Испанка Монтсеррат Думенак, ставшая свидетельницей путча и распада СССР в 1991 году – в программе "Поверх барьеров"
Монтсеррат Думенак – около 50, она родилась в городе Сабадель в 23 километрах от Барселоны. Монтсеррат – типичное каталонское имя, говорит Думенак. В 50 километрах от Барселоны находится гора Монсеррат странной формы, будто распиленная. Пила по-каталонски – это "серра", а "монт" – гора. Монтсеррат – распиленная гора.
Сабадель славился текстильной промышленностью, и отец Думенак был коммивояжером, с юности ездил по Испании, продавал ткани. Мать занималась детьми – в семье их было шестеро, все девочки. "Большая семья, в финансовом плане всегда были трудности, – вспоминает Думенак. – Мама любила музыку, хотя была без образования. Послевоенное поколение, она родилась в 1937 году, папа – в 1938 году, когда у нас шла гражданская война, не до учебы". Все сестры пели в детском хоре.
Думенак с детства увлекалась танцами, любила смотреть балет – а балет невозможно было себе представить без СССР. Из-за нехватки денег девочку не могли записать в танцевальную или балетную школу, и только подростком Думенак стала ходить на занятия аргентинским танго, потом фламенко (сейчас она занимается индийскими танцами). Она выступает на сцене "почти профессионально", бывала на гастролях в Лондоне: "Я всегда думала: если бы родилась в Советском Союзе, мое призвание открыли бы, может, получилось бы профессионально заниматься танцем. Мне казалось, в Советском Союзе ценили талант в людях, поддерживали, чтобы люди могли только этим заниматься. А на Западе, если нет денег, то надо учиться и работать одновременно, заниматься таким делом на высоком уровне не всем возможно. В Советском Союзе, может, тоже была большая конкуренция, я не говорю, что это идеальная жизнь, я понимаю, что талант – это не просто так, надо очень много работать и заниматься".
В университете Думенак училась переводу, потом – славистике: "Решила, что хочу выучить русский, побывать в Советском Союзе. Я пришла на первый урок русского языка – только четыре человека в аудитории. По коридору, слышу, стремительные шаги: "Здравствуйте, меня зовут Лена". Я была потрясена. Лена – дочка испанских "детей войны", которые эмигрировали во время гражданской войны в Испании в Советский Союз. Она родилась там. Это был конец 80-х годов, 1986–87 год, и она вернулась из СССР совсем недавно, практически не знала испанского. С таким энтузиазмом она преподавала! Я стала преданной студенткой, до сих пор общаемся с ней".
Москва, Институт Пушкина, 1989 год
Первый раз Думенак оказалась в Советском Союзе в 1989 году: "Жила в общежитии в Институте Пушкина на улице Волгина [в Москве], рядом университет Дружбы народов. У нас такая компания была – латиноамериканцы, Куба, Колумбия, Перу, еще Африка, Китай. Я открыла для себя мир, и у меня это связано с Советским Союзом. Тогда, в конце 80-х, Барселона еще не такая была популярная, здесь не было туристов вообще. Только после 1992 года, после Олимпийских игр, Барселона стала популярной по всему миру. Я тогда работала волонтером-переводчицей, сопровождала команду Советского Союза, который уже год как не существовал. Это было так трогательно, – уже нет флага Советского Союза, нет гимна Советского Союза, все эти спортсмены плачут под олимпийским флагом, и я плакала с ними".
Общежитие в Москве. 1989 год
В ту первую поездку в Москву, на летнюю стажировку, Думенак отправилась с другим студентом, с которым подружилась на курсах русского языка: "Я сказала преподавательнице: "Лена, мы хотим с Жорди поехать в Россию, в Москву". Она говорит: "Монтсе, дело в том, что Жорди на коляске. Я не знаю, как вы справитесь, потому что в Москве такие переходы, лестницы везде". Я говорю: "Мы справимся". Мы поехали. Я о нем заботилась, конечно. Он человек с энергией, целеустремленный. "Жорди, мы поедем вместе обязательно!" – Я хотела, чтобы он тоже побывал. Я помню, однажды купила билеты: "Жорди, идем в Большой театр сегодня". Там, не знаю, какой этаж, не было лифта. Обращались: "Пожалуйста, помогите". Люди с удовольствием нам помогали. Жорди давал инструкции. На улице Горького, сейчас на Тверской, я помню, шла с коляской, бордюры, тротуар высокий, я со всей силы подняла коляску, и Жорди упал. Все пешеходы, все вокруг нас: как помочь, что делать?"
Москва. 1989 год
"В 80-е годы, мы на такси просто катались, потому что было дешево. Здесь в Барселоне мы не могли каждый день на такси кататься. Не было практически машин, такие просторные улицы, было одно удовольствие: давайте покатаемся по Москве, ночью, утром".
В ресторане "Славянский базар". 1989 год
"Я получила стипендию, чтобы учиться в Институте Пушкина семестр, министерство иностранных дел Испании давало такие стипендии. В 1990 году опять летние курсы в Институте Пушкина, потом в 1991-м, там застал меня путч.
Я как раз поехала к друзьям в Минск. Встала утром, на кухне мама Светланы плачет, по телевизору показывают "Лебединое озеро". Мне рассказывают, что, оказывается, переворот, неизвестно, где Горбачев и так далее. Я говорю: "Тогда мне надо обратно в Москву". – "Нет, мы тебя не пустим". Я говорю: "Посольство только там испанское, здесь в Минске ничего нет".
У Белого дома
"Так что я прилетела, помню, ночью уже был комендантский час, а мои друзья-кубинцы, я с ними связалась, говорят: "Мы тебя встретим в аэропорту". Сели в машину. Танки, колонны идут. Я – любопытная, еще молодая была очень, мне казалось – это историческое событие, надо быть в первом ряду, записывать, сфотографировать все. Я приехала в МГУ, где за две недели до этого познакомилась с испанцем Рамоном. Я говорю: "Рамон, поедем в центр". – "Ты с ума сошла. Многие уже уехали в свои страны". – "Я никуда не поеду, я остаюсь".
В центре – целая история. В конце концов оказалась я на баррикадах у Белого дома, провела ночь среди его защитников. У одного пункта контроля сказала, что я испанский журналист, потеряла свою команду, у меня аккредитация, но я не знаю, где они. "Испанка? Но пасаран! Хорошо, мы вас пустим".
На следующий день объявили в 6 утра, что путч провалился. Узнали, что Ельцин будет выступать на балконе Белого дома. Мы стали узнавать где, как пройти. Рамон, у него были связи в газете, и они прислали нам удостоверение. Женщина, которая стояла в пресс-центре, говорит: "Да, девушка, я вас видела, пожалуйста, проходите".
"Поднялись на балкон. Я с диктофоном, с моим фотоаппаратом "Ломо", у меня был такой маленький. Стали приходить настоящие журналисты, Би-би-си, с такими камерами и так далее. Потом еще телохранители Ельцина. И тут Ельцин, а мы рядом. Охрана Ельцина лицом ко мне. Ельцин обещал, что страна выйдет из всего этого. Хотел расписаться, не было ручки, я дала свою ручку. Есть фотография даже, что он расписывается этой ручкой".
"Оказывается, нас видела по телевизору в Испании моя семья. Конечно, тогда не было мобильных телефонов, звонки мы делали на почте, заказывали звонок в Испанию, ждали. "Испания, третья кабина, говорите". Они ничего не знали, знали только, что путч идет, что я там. Пока я смогла дозвониться, прошло три-четыре дня. Потом уже в консульстве мне сказали, что я должна поменять билет обратно домой, но я сказала, что никуда не поеду, я остаюсь, тем более что у меня билет в Грузию через неделю. "Ты с ума сошла, не думаешь о своих родителях, как они переживают?"
Ельцин на балконе Белого дома. 22 августа 1991 года. В середине внизу - Монтсеррат Думенак
"После путча была выставка фотографий профессиональных журналистов. Я, конечно, пошла на выставку. Тут, смотрю, в огромном размере фотографии, я себя там вижу на фотографии рядом с Ельциным, с охраной на этом балконе, где Ельцин выступал с речью. Пропуск, который мне дали, там, где "но пасаран" говорили, чтобы я могла выйти и опять ночью вернуться, я сохранила. Это уже после путча, мы голодные, в буфете Белого дома перекусили".
"Потом устроилась в консульство Испании, там работала год. Помню, первый раз я работала с Евгением Светлановым, с оркестром. Так интересно было побывать на репетициях. С хором патриархии Москвы не раз работала. Театральный режиссер Анатолий Васильев с мастер-классами, очень интересно. Потом я училась в театральной школе, и меня пригласили на пробы для русского фильма. Они искали испанскую актрису, знающую русский язык. Я ездила в Мадрид, но им показалось, что я слишком молода. Я должна была играть мать хоккеиста Харламова. Его мама – испанка, из "детей войны", она эмигрировала из Страны басков в Советский Союз, там осталась, вышла замуж за русского, родила сына, который стал известным хоккеистом. Но потом мне предложили роль без текста, там я играю роль испанской тети Харламова".
Похороны Владимира Усова, Дмитрия Комаря и Ильи Кричевского в Москве
"Еще работала переводчиком для хирурга-чеченца Баиева, который во время двух русско-чеченских войн остался там, принимал всех пострадавших, раненых с обеих сторон. В конце концов его вывезли в Америку, потому что он находился долгое время под посттравматическим стрессом, и как часть лечения ему посоветовали психологи написать книгу. Он написал книгу, называется "Клятва", она переведена на 20 языков, но не на русский. Хасан Баиев приезжал на презентацию книги, была встреча на медицинском факультете в Барселоне. Я переводила, человек еще находился в таком состоянии, что ему было очень больно об этом вспоминать и говорить. Он по специальности пластический хирург, оказался на войне, ампутировал ноги, конечности у людей. Для него ужас – разрушение души. Восстановить города можно, восстановить пейзаж со временем можно, а восстановить душу – очень трудно. Я была в Чечне, он меня пригласил, в 2011 году. Я еще переводчиком работала с правозащитными организациями, например, с "Мемориалом", "Матерями Чечни", "Матерями Дагестана".