В эту субботу ушёл из жизни известный художник-концептуалист, один из самых успешных на Западе представителей современного российского искусства Илья Кабаков.
Умер Илья Кабаков (30.9. 1933 — 27.5. 2023), один из самых близких, любимых и значимых для меня людей. С тех пор как мы познакомились в 1980 г., мое общение с ним не прекращалось: словесное, душевное, мысленное... Последний раз мы долго разговаривали по зуму в октябре 2022, и его мысль оставалась, как всегда, ясной и острой. Вечный труженик, он никогда не переставал создавать новое и на девяностом году продолжал работать в своей мастерской, причем над огромными, многометровыми полотнами.
Ушел Илья Кабаков. Видел его последний раз у него дома на Лонг Айленде в 2016 году. Был сильный туман. Он сидел в кресле перед огромным окном и смотрел на белое марево. Когда нет тумана, здесь очень хороший вид, сказал Илья Иосифович. Я поверил ему, как верил его словам и картинам. Как и всегда остальное предстояло додумать или вообразить. А теперь он сам удалился в туман другого мира. В этом мире нам остались его картины, его тексты, осталось смотреть, читать, думать и воображать. Светлая память
RIP Илья Кабаков - гигант русского modern art. Я с ним познакомился в 1990, в очереди в конторе, которая оформляла разрешение на вывоз картин. Я помогал знакомому американцу, который купил картину на Арбате, а Кабаков вывозил свои работы на выставку и охотно их мне показывал.
Если бы в 1960-х годах Илье Кабакову сказали, что в 2000-х его картины будут стоить миллионы долларов, что получить его работы будут стремиться лучшие музеи и галереи мира, он бы ни за что не поверил.
При желании можно найти ядовитые реплики консерваторов:
А что за стоны по поводу Кабакова? Эта парочка - жена, она же племянница, сам старый маразматик - самое мерзкое, что было в как-бы-русской культурке.
Умер Кабаков - один из главных персонажей паноптикума «концептуализма», не создавшего ни одной концепции. Вернее, одна и главная была и состояла она в постоянном хихиканье и приколах над тем, что было уже безопасно трогать. Регулярные атаки на амбразуру без пулемёта стали фирменным стилем «концептуалистов», за что их очень любили на Западе.
Именно они убеждали западного обывателя во вторичности, никчемности нашей страны и ее культуры, на их «выставки» собирались позабавиться, полюбоваться на пожилых придурковатых мальчиков, которые в угоду хихикающей публике сейчас начнут раздеваться, валятся в перьях, мочиться, пачкать стены, гадить на классические картины, кричать какикиморой и рифмовать «Рашка - какашка». Это было сообщество вечно подающих надежды, но так и уносящих их в преисподняя земли. Они ничего не умели и не знали, но были любимы на фестивалях и выставках как общественные приколисты, которые есть в любом коллективе. Придурковатый лодырь, но анекдоты и байки травит - обхохочешься.
Они были неспособны нарисовать ничего вообще или написать полстраницы, не повторив пять раз «он сказал», «ответила она», но говорили всем, что так и нужно, что уметь рисовать теперь даже просто неприлично и именно поэтому они выше и лучше всех, кто создал великое русское искусство. Поскольку смотреть там было не на что, а читать у них нечего, они постоянно проводили выставки, перформансы, скандалили, обзывались – в общем, держались в публичном поле совсем не методами искусства, а в самых безнадежных случаях предъявляли всем книгу Бахтина о карнавальной культуре (которую никто из них и их адептов не читал) как индульгенцию. Слышались слова и словосочетания «телесный низ», «бинарность», «смеховая культура» и это придавало всей этой арлекинаде вескость, обоснованность, вписывало в каноны.
Именно поэтому когда они по разным причинам исчезали из публичного поля, о них забывали мгновенно. Кому сейчас нужен какой-нибудь Пригов со своим «АаааааааааЯяяяяяя», Сорокин и прочие? Кто помнит того же Кабакова? Ведь с помощью «АаааааааЯяяяяя» невозможно сказать о любви, трагедии, подвиге, описать человека – можно только явить свою претенциозную глупость.
Но серьёзных и благодарных слов намного больше.
Ушел Илья Кабаков – великий Мастер и Мыслитель, сумевший в 1960-80-е годы воспроизвести для мира посредством художественного языка главные архетипы советской цивилизации. Он музеефицировал наше прошлое для будущего, так же как греческие мастера сохранили в истории следы ушедшей великой цивилизации. В нынешнем же столетии Илья при поддержке со-автора и партнера Эмилия пошел дальше – он стал создавать универсальные художественные образы, вне времени и привязки к национальности, культуре или территории. Инсталляции Кабаковых оказались глобальным феноменом - они стали частью ландшафта стран Ближнего Востока, Азии, Европы, Японии и Америки . Вспоминаю, как десять лет назад Эмилия Кабакова показывала модели исталляций в пространстве, которое она называла «музей нереализованных проектов». Десять лет спустя у домашнего музея исчезла приставка «не».
Каждая из немногих встреч с Ильей Кабаковым на протяжении последних 15 лет – это незабываемый интеллектуальный опыт погружения в творческий мир Мастера, который он приоткрыал иногда снисходительно, а иногда вполне основательно, когда разговор обретал глубину и переходил на уровень смыслов, заложенных в его работах.
В последний после нескольких лет перерыва приезд в семейное поместье в Лонг Айленде 22 мая (всего за пять дней до его ухода) Илья живо интересовался событиями художественной жизни России в новой трагической реальности и их проекцией на будущее. Меня поразила его осведомленность, четкость и быстрая реакция на мои суждения. Это был разговор не с мудрым пожилым художником, обитающим в своем закрытом мире, а с пытливым и умным собеседником, разделяющим все горести и тревоги настояшего времени. Но совсем Илья преобразился, когда зашел разговор об Ансельме Кифере - тут он начал меня пытать по настояшему. Мне посчастливилось встречаться, бывать студии, беседовать с Кифером, и даже написать пару эссе о художнике, так что разговор получился обстоятельный. Я почувствовал глубокий интерес Кабакову к этому титану немецкого искусства – один масштаб замысла и реализации.
Расставаясь с Ильей и Эмилией меня не покидала мысль о том, какая привилегия быть принятым и провести нескольок часов в их доме. Ничто, абсолютно ничто не предвещало того, что это может быть последняя встреча. Но Господь распорядился по своему.
Вообще и мне есть, что сказать о Илье Кабакове (как и любому говорящему по-русски моему сверстнику, читающему в детстве «Веселые картинки»). В 2008 году была огромная выставка, одной из площадок был Гараж. Одна из первых (если не первая) большая выставка на Образцова. Я тогда занимался там книжным магазином.
Эмилия и Илья почему-то проявляли ко мне какой-то интерес, будучи давним поклонником я вообще был удивлен, что великие замечают меня. Илья и Эмилия рассказывали мне о своих рукописных книгах, которые приехали из Нью-Йорка в огромном сером ящике, фактически сундуке оббитым изнутри поролоном. Даже позвали меня как-то в кафе. Ящик этот вызывал у меня «маниакальное влечение». Мне казалась, что огромный ящик, покрашенный шаровой, военно-морской краской с множеством бумажных наклеек с буквами «kabakov», «KabNY» и так далее есть произведение концептуализма не меньшая, чем работы художника. Когда Кабаков уже собрался уезжать после открытия всех выставок и завершения всех бенефисных хлопот, я решился и спросил: Книги все почти проданы, обратно вести наверное уже не чего, можно ли я заберу ящик? Илья Иосифович прищурился больше обычного, улыбнулся и разрешил. Затем я спросил в Гараже, там тоже препятствий не было. С большим трудом загрузил его в отцовский универсал и отвез в Фаланстер.
С тех пор на нем стояли те книги которые мы хотели выделить, показать особо, а когда магазин закрывался иногда книги с него убирались, а вместо них он наполнялся вином и закусками. Так он у нас и назывался – «кабаковский ящик». Наклейки со временем стерлись почти все, но основательность и прочность остались
Вечная память большому русскому художнику.
Ушел, почти девяностолетним, Илья Кабаков. Он долго болел, Эмилия, как я полагаю, тянула огромный воз их совместных проектов, сохраняя их, в том числе физический, масштаб. Но само присутствие Ильи в нашей профессиональной жизни было очень важным. Мне, во всяком случае, странным образом казалось, что вместе с ним сохранялось чувство осмысленности занятия искусством. Ведь он рефлексировал всё, в том числе и не поддающееся рефлексии. Не в плане абстрагирования, отвлеченных категорий, даже оценок, а как он умел- пугающе наглядно. Кабаков, мне представляется, никогда не позволял внешним раздражителям (будь это «политика», рынок, история личных отношений, старость, пр.) вмешиваться в свое искусство. Он просто делал их материалом этого искусства. Он их как бы перевербовывал. Умел заагентировать (Недаром его поколение так любило слова вербальность и агент). Причем не ради какой-то там выгоды или пользы для чьей-то стороны. Он дал им право оставаться агентами собственного фактического бытия, своей экзистенции. Со всеми вытекающими обстоятельствами, в том числе- собственным языком. Не опровергая это право комментариями, оценками и критикой. «Совок» говорит у него своим коммунальным речитативом. Муха жужжит. Протечка стучит каплями. Интерпретатор- философ перетягивает одеяло на себя. Тиран ( "Памятник тирану") спускается с пьедестала в толпу: то ли обнять, то ли удушить в объятьях. И так далее. Сама фактичность существования – без выводов и, как сегодня говорят, подкастов, - была объектом и субъектом искусства Кабакова. Добавлю- нашего существования, экзистенции, окрашенной спецификой национального опыта.
Кабаков многих раздражал: самим постоянством своего присутствия на арт-сцене, уникальным сотрудничеством с Эмилией, отстраненностью от любой «генеральной линии». Кстати, из-за этой отстраненности никому из деятелей следующих поколений не удалось сделать имени на ниспровержении Кабакова. Потому что все инвективы тут же начинали работать в контексте его искусства: как след чужой экзистенции, как раз то, что ему было интересно.
Мои соболезнования Эмилии и близким –им сейчас тяжелее всего. А сам И.И.Кабаков, всегда иронично относившийся к высокой лексике, - великий художник, что уж тут говорить. Светлая память.
Светлая память выдающемуся художнику нашего времени, создавшему свой образ мироздания - от изученной в подробнейших деталях советской коммуналки до философских полетов в неведомые миры.
Умер Илья Кабаков - едва ли не самый остроумный художник нашего времени, а для меня важнейшее - еще и замечательный иллюстратор детских книжек.
А ведь с Ильей Иосифовичем Кабаковым я был знаком в 80-х годах. Встречались на художественных акциях "Коллективных Действий". Человек, от которого у меня осталось исключительно чувство какого-то просветления, мудрости, позитива, позитивной тишины. Человек в состоянии сатори. В конце 70-х были популярны книги о духовных практиках "Зерно на мельницу" или "Молния в сердце" Малявина. Так вот от улыбки Ильи Иосифовича создавалось такое ощущение, что ты наконец встретил этого тайного учителя, постигшего чистый белый лист, звук аплодисментов одной руки.
Это несмотря на то, что в дискуссии на одной из акций "Коллективных действий" Илья Иосифович довольно-таки уничижительно о моих способностях к эстетическому восприятию концептуального искусства отозвался. Никак это моего восхищения им не поколебало. Его тотальные инсталляции меня как-то не трогали никогда, а вот альбомы, изданные в ЧССР, очень! Я видел в автокомментариях к ним воскрешение традиции самокомментирования Данте. Комментарий, исключающий возможность последующего комментирования. Запомнились краткие беседы по пути от квартиры Андрея Монастырского на ул. Цандера до метро ВДНХ.
А еще раньше, до встречи на акции "М" Коллективных Действий, где я играл в лесу на разных инструментах для зрителей-участников акции, я уже видел его иллюстрации к детским книгам. В частности я сотни раз читал своему младшему брату книжку Елены Аксельрод "Гуляла вьюга по Москве" с иллюстрациями Ильи Кабакова. Книжку эту брат очень любил и поэтому рвал (ему тогда был год - полтора), а я склеивал порванные страницы полосками кальки. Действо это по его требованию повторялось многократно. Вот такая причудливая генетическая связь московского концептуализма и сибирского пост-панка.
Концептуализм придумал Кабаков - не явление, важнейшей частью и осью которого он был, а само словцо. Отчетливо помню, как он однажды пришел и сказал. что прочел где-то про такое явление очень подходящее - концептуализм. Вот говорят: "Гройс, Гройс", но если все разговоры крутятся вокруг того, что у нашего то концептуализма есть некая дополнительная, лирическая что ли, составляющая, а потом в журнале "37" появляется статья Гройса "Московский романтический концептуализм". то значит слово уже было найдено. И нашел его Илья... и приспособил. Все это только для мира, где его второй день нет, важно, а в том, где он есть и всегда будет, и так все известно.
Кабакову и художникам его поколения я благодарен, по сути, за одну вещь. Мне, молодому человеку, испытывавшему в 1980-е годы неприкаянность и тошноту от окружающего, они выставили правильную "оптику" восприятия реальности. Согласно этой оптике я есть идеологический враг. И даже не враг, а шпион. Долгое время представителей современного искусства воспринимали в СССР просто как заброшенных ночью с самолетов резидентов, которые под видом художников осуществляют какие-то диверсионные акции. Оказалось, что эта традиция существовала на тот момент в стране уже многие десятилетия. Тут главным было именно то, что все близкие мне по взглядам художники воспринимались не как художники, а как диверсанты. Просто преступники. Тогда это открытие стало для меня откровением – и на долгие годы вселило в меня спокойствие и уверенность. Отныне я знал, что я не один – и в мире существуют десятки, сотни таких же "диверсантов" – и не важно, о каком городе, стране или континенте идет речь. Везде меня окружали "чужие", но также везде я мог найти и "своих".