Россия в гараже

• Более 25% российского ВВП производится в неформальном секторе. В "тени" работают десятки миллионов людей.

• Мотивацией для ухода в неформальную экономику служит давление в стране на малый бизнес, желание независимости от государства.

• В последние годы эта сфера несколько сокращается за счет того, что частников вытесняет государство и крупный бизнес.

Сергей Медведев: От четверти до 40% российского ВВП производится в неформальном секторе – это мануфактуры, кустари, отходники, надомники и гаражи, известная гаражная экономика, в которой работают десятки миллионов людей.

Корреспондент: В этой сфере есть зависимость от близости к различной инфраструктуре. Например, если рядом мебельная фабрика, то в гаражном производстве будет развернута деятельность по ремонту мебели, если завод по производству автомобилей – по обслуживанию машин и поставке запчастей. Реклама у таких предприятий одна – "сарафанное радио". У каждого гаражника своя клиентура, и успех такого бизнеса напрямую зависит от количества личных знакомств.

^{Видеоверсия программы}

Мотивацией для переноса или создания производства в гараже служат давление на малый бизнес, желание независимости, а иногда и самореализации. Гаражная деятельность практически незаметна для большинства обывателей, это такая параллельная реальность. Местные власти обычно осведомлены о ней, но пока бизнес не перешагнул условный денежный порог, он малоинтересен государству. А вот в случае обогащения владельца его производство обкладывается данью, принудительно легализуется или отнимается. Формальных механизмов взаимодействия с властями практически не существует.

Сергей Медведев: У нас в студии культуролог, полевой исследователь Александр Сувалко.

Александр Сувалко: Такой распределенный образ жизни (термин введен Симоном Кордонским) – это и дачи, огороды, погреба. А гаражи здесь занимают одно из центральных мест, поскольку это место, где можно не только хранить всевозможные материальные ресурсы, но и проводить свободное время. В условиях, когда у людей нет возможности посетить какой-нибудь ювелирный коворкинг или арендовать кафе, они встречаются в гаражах.

Сергей Медведев: Эта гаражная жизнь параллельна обычному существованию, государственному учету и контролю, налоговой, органам полиции. Это как бы некая изнанка жизни, которая существует своим ходом.

Александр Сувалко: Есть совершенно удивительные случаи. Вот Дубна – это наукоград, мощный концентратор креативного человеческого капитала. Один из моих собеседников – бывший физик, затем финансовый аналитик, к 40 годам сумел достаточно заработать себе на дальнейшую жизнь и ушел из этой сферы, увлекся ламповыми усилителями, причем делает их не на продажу, а для своего удовольствия.

Один из энтузиастов открыл в гараже частный музей лодочных моторов. Он ориентирован на передачу опыта и понимания работы с этой техникой молодому поколению. Сегодня эта техника – лодочные моторы – в основном иностранная, а у него есть даже моторы 60-х годов.

В той же Дубне, поскольку город стоит на реке, огромную роль играют лодочные гаражи, эллинги, и там еще встречаются с друзьями, устраивают пикники. Там выросло целое комьюнити.

Сергей Медведев: Это своего рода гаражное гражданское общество, которое, в том числе, имеет экономическое измерение?

Александр Сувалко: Конечно! Это собственность, довольно серьезные деньги.

Сергей Медведев: Это юридически "серая" зона, потому что официально в ГСК нельзя заниматься экономической деятельностью, но пойди и докажи – "я делаю для себя, для друзей".

Александр Сувалко: Да, проследить довольно сложно. Это, по сути, искусство быть неподвластным.

Сергей Медведев: Знаменитый социолог и антрополог Джеймс Скотт исследует формы жизни людей, которые уходят от государства.

Александр Сувалко: Эти формы могут приобретать такой характер в какие-то кризисные моменты, когда государство, например, не может поддерживать свои социальные обязательства. И в этом нет ничего страшного, это одна из возможностей предотвратить риски какого-нибудь голода, не дай бог.

Сергей Медведев: Государство прикрывает глаза на всю эту огромную сферу. А ведь цифры гигантские! Это десятки миллионов людей, Голодец даже официально признавала, что 30 миллионов. А по данным Кордонского, чуть ли не 100 миллионов человек заняты в таких параформальных видах деятельности.

Александр Сувалко: Сейчас государство все-таки обращает на это внимание и путем программ самозанятости пытается легализовать этот процесс.

Сергей Медведев: Самозанятость показала нулевую отчетность.

Александр Сувалко: Это вопрос времени, учитывая, что мы сами не очень хорошо себе представляем, какие данные о нас есть у банков.

Сергей Медведев: Скоринговые агентства, рейтинговые, кредитные истории.

Александр Сувалко: Это вопрос ближайших лет, когда эти механизмы тоже будут подключены, чтобы измерять реальные доходы граждан. Банковские переводы, которые мы совершаем за какие-то минимальные услуги, будут становиться все более прозрачными.

Сергей Медведев: Видимо, покупки тоже. Человек везде показывает нулевые балансы, а потом вдруг идет и покупает автомобиль за пять миллионов. Очевидно, будет презумпция виновности: ты должен доказывать источники дохода.

Александр Сувалко

Александр Сувалко: Так сегодня обстоит дело, например, с покупкой дорогих ювелирных украшений: необходимо, насколько я знаю, указать свои данные, ИНН.

Сергей Медведев: Вот эти локализации неформальной экономики – гараж, дача, огород, погреб – это для себя, для семейного потребления или на рынок?

Александр Сувалко: У одной моей приятельницы родители сделали огромный бизнес на огурцах в Кировской области. У них какая-то хитрая система, связанная с бочками, с солениями. Это же огромная богатейшая культура!

Сергей Медведев: Такая помещичья история из литературы XIX века: припасены баночки варений, солений. В России ведь очень сильна традиция сушения грибов, квашения капусты. Пару лет назад с одним из ваших коллег мы обсуждали культуру придорожной торговли этими соленьями: люди поднимают по 500 тысяч рублей за сезон, продавая их.

Александр Сувалко: В Карелии я наткнулся на любопытное понятие – "горбатый бизнес": он как раз касается сбора грибов и ягод. Там особым спросом пользуется морошка, которую молниеносно сметают туристы.

Сергей Медведев: Плюс бортничество, охота, в том числе, незаконная, браконьерская?

Александр Сувалко: До пандемии в Кировскую область официально приезжали поохотиться до 700 человек иностранцев. Это одно из ярких туристических направлений.

Сергей Медведев: К нам присоединяется Александр Павлов, эксперт фонда "Хамовники".

Можно ли российскую неформальную экономику отнести к внегосударственным формам жизни по Скотту?

Александр Павлов: Отчасти – да, но тут есть два аспекта: первый – это вынужденность, а второй – идеологический уход, чтобы быть подальше от государства. Гараж – это самая дешевая недвижимость, которую можно использовать для какого-то собственного дела, и не более того. Но сейчас в гаражах-то особо уже и не спрячешься: гаражная амнистия, регистрация и так далее. А охота и собирательство – это в основном вынужденные практики.

Сергей Медведев: Экономисты могут на это ссылаться, как на некий большой резерв российской экономики?

Александр Павлов: Экономисты пытались на это ссылаться, в 2016 году я даже попытался делать оценки в денежном выражении. Но с тех пор ситуация достаточно сильно поменялась, и это явление уже не существует в таком процветающем виде, как четыре-пять лет назад. И количество таких людей несколько уменьшилось.

Сергей Медведев: А в чем причина? В неформальный сектор приходит государство?

Александр Павлов: Государство тоже, отчасти. Дело в укрупнении всяких вещей, связанных с крупным бизнесом. Например, сдача машин в аренду такси, которая процветала в 2015-17 годах. Человек пригонял из Москвы гнилую "десятку" за 50 тысяч, ремонтировал в гараже и по 1200 рублей в день сдавал таксисту. Сейчас эту нишу заняли таксопарки, которые занимаются откаткой лизинга. Дальнобойщик сейчас индивидуально с большим трудом может конкурировать с крупным перевозчиком, если нет стабильных клиентов. История, связанная с обслуживанием всяких КАМАЗов, МАЗов и старых иномарок, тоже умерла из-за того же лизинга.

Крайне распространенной сферой гаражной занятости была мебель. С учетом повышения цен на пиломатериалы, себестоимость мебели, созданной без автоматизированных станков, ныне оказывается процентов на 30 выше, чем фабричной. То же самое и во всех других сферах.

Сергей Медведев: Я читал, что в Тольятти больше людей работает в гаражах, чем на "АвтоВАЗе". Бывало так, что машина выкатывается из предприятия, а потом идет на тюнинг, доводку. На КАМАЗе люди вообще изготавливают запчасти и поставляют на производство.

Александр Сувалко: У меня есть примеры "в другую сторону". В Челябинской области есть городок Бердяуш, который стоит на Транссибе. Там отслужившие свое пассажирские и грузовые вагоны сегодня используются как гаражи, сараи, стоят на приусадебных участках. В городе Находка используются как гаражи морские контейнеры, которые сейчас в огромном дефиците. А в двух часах лета оттуда есть поселок Терней, где местные жители, видимо, еще в 90-е разобрали взлетно-посадочную полосу и делают из ее элементов потрясающие заборы.

Сергей Медведев: Доводится слышать много историй об охотниках за цветметом. Я читаю телеграм-канал Павла Пряникова, он рассказывает: люди тащат крышки канализационных люков. Это ведь тоже вид охоты и собирательства в постиндустриальном обществе?

Александр Сувалко: Конечно! Это напоминает какие-нибудь компьютерные игры в духе постапокалипсиса. Но сегодня есть люди, которые этим живут. И, кстати говоря, тот же Павел Пряников приводит интересные цифры: на советском металле можно существовать еще долгие годы.

Сергей Медведев: Советское пространство превратилось в полезное ископаемое. Была мощная металлическая эпоха под руководством товарища Сталина (не случаен его псевдоним), эпоха железных людей и железных машин. Она вся похоронена в российском пространстве, и люди просто добывают это железо.

Сергей Медведев: Рассуждает архитектурный критик Григорий Ревзин.

Григорий Ревзин: Гаражная экономика – не бизнес, а постиндустриальный промысел. В начале 90-х годов собирали компьютеры, потом начался массовый завоз компьютеров, и стало невыгодно что-то такое делать из комплектующих. А все крупные компьютерные фирмы выросли ровно из этого. И Microsoft, и Xerox вышли из гаражей. Это не исключительно российская история, как предстает в исследованиях коллег. Другое дело, что у нас они зарождаются в гаражах, но как-то не очень из них выходят. Мы можем сказать про Apple, что он вышел из гаражей, и довольно быстро, но нельзя сказать, что мы знаем российские фирмы, которые родились именно из гаражной экономики. Там можно выйти в рынок, а у нас некуда выйти. Это никогда не переходило в легальное поле, гаражная экономика очень боится общения с государством, его системы легализации.

Сергей Медведев: Интересно, почему государство активно не заходит в эту сферу? Это же очень большой социальный амортизатор, гигантская подушка, которая позволяет России выживать и достаточно спокойно смотреть на возможные кризисы.

Александр Сувалко: Конечно. Но эти кризисы могут иметь как массовый, так и персональный характер, на уровне отдельного человека. У нас был информант, который рассказал, что ушел из дома в гараж, потому что его жена привела домой тещу. У него там идеальная чистота – в гараже, в этой его "однокомнатной квартире". Он занимается частным извозом, а бытовые вопросы решает с помощью друзей. Вокруг этого гаража сложилось развитое комьюнити, такой клуб для своих.

В студенчестве мы с товарищами однажды отмечали Новый год в Кирове. И 1 января родители одной из наших подруг пригласили нас к себе в гараж. Мы жарили шашлыки, у них там огромная инфраструктура, из погреба постоянно доставались какие-то немыслимые закуски. Оказалось, что вокруг нас множество людей, которые проводят свободное время подобным образом. Люди спасаются гаражами.

Сергей Медведев: Вовлечение стольких миллионов человек и большой части ВВП в теневую экономику – это уникальное российское явление? Я вспоминаю Эрнандо де Сото и его знаменитую книгу "Иной путь" и исследование этой неформальной экономики в Перу.

Александр Сувалко: Как раз в странах Латинской Америки такие вещи должны иметь распространение. По крайней мере, современная массовая культура показывает нам, как люди, которые занимаются наркоторговлей, используют подобного рода распределенные мануфактуры (сериал "Нарко" на Netflix). В Иране я, честно говоря, ничего подобного не видел. В Узбекистане видел, но там другой феномен, это называется – "махалля". Кстати народные художественные промыслы – керамика, изготовление каких-то платков – там развиты просто фантастически!

Сергей Медведев: В Китае есть похожие кварталы – хутонги, такая форма гражданского общества.

Буквально рядом с нами существует огромный пласт параллельной жизни, благодаря которой десятки миллионов людей выживают, имеют доход. А ведь мы еще даже не поговорили о неформальной городской занятости, о репетиторах, нянях и прочих самозанятых людях!