Россия притерпелась к бойкоту?

Россия притерпелась к бойкоту? Итоги года санкций и роста цен обсуждают политик, энергетик Владимир Милов и экономист Борис Грозовский.

^{Видеоверсия программы}

Михаил Соколов: Сегодня наши гости: политик и энергетик Владимир Милов и экономист Борис Грозовский. Итоги года санкций и роста цен. Принят 12-й пакет европейских санкций против России. Посмотрим обзор решений Евросоюза и Соединенных Штатов.

12 пакет санкций

Михаил Соколов: Итак, санкции Запада за войну России с Украиной усилены, распространятся на алмазы, алюминий, металл из России. Кстати говоря, Британия тоже вводит подобные ограничения. На ваш взгляд, велики ли могут быть потери российского бюджета, например, по тем же алмазам, где Россия заполняет треть мирового рынка на 4 миллиарда долларов? Я спрашиваю об этом, потому что некоторые российские деятели типа пресс-секретаря Кремля Пескова говорят о том, что удастся эти санкции обойти.

Владимир Милов: На самом деле, что касается новых мер, которые приняты Евросоюзом не только в 12-м, но еще и в 11-м пакете, они не очень много весят с точки зрения денег и доходов бюджета. Допустим, миллиард долларов или даже два бюджет потеряет – это для них не суперкритичные деньги. Очень важно, мы видим, что акцент в санкционной политике сегодня смешается в эту сторону, очень важно перекрыть каналы обхода тех санкций, которые вводились в предыдущие годы. Потому что здесь, надо сказать, Путин себя чувствовал достаточно вольготно. Для начала, было много расследований, публикаций о том, как вполне себе он получает продукцию, которая используется для производства вооружений, боеприпасов, военной техники, в том числе из тех же стран Евросоюза. Нефтяной потолок пресловутый так и не заработал в итоге, потому что начиная с середины лета российская экспортная нефть Urals стоила дороже 60 долларов. В последнее время страны Запада стали шевелиться, чтобы давить на владельцев танкеров, страховых компаний, трейдеров. Мы видим, что по результатам ноября и первых двух недель декабря это сработало. Вот это ключевой момент. Потому что Кощеева игла: основные деньги Путин получает все-таки и прежде всего от нефти. Если сравнивать на весах, то все, что перечислено в вашем репортаже, там много разных позиций, но все это даже близко несравнимо с тем, чтобы добиться исполнения нефтяного потолка хотя бы в 60 долларов, есть предложения его снижать дальше. Эта штука на чашке весов будет посильнее "Фауста" Гете и перевесит все остальное. Сейчас вопрос не в принятии каких-то новых мер, а скорее в том, чтобы заставить работать предыдущие санкции и прежде всего – нефтяной потолок.

Михаил Соколов: Тем не менее министр финансов Силуанов подчеркивает, что Россия будет перенастраивать рынки сбыта на другие регионы. Есть ли для алмазов или металлов другой рынок сбыта вне Европы и стран "семерки", возможно, с дисконтом или еще что-то?

Борис Грозовский: Рынок, конечно есть. Мне кажется, что в целом затея добиться того, чтобы цена российской нефти опустилась ниже 60 за баррель, едва ли осуществима просто в силу того, что на глобальном рынке нет избытка нефти, с одной стороны, с другой, всегда есть покупатели типа Индии, Китая, Турции, которые вполне готовы купить российскую нефть чуть дешевле, чем она бы продавалась в отсутствии санкций, соответственно, взяв себе большую прибыль от либо транспортировки, либо как в случае с Индией переработки этой нефти, доставки на европейский рынок уже нефтепродуктов, полученных из этой нефти, которые совершенно свободны от санкций. Это просто перераспределение части прибыли, которую могли бы получить российские нефтяные компании, а в итоге получают индийские, турецкие и так далее. В целом я думаю, что добиться прямого эффекта, чтобы российская нефть стоила меньше 60 за баррель, – это вряд ли удастся. Но то, что удается уже сейчас, – это создать и российскому бюджету, и российским нефтяным компаниям максимум сложностей. Мы видим, как деньги, которые они получают, зависают в Индии, зависают в рупиях, – эти деньги сложно использовать для того, чтобы приобрести товары, необходимые в качестве российского импорта. Создать сложности – это реально, добиться того, чтобы российскую нефть покупатели перестали покупать или покупали ее по цене значительно ниже мировых рыночных цен, – я думаю, что это вряд ли реально.

Михаил Соколов: Евросоюз вводит новый запрет на импорт сжиженного газа с 12-месячным переходным периодом. Получается, что Россия будет удалена и с этого рынка. Какова тут цена вопроса, кто будет в выигрыше?

Владимир Милов: Здесь речь прежде всего идет о сжиженных углеводородных газах – это пропан-бутан, это не тот СПГ, который массово экспортирует "Новатэк" с Ямала в Европу. Против СПГ как такового пока санкции еще не вводились. Это европейцы не делают, потому что он им нужен для своего газового баланса. Им непросто удается свести ситуацию с прохождением зимы и так далее. "Новатэк" тоже экспортирует в том числе сниженные углеводородные газы – это то, что вы видите во всех этих баллонах с пропан-бутаном и прочее. Это другая история, чем эти огромные газовозы с природным газом, который в сжижением виде используют для перевозки. Я хотел прокомментировать то, что говорил Борис. Я тут, может быть, более оптимистичен, потому что ситуация с ценовым потолком перенастраивается из того, чтобы повлиять на покупателя российской нефти, в точечную работу с перевозчиками, страховщиками и трейдерами – это промежуточное звено. До той же Индии нефть надо довезти, чтобы ее довезти, танкер нужно застраховать, иначе его могут через тот же Суэцкий канал просто не пропустить, если он не будет застрахован. Поэтому здесь это давление начало, видимо, работать. В ноябре и декабре Европа и Соединенные Штаты принимали уже конкретные меры. Кстати, это есть в 12-м пакете санкций Евросоюза, меры, направленные именно на то, чтобы повлиять именно на это промежуточное звено, чтобы некому было возить. Кстати, очень интересную информацию "Блумберг" опубликовал, что пять или шесть больших танкеров с российской нефтью, которые шли в Индию, зависли и сейчас не движутся, по сути, они в районе Шри-Ланки находятся. Потому что возникли сложности с продолжением исполнения этих контрактов именно из-за давления на промежуточные звенья. Кстати, между прочим, индийские компании и банки очень сильно настроены на работу с Соединенными Штатами, с долларовым пространством, они вторичных санкций США сильно боятся. Китайцы тоже боятся, хотя меньше, но индийские участники рынка боятся сильно. Поэтому, в принципе, если гоняться за страховщиками, трейдерами и перевозчиками, а это штучные, легко вычисляемые субъекты, то здесь ценовой потолок можно инфорсить. Это, конечно, трудоемкое дело. Я чуть-чуть более оптимистично настроен, считаю, что это главная сейчас история, потому что это главный источник для Путина, для бюджета. Никаким металлам, алмазам с этим просто по масштабу даже близко по масштабу не сравняться. Сильно пошли расти дисконты на российскую нефть, то есть явно какие-то меры это действо имеет.

Михаил Соколов: На ваш взгляд, эффективна ли в целом западная санкционная политика? Не ошибка ли расчет на то, что сокращение доходов изменит поведение России, подорвет ее способность вести войну?

Борис Грозовский: Как мы видим по поведению Путина и его правительства, оно нисколько не изменилось под влиянием санкций. Я не думаю, что из этого правильно делать вывод, что санкции неэффективны. Иран прекрасно существует под санкциями уже 40 лет, есть другие примеры. Крупные экономики, если в них при этом господствует авторитарный политический режим, вряд ли могут быть настолько неустойчивыми, чтобы санкционная политика в принципе могла бы каким-то существенным образом изменить их поведение. Создать максимум сложностей – да.

Михаил Соколов: То есть, например, ужесточить контроль на ввоз товаров для ВПК через третьи страны?

Борис Грозовский: Это вполне реально. Мы видим, как в последние два года российские компании, которые закупают то, что нужно для ВПК, во Франции, в Германии, в Нидерландах, в Штатах и так далее, вынуждены строить большие сложные цепочки поставок, иногда через три, четыре, пять стран. При этом эти цепочки им все время нужно перенастраивать, менять, потому что одни страны вынужденно из них выпадают, они пугаются вторичных санкций, соответственно, больше не подходят как маршруты поставок, нужно перенастраивать, нужно договариваться с новыми фирмами – все это удорожает и усложняет поставки. Вот это, собственно, то, чего можно добиться. Добиться того, чтобы нидерландские, германские или французские компании в принципе отказались продавать неизвестным им покупателям, которые перед ними предстают как фирмы из Арабских Эмиратов, из Турции, из Гонконга: они же не декларируют, что затем мы через Грузию, Армению или еще что-то перенаправим эту электронику российским танковым заводам или заводам, выпускающим авиационную технику. Соответственно, поставщики той электроники, которая нужна российскому ВПК, заинтересованы в максимизации прибыли, они заинтересованы в том, чтобы максимально свою продукцию сбывать. Все попытки на данный момент возложить на поставщиков задачу, чтобы они отслеживали таким образом через 4–6 посредников, куда дальше их товар попадает, пока не увенчались успехом. Соответственно, контролировать все это очень сложно. Прерывать те цепочки поставок, которые российские импортеры выстраивают, сделать более дорогими для них платежи по этим поставкам – да, это возможно, это делается. Есть надежда, что вторичные санкции будут дальше более эффективными.

Михаил Соколов: Подписан указ Джо Байдена об отключении от финансовой системы США банков, работающих с российским ВПК, достаточно подробные есть, интересные правила. Это как-то может изменить всю ситуацию с деятельностью посреднических всяких структур на мировом рынке?

Владимир Милов: Да, может. Вообще здесь, как ни парадоксально, хорошая новость в том, что Путин продолжает пользоваться какими-то компонентами, технологиями из тех же стран Евросоюза для производства вооружений, хорошая новость состоит в том, что он без этого не может. То есть пока Россия не в состоянии даже со всем своим Китаем и Ираном, Северной Кореей производить вооружения и боеприпасы без хитрых схем обхода санкций. Я думаю, здесь будет прямая корреляция с тем, что все, кто помогал России, они думали, что ответственности за это не будет, им удастся засунуть голову в песок, сказать: мы не знаем, это какие-то третьи страны, лошадь не моя, мы не отслеживаем эти цепочки поставок. Но мы видим, что по широкому кругу направлений идет очень серьезное ужесточение борьбы с теми компаниями и банками, которые помогают Путину эти компоненты и технологии получать. Мы видим, что в Европе даже были аресты руководителей и владельцам фирм, которые помогали Путину те же самые проводники получать и так далее. Я думаю, что в том числе те меры, которые Байден подписал, – это очень сильно усложнит для Путина задачу поиска каких-то новых схем обхода. Потому что большая часть участников рынка теперь, глядя на эти меры, будет просто отказываться с ним работать. В предыдущие месяцы очень многие критиковали режим санкций, они грозно на бумаге звучат, но не сопровождаются мерами, чтобы заставить их выполняться и работать. Но сейчас мы видим, что и США, и Европа, и другие западные страны фронтально занялись отловом нарушителей, на самом деле ужесточением требованием. На самом деле тот же 12-й пакет ЕС вводит очень жесткие требования запрещать в контрактах поставки, реэкспорт какой-то продукции в Россию, требует от поставщиков контролировать все дальнейшие передвижения товаров и прочее. Поэтому в целом это довольно болезненно.

И вообще, санкции работают, это просто не так быстро происходит, как многие ожидали. Ситуация довольно удручающая: дефицит бюджета никуда не девается, он подстегивает инфляцию, импортозамещение не работает из-за того, что мы отрезаны от западных технологий и компонентов, и не заработает. Из-за этого нам надо много импорта. Много импорта – это давление на рубль, рубль – это давление на инфляцию снова, инфляция – это давление на ставку, ставка запредельная, фактически 16% убивает любые надежды на то, то экономика будет расти. Это очень серьезный прессинг. Я совсем не согласен с этим сравнением с Ираном.

Я часто слышу, что Иран 40 лет прекрасно живет под санкциями. Нет, в Иране ничего прекрасного нет, он еле сводит концы с концами, у него огромные проблемы, у него народ постоянно бунтует из-за социально-экономических сложностей.

Санкции ограничивают Ирану возможности, например, они не стали ввязываться в палестино-израильский конфликт, потому что у них возможностей нет, не стали поставлять Путину ракеты. Их народ постоянно поддерживает политику реформаторов, которые хотят работать с Западом, чтобы добиться смягчения санкций. Поэтому это долгая история. Иранский пример, на мой взгляд, совсем не говорит, что за 40 лет санкции не сработали. Наоборот, есть огромное давление на Иран, которое приносит свои результаты. Я думаю, что так будет и в этом случае, просто путинская экономика больше, масштабнее, он лучше подготовился начиная с 2014 года. Но все эти меры так или иначе начинают иметь свой эффект.

Михаил Соколов: Может возникнуть тема конфискации российских активов тем или иным способом? Есть какие-то документы американские, с которыми ознакомилось издание "Файнэншл таймс", типа рекомендаций конфисковывать эти активы.

Борис Грозовский: Уже почти два года американские и европейские юристы, финансисты бьются над этой темой. До последнего момента выводом было, что, конечно, очень хочется изъять замороженные активы и государства, и олигархов, и компаний, попавших в санкционные списки, но не видно хорошего юридического способа это сделать, такого способа, который бы одновременно не поставил под сомнение мировую финансовую и правовую систему, в которой, естественно, не принято прибегать к таким жестким мерам, не принято прибегать к конфискациям.

Михаил Соколов: Может быть, будет реакция на какие-то действия российские, связанные с так называемой передачей в управление тех или иных активов, фактической национализацией? Сегодня Путин передал кипрские акции одного из крупнейших автодилеров "Рольф" государству. То есть тоже национализация. Сергей Петров, основатель компании, назвал это выстрелом государства в ногу. Может быть, на это будут реагировать?

Борис Грозовский: Европу больше всего всколыхнула история с пивоваренными заводами "Карлсберг" в России, заводы "Балтики", по сути дела, были национализированы. Но то, что данный момент сделано, – это разрешение на симметричную сумму изымать российские активы в Европе для того, чтобы компенсировать потери ровно и столько лишь тем европейским компаниям, которые пострадали от аналогичных мер в России. Это не тот шаг, который позволит, допустим, взять замороженные активы Центробанка и направить их на восстановление Украины. Это примерно то, чего хотелось бы политикам и гражданским активистам. Может быть, сейчас начнутся какие-то постепенные подвижки в этом направлении под влиянием того, что и в Европе, и в Штатах, мне кажется, все больше убеждаются в последний месяц, что российская экономическая ситуация выходит в какую-то новую нормальность, что Путин может себе позволить долгую войну. У нас в 2022–23 годах очень сильно выросли военные расходы бюджета, и при этом совершенно не видно того, что для России это может быть каким-то разовым всплеском, что, дескать, в 2022–2023 годах эти расходы резко выросли, но затем, в 2024–2025 годах, под давлением бюджетной ситуации Путин будет вынужден куда-то вернуть эти расходы, к довоенной норме. Нет, ничего подобного, это вполне может существовать как такая новая норма. Путин вполне себе может позволить вести такую войну и поддерживать на нынешнем уровне военные расходы, на уровне, который в два-два с половиной, иногда даже в три раза выше довоенного уровня. На такой величине Россия вполне себе может позволить поддерживать военные расходы. Соответственно, пытаясь как-то эту реальность осмыслить, Европа и Штаты, где каждый процент, даже не процент, а увеличение военных расходов на десятую долю процента – большое событие, вынуждены как-то понимать, чем они могут на эту новую реальность ответить.

Михаил Соколов: Как вы считаете, будут ли компенсировать убытки тем, кто пострадает из-за путинской национализации, дисконтов, отчисления бюджетов? Может быть, с этого начнут с замороженными активами работу?

Владимир Милов: По замороженным активам это уже, очевидно, стало политическим решением, а не юридическим. Потому что юристы – я очень хорошо помню юристов, когда я работал на госслужбе, они всегда перестраховываются и говорят, что ничего нельзя, особенно по таким решительным действиям. Вы серьезные политические преобразования, новации никогда не продавите, если будете ориентироваться на мнение юристов. Поэтому надо риск брать на себя. Я вижу, что политики на Западе к этому делу склоняются. Тут вопрос не в том, что у России что-то конфискуют, вопрос в том, что на поддержку Украины требуется столько денег, что уже с этим не справляется западная помощь. Например, Украина вынуждена из-за сокращения европейской помощи сейчас принимать бюджет государственный на следующий год, где они фактически вырезали все капитальные инвестиции ради того, чтобы свести концы с концами. Украине нужны деньги, этот вопрос сейчас становится пылающим. Поэтому я вижу, как политическое решение зреет. Правовая база здесь, на мой взгляд, стопроцентная, потому что есть резолюция Генеральной ассамблеи ООН, принятая большинством голосов, которая говорит, что страна-агрессор должна нести материальную ответственность и компенсировать ущерб той стране, на которую она напала, – это конкретно про Украину идет речь. Здесь все правовые основания есть. Я считаю, что страны "большой семерки" должны просто официально обратиться к руководству России и спросить их: в течение 30 дней ответьте нам – вы собираетесь резолюцию Генассамблеи по ущербу Украине выполнять или нет? Если нет, значит, молчание мы расцениваем как отказ, значит, будем изымать ваши активы, правовые основания для этого есть. Риски, о которых говорят, – это все настолько вилами по воде. Глава Европейского Центробанка говорит: вот это инвесторов отпугнет от евро. А куда они пойдут? У нас огромный наплыв в мире классных ликвидных валют? Да нет ничего, кроме евро, доллара, валют Японии, Швейцарии, Австралии и Канады – это 90% мировых резервных валют. Юани никому не нужны, дирхамы тоже. Поэтому разговоры о рисках, на мой взгляд, крайне преувеличены. Кстати, Канада пошла по пути конфискации активов, и никак это не отразилось ни на канадской финансовой системе, ни на канадском долларе, ни на привлекательности для инвесторов. Так что вопрос политического решения, мне кажется, дело движется в эту сторону.

Михаил Соколов: Тем временем Владимир Путин продолжает свою предвыборную кампанию: упор делает на якобы спасенную экономику.

Путинские экономические обещания

Михаил Соколов: Сначала вопрос из политической сферы в связи с этими выборами, который волнует многих: что с вашим политическим союзником Алексеем Навальным? Его нет в колонии, судьба неизвестна. Такое впечатление, что власти прячут его с момента начала президентской кампании.

Владимир Милов: Да, это неслучайное впечатление. Я думаю, что это такое шоу силы, показать, кто в доме хозяин, показать, что для Путина не действуют никакие юридические и моральные ограничители, он может с главным российским политзаключенным обращаться как угодно. 17-й день ничего не знаем. Коллеги Навального, юристы продолжают получать отрицательные ответы от самых разных учреждений ФСИН, от СИЗО, куда они шлют запросы. Это, безусловно, неслучайно, что это произошло в момент формального начала президентской кампании. Путин хочет показать, что он будет вести эти выборы в отношении российского общества с позиции силы, в том числе будет новый раунд издевательств над политзаключенными. Неслучайно пошла эта история с изъятием книг Акунина, неслучайно пошла история про национализацию активов компании "Рольф" Сергея Петрова. Это первый случай, когда национализировали активы российского предпринимателя, а не иностранных компаний. Сергей Петров был известен тем, что симпатизировал оппозиции. То есть все это вместе – Навальный, Акунин, "Рольф" – очень четкий сигнал, что Путин хочет эту избирательную кампанию вести с позиции силы. На самом деле я считаю, что это оборотная сторона, что он чувствует свою слабость. Потому что даже на его полностью контролируемой прямой линии его народ попинал, что он хочет о геополитике говорить, а все его все время возвращают мордой в то, что цены растут. Он даже был вынужден за яйца извиняться. Был открытый вопрос Левада-центра перед этой прямой линией: о чем вы бы хотели спросить Путина? Когда война кончится? Когда зарплаты будут расти? Когда цены перестанут расти? Когда власти начнут хоть что-то делать для людей? Буквально было сформулировано так. Разрыв путинской виртуальной реальности с настоящей действительностью – один из таких вопросов был выведен на экран – он все больше очевидным становится. Я думаю, что попытка ввести какой-то новый раунд насилия над российским обществом – это ответ на то, что Путин чувствует, что недовольство растет, и хочет всех таким образом запугать.

Михаил Соколов: Навальный призвал голосовать за любого кандидата, только не за Путина. Как вы к этому призыву относитесь?

Владимир Милов: Сейчас есть определенное общественное внимание к выборам, оно дошло и до Навального, он тоже втянулся в эту дискуссию. Я лично считаю, что, может быть, немножко зря, потому что это событие только дезориентирует людей. По Харитонову все стало ясно, то есть это четкий ремейк 2004 года, когда даже Зюганов и Жириновский не пошли, КПРФ выставила никакого Харитонова 20 лет назад, а ЛДПР снова выставила охранника Жириновского, только теперь другого. Поэтому здесь все становится довольно очевидным. Но я вижу, что много людей смотрят на это событие как на то, что что-то можно все-таки сделать, может быть, где-то идет народная волна, которая может снести Путина. Но Навальный сказал этим людям: хотите – голосуйте, я это одобряю, поддерживаю любые действия против Путина, которые вы можете совершить. Мне кажется, это некий компромисс между энтузиастами участия в этих выборах и реалистами. Я считаю, что пойти, проголосовать против Путина нет никакой большой проблемы.

Михаил Соколов: Многие в оппозиции призывают Запад не признавать легитимность обнуленного переназначения Путина. Это может помочь в борьбе с войной и диктатурой?

Борис Грозовский: Мне кажется, что Путину в общем и целом все равно относительно того, как Запад будет реагировать на выборы. После 2020 года совершенно всем понятно, что поправки к Конституции, нагромождение бесконечных президентских сроков, я уже сбился со счета, имеет такой характер, что здесь все правовые процедуры просто играют роль какого-то такого полупрозрачного фигового листка, который просто должен прикрыть тот факт, что диктатор находится у власти, будет находиться у нее столько, сколько он сам сочтет нужным и возможным, сколько ему позволит находиться его ближайшее окружение.

Михаил Соколов: Давайте вернемся тогда к экономике. Кремль настаивает, что есть рост ВВП на 3%, есть якобы такой успех. Но это только за счет того, что удвоение расходов на военные цели?

Борис Грозовский: Рост ВВП есть, действительно. Это довольно-таки сильно противоречит тому, что многие экономисты ожидали в конце прошлого – в начале этого года. Да, действительно, очень большой всплеск военных расходов, особенно в начале 2023 года, привел к тому, что в российском ВПК производство выросло. Успехов каких-то больших импортозамещения нет, о чем Владимир говорил. Но в ВПК рост есть по разным направлениям. Соответственно, когда речь о производстве отдельных видов вооружений, что-то выросло на 30–40%, что-то на 15–20. ВПК занимает достаточно большую долю в структуре машиностроения, а соответственно, машиностроение и металлургические отрасли – в промышленности в целом. Соответственно, этот рост не может не сказываться на агрегированных экономических показателях. Другое дело, что ни снаряды, ни ракеты, ни танки совершенно невозможно намазать на хлеб, то есть это не увеличивает благосостояние людей, находящихся в России. Это именно рост производства, который не конвертируется в рост благосостояния. Соответственно, растут доходы в первую очередь людей, занятых в ВПК, доходы россиян, участвующих в войне. Война стала достаточно заметным трамплином для множества людей, которые где-то в своих небольших городках максимум, на что могли рассчитывать, – это зарплаты в 30–40, дай бог, если 50 тысяч рублей. Участвуя в войне, соответственно, они увеличивают доходы в 5–7 раз примерно. Эти расходы вливаются на потребительский рынок, потому что семьи тех, кто участвует в войне, тратят эти деньги на ремонт своих квартир и домов, на покупку автомобилей, на выплату потребительских кредитов, в которых они до этого успели завязнуть и так далее. Отсюда достаточно сильный рост инфляции на всех потребительских рынках, который Центробанк вынужден сбивать очень сильным повышением процентной ставки. Соответственно, в некотором роде российская экономика перегрета, потому что дополнительные расходы так или иначе оказываются на потребительском рынке. Производство растет вовсе не в потребительских отраслях, производство растет в отраслях, которые восстанавливают старые советские танки.

Михаил Соколов: В общем, военный сектор растет, а остальные как-то существуют. Как все-таки залатали бюджет? Это дополнительные нефтяные доходы или еще манипуляция с курсом рубля – удается каким-то образом держать все на плаву?

Владимир Милов: Нет, это в основном связано с тем, что не соблюдался ценовой потолок. То есть, когда в первом полугодии уходящего года цена нефти была ниже 60 долларов, там было очень большое падение нефтегазовых доходов бюджета, порядка 40% год к году, но это очень сильно сократилось во втором полугодии, потому что нефть дорожала , какие-то периоды стоила больше 80 долларов за баррель – это принесло много дополнительных денег. Кстати, важный момент: там было серьезное повышение по факту налоговой нагрузки на нефтегазовый сектор. По октябрю, например, примерно одинаковая цена была в октябре 2021-го, еще до вторжения, и в октябре 2023-го. Но нефтегазовые доходы бюджета выросли примерно в полтора раза. Это свидетельствует о том, что по факту налоговая нагрузка резко выросла. Это, кстати, тоже плохо на отрасли скажется и на инвестициях. Дефицит никуда не денется. Сейчас Минфин пока не дал конечных цифр по году. Мы знаем, что они основные расходы финансируют под конец года в декабре, но вы можете прямо сейчас зайти на сайт Минфина и увидеть, что у них уже почти два триллиона дефицит бюджета. При этом пять триллионов запланированных, но не профинансированных расходов на остаток этого года висят. То есть деваться им некуда.

В следующем году эта ситуация еще ухудшится, потому что они вдвое повысили расходы военные, но из чего они их будут финансировать – это непонятно. Они запланировали рост доходной базы федерального бюджета на 22%. Это ниоткуда не может взяться – ни из роста цен на нефть, ни из роста экономики. Кстати, прогнозы по росту экономики на следующий год сейчас очень сильно пересматриваются вниз, потому что условий для роста ВВП, кроме военки и бюджетных денег, реально нет. Проблема дефицита, мы сейчас посмотрим еще по итогам декабря, думаю, что он будет большой, думаю, что они съедят большую часть фонда национального благосостояния на это. В следующем году ситуация будет еще сложнее. Ровно об этом писал Олег Дерипаска у себя в телеграм-канале, я извиняюсь за выражение, он тогда написал, что нас ждет удар экономикой попой об лед ровно из-за того, что планы по росту доходов бюджета нереалистичны, финансировать все военные и прочие хотелки просто не из чего. Сейчас Борис говорил много разных важных вещей, которые свидетельствуют о том, что санкции не так уж и не работают, а трудностей огромное количество, Путину приходится постоянно заниматься тем, чтобы это латать.

Михаил Соколов: Путин действительно говорит о том, что есть какой-то позитив разнообразный, латание идет вне глаз, граждане видят то, что происходит с ценами, всплеск инфляции. Вот что говорят москвичи.

Стала ли жизнь дороже?

Михаил Соколов: Ускорится ли рост цен в ближайшее время в ситуации, когда действительно власть увеличивает бюджетные расходы постоянно?

Борис Грозовский: Я думаю, что да. Наверное, на своих пиковых значениях инфляция в России была в середине 2022 года, второй всплеск мы видим в последние месяцы, во второй половине 2023 года. Мне кажется, что наблюдаемая, переживаемая людьми инфляция – это, например, видно из потребительской корзины РОМИРа – она намного выше официальных цифр. То есть, допустим, если официальная инфляция в районе 11–12%, то люди ощущают ее скорее как 20–30% рост цен. Другое дело, что во многом из-за дефицита рабочей силы, из-за того, что все-таки довольно большое количество россиян участвует в войне, не только в отраслях ВПК, но и в гражданских отраслях компании были вынуждены повышать зарплаты. Тренд к росту зарплат в последние месяцы стал довольно заметен, но за инфляцией он не угоняется, поскольку накопленная инфляция из месяца в месяц ощущается уже как хронический, постоянный рост цен на этом высоком уровне. Конечно, чем дальше, тем будет ощущаться как все более сложное, заставляющее экономить явление.

Михаил Соколов: На ваш взгляд, в этой ситуации, которая явно заметна стала гражданам и вызывает недовольство, насколько устойчив путинский режим? Люди будут брюзжать, отмечать, что у них цены растут, но в то же время власть будет вне критики, продолжать вести войну с Украиной с нынешней интенсивностью, не обращая внимания на снижение жизненного уровня? Повлияет ли рост постепенный недовольства на политику Кремля?

Владимир Милов: Здесь просто законы физики действуют, усталостные процессы никто не отменял. Мы это много раз наблюдали в истории нашей страны, по дурной бесконечности повторяется каждый раз одинаково. То есть власти не могут создать годную систему, которая настроена на прогресс и развитие, выжимают из страны все соки, создают людям кучу трудностей и это дело компенсируют усилением репрессий. Но это работает все только до определенного момента. Я делал видео на своем канале "Станет ли Россия Ираном или Северной Кореей". Например, в Северной Корее репрессивный аппарат на душу населения в 10 раз больше, чем в России, для того, чтобы поддерживать тот уровень репрессий, который есть там. У нас, грубо говоря, один эфэсбэшник на тысячу человек населения, у них 10. Поэтому они там днем с огнем мне могут людей найти, чтобы на фронте воевать. То, что они смогут вечно усиливать репрессии, все будут это терпеть – нет. Единственное, что у нашего народа большие традиции адаптивности, поэтому люди будут терпеть до какого-то момента. Просто по законам физики наступит точка, когда дальше все это функционировать не сможет. Мы точно не знаем когда, потому что все институты политические, общественные Путиным разрушены и прогнозировать это сложно. Но то, что недовольство прорывается и ворчание сильное, – это уже видно. Посмотрите путинскую прямую линию – это был очень четкий контраст между его любовью к геополитике и желанием людей все-таки вернуть разговор к вопросу о росте цен. Мы такого будем видеть больше. Когда-то Путин просто не сможет такую политику дальше продолжать. Надо просто всеми силами приближать этот момент, не задавать себе слишком часто вопрос: когда уже, наконец? Как я говорю: выбросите свои часы, может быть долго.

Михаил Соколов: Вы не связываете это с тем, что происходит на фронте войны?

Владимир Милов: В том числе, конечно, и связываю. Потому что, во-первых, успехов на фронте нет и быть не может. Мы видели в прошедший год, что Россия больше не может осуществлять наступательных операций. Максимум, что она может – это мясные штурмы с огромными потерями и пара километров завоеванной территории. Когда сторона в войне не может осуществлять наступательные операции, все выводы вы делаете сами, они напрашиваются очевидные. У Путина огромный износ живой силы, он дал понять явно на "прямой линии", что он не собирается осуществлять ротацию людей, которые были мобилизованы больше года назад. Опять же, бесконечно это продолжаться не может, есть просто физические пределы возможностей человека. Новая волна мобилизации, я думаю, будет битвой, потому что огромный дефицит квалифицированных кадров, даже его корпорации будут биться за этих людей, не отпускать их на фронт. Все, кто хотел и мог воевать, уже там, значит, сопротивляемость общества будет выше, а качество подготовки новых мобилизованных – ниже. Если он объявит вторую волну или будет по-тихому ее проводить – это будет такой баттл с обществом, приведет к дополнительному резкому росту недовольства. Думаю, он это понимает, поэтому не делает.