"Сгорело моё прошлое, моя жизнь". История беженцев из Харькова

Более двух миллионов человек за последние недели покинули Украину. У каждого из них своя живая, кричащая история. Война не дает человеку подготовиться, опомниться. Вещи в охапку, документы, деньги на первое время – и беги! Человек перед лицом беды. Что и кто помогает ему спасти себя и близких? Как удается добежать до островка, до укрытия, до мирной полосы? Об этом – в подкаст-сериале Радио Свобода "Гуманитарный коридор". Его авторы Иван Толстой и Игорь Померанцев считают это своим журналистским долгом – помочь горю обрести голос.

Сегодня у нас в гостях Светлана Плотникова и ее сын Илья.

Светлана Плотникова: Я из Харькова, родилась и выросла в этом городе. Я закончила Аэрокосмический университет, это был известный институт ХАИ (Харьковский авиационный институт), потом руководила фирмой по производству медицинской аппаратуры – кардиографы, энцефалографы, реографы, диагностическая аппаратура.

Светлана и Илья Плотниковы: "Наш дом разрушен, наша квартира сгорела полностью"

Иван Толстой: Илья, вы школьник?

Илья Плотников: Да, 11-й класс. Я учился в Аэрокосмическом лицее при ХАИ. Он выпускает авиаконструкторов.

Харьковский Авиационный институт до нападения России на Украину

Иван Толстой: Какого вы роста?

Илья Плотников: 192 сантиметра.

Иван Толстой: Вот я чувствую, что вы выше меня. Я не очень часто встречаю людей, которые выше меня.

Игорь Померанцев: Илья, в условиях войны лучше быть высоким или маленьким?

Илья Плотников: Конечно, лучше быть низким, легче спрятаться и меньше шансов, что тебя заденет осколок.

Иван Толстой: Давайте начнем с последнего мирного дня, который был до всего этого ужаса. Светлана, каким вам запомнился этот день?

Светлана Плотникова: Был очень интересный день, я играла в петанк, вечером была игра "Что? Где? Когда?". А утром я проснулась от непонятных звуков, взрывов монотонных, с одинаковой периодичностью что-то взрывалось вокруг нас. Это непередаваемо, тяжело определить, что это было, но все сразу всё поняли.

Иван Толстой: У вас было предчувствие войны?

Светлана Плотникова: Была какая-то тяжесть. Мы смотрели телевидение, предупреждало американское посольство о том, что что-то начнется, но мы совершенно не верили. Потом выступление Путина мы смотрели, он как-то насмехался над тем, что кто воевать-то будет? Но я до последнего не верила, пока не услышала эти взрывы.

Игорь Померанцев: Я видел кадры хроники, городской ландшафт Харькова изменился, появились обломки, руины… Это производит впечатление?

Светлана Плотникова: Это производит очень гнетущее впечатление. Много боевой техники, в том числе российской, она заходила в город, её выбивали оттуда. Я живу на Белгородском шоссе, это прямая дорога на Белгород, на Россию, я видела перемещение этих колонн. Нас не выпускали из двора наши ребята, чтобы мы не попали под обстрел, потому что шли бои. Мы хотели уехать, но пропустили поезд из-за боев. Наш дом разрушен, квартира сгорела полностью. К счастью, это случилось, когда мы уже выехали, но кадры, которые прислали соседи, ужасны – у нас больше ничего нет.

С нами были только вещи, в которых мы уехали, какой-то минимум документов, а документы на недвижимость, об образовании, всё осталось дома, всё сгорело. Мы бежали только от страха, из-за перебоев с продовольствием, чтобы не слышать разрывов снарядов, не сидеть в пыльном бомбоубежище, не бояться обстрелов. Когда мы приехали во Львов, меня страшно напугал утром шум трамвая, я подскочила и не знала, куда бежать. До сих пор меня очень пугают громкие неожиданные звуки за окном.

Игорь Померанцев: Понятие дня и ночи изменяется во время войны?

Светлана Плотникова: Да, очень сильно изменяется. Вся жизнь делится на дом и бомбоубежище.

Иван Толстой: Илья, вы помните последний мирный день? Чем вы занимались?

Илья Плотников: Я гулял с друзьями, было 23 февраля, мы праздновали. Тут моей подруге позвонил отец и сказал, что она завтра не идет в университет. Её это очень испугало, но мы все с насмешкой отнеслись к этому. Но уже с утра мы поняли, что она была права.

Иван Толстой: А что же отец провидел или он что-то знал?

Илья Плотников: Он работал в фирме, которая принадлежала украинским авиакомпаниям, и у него есть связи с военными.

Игорь Померанцев: Светлана, вам помогали волонтеры?

Светлана Плотникова: Да. Нам чудом удалось выбежать из дома и добраться до вокзала. Нас останавливали на блокпостах, мы даже не верили, что мы попадём на вокзал. Сели в первый попавшийся поезд, который следовал на Львов, у нас не было вещей, в рюкзачках были две шоколадки и бутылка воды.

Когда мы приехали во Львов, у нас не было еды. Мы ехали очень долго, из-за обстрелов поезд останавливался, долго стоял на каких-то станциях, старался объехать Киев, потому что Киев в тот момент бомбили. Мы около двух суток ехали, приехали наконец во Львов, нам сразу дали горячий чай, никто не обращал внимания на наш русский язык. Хотя мы с Ильей свободно владеем украинским, мой папа со Львова.

Игорь Померанцев: Харьковчане обжили метро, подвалы?

Светлана Плотникова: Да. В нашем доме было бомбоубежище, это старый сталинский дом, очень хороший, добротный и красивый… Был… Раньше… Сами жители его убрали, привели в порядок, но там все равно было очень пыльно, дышать там было очень тяжело. Там провели воду, интернет, сделали места общего пользования, поставили кровати, обогреватели. В спальных районах, в новостройках нет бомбоубежищ, они как раз жили в метро. Кто мог, подвозил детское питание, люди там жили очень долго.

В харьковском метро во время обстрела

Иван Толстой: Илья, чем были заполнены ваши первые дни войны?

Илья Плотников: Скорее, непониманием и паникой.

Светлана Плотникова: Ожиданием, что это скоро кончится.

Иван Толстой: Вы виделись с вашими друзьями, с одноклассниками?

Илья Плотников: Да, на второй день войны мы встретились и обследовали ближайшие бомбоубежища.

Иван Толстой: Какие были разговоры? Вы были едины в своем отношении к войне?

Илья Плотников: Говорили, что это не продлится долго и всё скоро закончится. В принципе, мы все были едины в своём мнении о том, что вот так напасть…

Светлана Плотникова: У нас это очень часто сравнивают с гитлеровским нападением, очень похоже, те же самые методы, пытались найти те же самые предлоги. Все едины, случившееся сплотило нашу нацию, я не встречала людей, которые бы оправдывали Россию. Если раньше у меня были знакомые, которые сочувствовали России, были не в восторге от украинской власти, то сейчас все единодушны в том, что это просто вероломное нападение, это просто бесчеловечно!

Игорь Померанцев: Светлана, есть ли беженцы в восточном направлении, в Белгородскую область?

Светлана Плотникова: Нет, я не думаю, что они есть. Постоянно идут обстрелы, перекрыты пути, там стоит армия. Я живу на северной окраине, от меня идет прямая дорога на Белгород – ни одной движущейся машины в том направлении нет, из города никто не уехал в Россию, хотя до этой границы у нас около 35–38 километров. А Львов и Ужгород заполнены людьми с востока Украины до отказа.

Илья Плотников: Илья, вы можете рассказать что-то о судьбе ваших школьных приятелей, с кем что сталось, кто куда бежал, кто-то, может быть, остался в Харькове?

Илья Плотников: Остались очень немногие, буквально пара человек. Один друг погиб вчера под завалами, будучи в магазине. Его звали Дима.

Иван Толстой: О чем пишут ваши друзья в переписке?

Илья Плотников: Все о том же – что война скоро закончится и всё будет хорошо, как раньше, что мы все встретимся.

Игорь Померанцев: Светлана, в военных фильмах, когда показывают кадры эвакуации или беженцев, это трагические, душераздирающие сцены, это дети, потерявшие родителей, паника, борьба за место, это локти, это пот, это кровь. А как бы вы описали словами кадры вашей эвакуации и отъезда?

Светлана Плотникова: Нам, если можно так сказать, повезло, мы уезжали во время налетов, во время обстрела, и люди сидели по домам. Не знаю, каким чудом мы добрались до вокзала, людей было не так много, мы не ощутили давки. Но то, что творилось потом, когда открыли "зелёные коридоры", когда терялись дети, была паника, люди пытались захватить места любыми способами! Я сама видела, как иностранные студенты просто отпихивали всех тех, кто не принадлежал к их кругу, и занимали места. Это понятно, это человеческие инстинкты, этого требует выживание. Но в то же время я замечала и поддержку, и желание помочь, накормить детей. Я поражена Западной Украиной, насколько они тепло и хорошо относились к беженцам. Мы во Львове жили в квартире у местных, они нам отдали свою комнату, то же самое в Ужгороде у наших знакомых: Илья спал на полу, но не на улице.

Иван Толстой: Светлана, можно спросить вас о вашей профессиональной сфере? Что с этим медицинским оборудованием теперь, что с людьми, для которых оно производилось? Что вообще с людьми с хроническими тяжелыми заболеваниями, как они все это выносят?

Светлана Плотникова: У нас очень много больниц разбомбили, я знаю, что бомбы попадали в нашем городе в Детскую областную клиническую больницу, в Центр переливания крови. Я не понимаю смысла этого… Мой офис разрушен, остались компьютеры со всей информацией.

Игорь Померанцев: Российская пропаганда изображала город Харьков не то что пятой колонной, а своего рода "пятой колоннадой". Это была откровенная ложь, пропаганда просчиталась или что-то изменилось в настроении города и горожан?

Светлана Плотникова: Город всегда был русскоязычным, очень много людей лояльно относились к России, я сама наполовину русская (моя мама русская, папа украинец), я не видела в россиянах врагов, исключая то, что видела по телевизору. У нас ситуация была такая, что сделали украинские каналы платными, но в пригородах прекрасно демонстрировалось российское телевидение без всякой оплаты, и я имела возможность смотреть эти каналы. Немножко поражали цинизм и высокомерие российского телевидения, но на это никто не обращал внимания. Очень многие ездили в Россию, у всех связи, я училась в группе, где были ребята из Курска, и из Белгорода. Мы встречались раньше каждый год в День ХАИ, общались. Сейчас, когда я общаюсь с ними, они не понимают: ну, у вас же только военные объекты бомбят! У нас никакой техники к вам не идёт! У них недоумение. Когда мы высылаем кадры тех домов, которые они знают, они приходят в ужас, ни о чем подобном они не знают, никакой информации у них нет.

У меня есть родственники в России – и там точно такое же отношение, они говорят, что убивают нацистов, что удары только по националистам, все будет хорошо, когда убьют националистов. Но получается, что националисты – вся Украина, все сейчас украинцы едины.

Игорь Померанцев: А вы можете прямо сказать своим родственникам: "Националистка – я".

Светлана Плотникова: Я сказала им об этом. Они очень хорошие люди, они меня понимают, любят, я от них видела только хорошее, но они не понимают, что с нами творят, они полностью на стороне своей власти. Они говорят о каких-то детях Донбасса. Я говорю: а дети Харькова где? По телевидению вам говорили, что бомбили Донбасс, а я сама вижу, что делают с нашими городами – с Киевом, с Харьковом. Как это соотнести? Какие нацисты в спальных районах?! Какие нацисты в роддомах, если там роженицы?! Я в ужасе от того, что показывают по российскому телевидению! Это неправда! Это ложь!

Иван Толстой: Светлана, я хотел бы вернуться к больным людям. У вас есть какие-то сведения о судьбе диабетиков, которые не могут прожить без инсулина?

Харьков после российского обстрела

Светлана Плотникова: Им помогают волонтеры, инсулин поставляют из других городов. Но не всем можно помочь, очень много не прямых жертв бомбёжек, а тех, кто не дождался помощи: скорая не выезжает, когда вокруг рвутся снаряды. Очень много лекарств пытаются собрать мои знакомые, отсылают это на поездах, так же как и продовольствие, с ним тоже очень большая проблема сейчас в осажденных городах, в Харькове, в Мариуполе. В магазинах не всегда есть продукты, люди страдают, в аптеках огромные очереди.

Игорь Померанцев: Илья, вы – старшеклассник. На уроках истории учителя обсуждали характер войны, внешние отношения Украины с миром, российско-украинские отношения? Какие-то больные вопросы обсуждались на уроках истории?

Илья Плотников: Да, но это было про 1937–1940 годы, не про сегодняшний день.

Игорь Померанцев: А ваши одноклассники не задавали вопросы учителям? В семьях же это обсуждали?

Илья Плотников: Задавали, но учителя по большей части отшучивались, они не хотели демонстрировать свою позицию, чтобы не поляризовать общество. Учитель истории говорил о том, что существует опасность, но он, скорее, говорил это как предупреждение, чтобы мы знали, что делать при бомбежках, советовал иметь всегда поблизости сумку со всеми необходимыми вещами. Я ему очень благодарен за это.

Харьков. Эвакуация жителей

Игорь Померанцев: Вы уже неделю в Праге. Какие у вас планы на будущее, вы намерены остаться в Чехии или это перевалочный пункт?

Светлана Плотникова: Пока еще планов никаких нет, мы ехали в никуда, сели в первый попавшийся эвакуационный поезд. До того момента, пока я не увидела кадры своего дома, разрушенного полностью, до основания, где сгорели документы, сгорело мое прошлое, сгорела моя жизнь, я очень хотела вернуться домой, я была уверена, что я вернусь туда. Сейчас я не знаю, куда возвращаться. У меня осталась там мама, конечно, я к ней вернусь. Мама была в пригороде, были взорваны мосты, поэтому мы не могли её забрать с собой. Кроме того, у неё гипертония, она элементарно не выдержала бы дорогу. Мы постоянно с ней на связи, и я очень боюсь за нее. Мама очень рада, что мы в безопасности, всегда рассказывает, что у неё все хорошо. Как и все мамы, старается меня успокоить, чтобы я не переживала.

Я очень люблю свой город, он очень красивый, у меня там много друзей, но они сейчас все разъехались. Военные и городские власти просят выезжать всех, кто может: это же снабжение продуктами и безопасность, которую не всем можно обеспечить. Инфраструктура тоже разрушена.

Игорь Померанцев: А как вас встретили волонтеры в Праге?

Светлана Плотникова: Мы вышли с вокзала, не знали, куда идти, подошли к волонтерской палатке, нас очень хорошо встретили, когда узнали, что нам некуда идти, к нам подвели женщину, которая живет в Праге. Она плохо понимает русский язык, она его учила еще в школе. Сейчас мы у неё живем. У неё две комнаты, одну из них она отдала нам. Я ей очень благодарна, прекрасная женщина, она пытается переводить, ходила с нами, когда мы оформляли документы, пытается найти нам врача. Она подключила своих знакомых, рассказывает про наши беды, пересылает им фотографии того, что случилось с Харьковом.

Игорь Померанцев: Может быть, у нее есть память 1968 года, память интервенции Советского Союза и других стран Варшавского договора в Чехословакию?

Светлана Плотникова: Да, она напрямую об этом рассказывала. Они прекрасно помнят, что случилось тогда, поэтому они так сочувствуют украинцам.

Иван Толстой: Илья, что было в эти дни для вас самым страшным?

Илья Плотников: Взрывы рядом.

Иван Толстой: У всего есть будущее. У вас есть какие-то мысли о том, что теперь делать, где учиться?

Илья Плотников: Я и раньше задумывался о том, чтобы обучаться в Чехии, в Праге, и сейчас для меня этот путь открыт. Осталось только выучить чешский язык.

Светлана Плотникова: Хочу сказать, что было для меня самым страшным. Когда я замешкалась во время воздушной тревоги и не сразу спускалась в бомбоубежище, я увидела глаза Ильи, который был вне себя, у него были огромные глаза испуганные, он меня просто тряс и тащил в это бомбоубежище, боялся, что я останусь в квартире и со мной что-то произойдет. У него был практически нервный срыв. И тогда я поняла, что нужно спасать и свою психику, и Ильи, и уезжать.

Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. "Гуманитарный коридор" – моментальные истории жизни.