-го, 1996-го? А это точно были свободные годы? А при раннем Путине они были свободными – или уже нет?)

Для ответа на эти вопросы нам поможет доказательство от "противного" (contradictio in contrarium). Если посмотреть на репрессивные законы государства после 24 февраля, на их динамику, мы увидим, что они не просто преследуют людей за идеи или слова. Они стремятся как бы выжечь сам опыт свободомыслия за 35 прошедших лет, искоренить, объявить его никогда не бывшим. Недавний учебник Мединского для старшеклассников, одиозный, также внушает, что жизнь в России коренным образом не изменилась с 1953 года. Что советский человек каким был, таким и остался, а годы перестройки были временным помешательством, мороком, нелепостью. Слово "нежелательный", ставшее за полтора года привычной формулировкой репрессивной машины, – это именно нежелательность памяти о свободах. Не просто закрывают свободные издания или независимые организации – хотят саму память об этих свободах изгнать.

Если бы этот опыт свободы так легко испарился сам, его не надо было бы с таким остервенением изгонять. Равнодушие и цинизм до определённого момента служили хорошим противоядием против свободы, Кремль именно ими и пользовался. Но после 24 февраля понадобилась самая жесткая из известных нам исторических рамок – сталинская. Это отчасти инстинкт системы, но в большей степени – расчет. Размышляя цинично, только эта рамка – неосталинская – может на сегодня удержать страну в повиновении, неподвижности. Только за счет тотального страха, только силой. Все другие рычаги не работают. Именно потому, что опыт прежних свобод – даже такой поверхностный, неформализуемый и немассовый – и тот представляет угрозу для Кремля. Сохраняет свою потенциальную значимость – и может быть востребован на очередном переломе истории.

"Какой смысл в сегодняшней массовой эмиграции, какая польза?" – часто задаются вопросом. Чтобы сохранить, перефразируя БГ, ректификат свободы – пусть и на выезде. Одновременно это и урок: чтобы научиться наконец воспринимать свободу в качестве субъекта, как сверхценность – чего нельзя было добиться с помощью лишь экономических побуждений, "выгоды" в прежние годы. Но этот опыт свободы сохраняется и внутри России. Критической его массы оказалось ничтожно мало в 2022 году, но и это тоже урок. Сохранять сегодня абрис свободы хотя бы внутри себя, удерживать ее, помнить об этом уникальном опыте, который еще может пригодиться, – вот единственная, едва уловимая надежда, которая также присутствует в новом альбоме БГ.

Андрей Архангельский – журналист и культуролог

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции